Париж - Эдвард Резерфорд

– Прощайте, Хэдли. – Она кивнула и протянула ему руку.

После его ухода Мари сказала родителям, что хочет немного отдохнуть. Потом она закрыла дверь в свою комнату, беззвучно заперла ее на ключ, уткнулась лицом в подушку, чтобы никто ничего не услышал, и рыдала целый час. Она знала, что потеряла Хэдли навсегда.

Через два дня она отправилась на семейный виноградник, чтобы принять участие в сборе урожая.

Миновала неделя после ее возвращения в Париж, когда к Жюлю Бланшару явился с визитом Джеймс Фокс.

– Я пришел по личному вопросу, – объяснил он.

– Мой дорогой Фокс, что я могу сделать для вас?

– Я должен сказать одну вещь, которая вам может не понравиться. Я очень люблю Мари и хочу просить вашего разрешения уведомить ее о моих чувствах.

– Она догадывается о них?

– Насколько я могу судить, нет. Вы первый, кому я открылся.

– Вы поступили благоразумно. Но я не удивляюсь этому. Давно ли вы любите ее?

– С того момента, как встретил ее. Это была любовь с первого взгляда. Но с тех пор я хорошо узнал ее и полюбил еще сильнее за душевные качества и ум. А иначе я не стоял бы сейчас перед вами, прося ее руки.

Жюль подумал над его словами:

– Фокс, вы нам симпатичны, и, по-моему, из вас выйдет очень хороший муж. Я не знаю, что скажет Мари относительно вашего предложения, а это решение принимать только ей.

– Меньше всего я хотел бы жениться на женщине, которая не желает видеть меня своим мужем.

– Конечно. Но должен предупредить, что даже в случае обоюдности ваших чувств остается проблема вероисповедания.

– Для меня это тоже проблема. На эту тему я имел долгую беседу с отцом, который желал бы, чтобы я женился на протестантке.

– Да. Об этом я и говорю.

– Однако мой отец – реалист, и, понимая силу моих чувств, он предложил выход. Очень надеюсь, что вас он не шокирует, так как для меня это единственный шанс жениться, не причиняя горя своей семье.

– Слушаю вас.

– После свадьбы я останусь протестантом, а моя жена останется католичкой.

– Это допустимо. Но что будет с детьми? Их вероисповедание не менее важно.

– Во Франции общество преимущественно католическое. В Англии же люди обычно принадлежат к Англиканской церкви, и, если говорить честно, многие до сих пор с подозрением относятся к католикам. Поэтому мой отец предлагает следующее: пока мы живем во Франции, а это продлится некоторое количество лет, дети будут воспитываться в католической вере. Однако, если впоследствии интересы фирмы потребуют моего присутствия в Лондоне, тогда вся семья будет ходить в англиканскую церковь. Так вышло, что ближайший к нашему дому храм – это так называемая высокая церковь, которую католики порой принимают за свою.

– В вашем предложении есть некоторая доля лукавства.

– Да, я понимаю.

– Я хочу знать, что скажет о таком плане Мари. Ей нужно рассказать о нем.

– Конечно.

– Моей жене он точно не понравится.

– Говорить жене или нет, будет зависеть только от вас. – Фокс понимал, что ступает по тонкому льду. – Эта небольшая уловка никому не бросится в глаза.

– Верно, верно. Тем более что ваш план для Франции нас устраивает. Хотя подчеркну, что от жены у меня нет секретов.

– Разумеется.

– Знаете что, приходите-ка через неделю. Я пока поговорю с Мари и с женой… А потом дам ответ.

– Это все, о чем я прошу.

Жюль Бланшар улыбнулся:

– Каким бы ни оказался мой ответ, мой дорогой Фокс, хочу сказать, что своим предложением вы оказали нам честь.

Два дня спустя Жюль передал Мари свою беседу с Фоксом со всеми подробностями.

– Фокс – очень приятный человек, – сказал он ей, – и мне показалось, что он действительно любит тебя. Поэтому я хочу, чтобы наш ответ ему был продуманным и однозначным.

– По крайней мере, с ним я не буду несчастна, в этом я точно уверена, – сказала Мари. А это куда лучше, чем ее нынешнее состояние, мысленно добавила она. – Но до сих пор я воспринимала его только как друга.

– Дружба может стать прекрасной основой для развития отношений, – заметил ее отец.

– Да. Может, ты дашь ему разрешение ухаживать за мной? Тетя Элоиза будет сопровождать меня, когда необходимо. И тогда мы посмотрим, что у нас получится.

Глава 14

1903 год

Прошло уже несколько лет с тех пор, как умерла мать Эдит. Вскоре после этого Аделина предложила Нею, чтобы Эдит со своим мужем, Тома Гасконом, и детьми переехала в большой дом.

– У меня артрит, я не могу больше работать так быстро, как раньше, месье, – объяснила Аделина. – Так что мне нужна помощь Эдит. Если бы она находилась под рукой в любое время, было бы гораздо удобнее.

– Где же они будут жить?

– На чердаке пустуют три или четыре помещения. У Тома хорошие руки. Он сделает там ремонт, и вам не придется за это платить.

Такое решение всех устроило. Эдит продолжала служить за те же деньги, но жила в доме Нея, не платя аренду. У Тома была работа на стороне, но он не отказывался помочь, если в доме нужно было что-то починить или подновить.

– С детьми у нас в доме будет настоящая семейная атмосфера – при условии, что они не будут мешать постояльцам, – рассудил месье Ней.

Эдит находила, что месье Ней с возрастом стал мягче. У нее было уже четверо детей: старший Робер, Анаис, второй мальчик Пьер, которому уже исполнилось пять лет, и малышка Моника, всеобщая любимица. И поскольку у Нея своих внуков не имелось, старый юрист для них превратился в дедушку: время от времени он приносил им шоколадки, конфеты и маленькие подарки.

Ортанс так и не вышла замуж. На рубеже веков она сказала отцу, что врач посоветовал ей проводить зимы в более теплом климате, и с тех пор бо́льшую часть времени жила в Монте-Карло.

Однако портрет Ортанс, написанный Марком Бланшаром, занимал почетное место в холле. Ней изначально планировал украсить картиной собственное жилище, но так гордился ею, что только холл с его великолепной архитектурой и роскошной лестницей показался ему достойным местом для полотна.

С течением лет Тома Гаскон и вся его семья стали воспринимать старинный особняк как свой собственный дом.

Одним холодным мартовским днем месье Ней прибыл с видом очень довольного собой человека. Раздав детям леденцы, он призвал Эдит и Аделину и сделал удивительное объявление:

– Я перебирал старые бумаги и кое-что обнаружил. Вы знаете, каков возраст мадемуазель Бак?

– Ей уже точно больше девяноста, – предположила тетя Аделина.

– Нынешним летом ей исполнится ровно сто лет! И у меня есть документы, где указана дата ее рождения.

– Это доказательство вашей щедрости и заботы, которой вы ее окружали все эти годы, – заявила Аделина.

– Да, так. И мы устроим в честь этого события праздник. Мадемуазель Бак будет участвовать, даже если смысл происходящего до нее не дойдет.

– Вы так добры, месье.

– Но это еще не все! Вы подумали о том, как этот юбилей скажется на нашей репутации? Редкий приют для стариков может похвастаться жильцом такого возраста. Мы попадем на первые полосы! Нас назовут лучшим заведением подобного рода в Париже!

Эдит еще ни разу не видела стряпчего в таком возбуждении.

– Вы сообщите мадемуазель Бак? – спросила она его.

– Да, думаю, надо это сделать. Сию минуту пойду и сообщу, даже если она ничего не поймет.

И он торопливо вышел из комнаты.

Они прождали его не менее получаса.

Нашла его Эдит. Он лежал в холле перед портретом дочери. Упал ли он на пути к мадемуазель Бак или уже исполнил свою миссию, когда это случилось, – этого Эдит не могла сказать, однако было ясно: с месье Неем случился удар и он уже не дышит.

Прибыв из Монте-Карло, Ортанс все организовала быстро и без лишних слов. Проследила за тем, чтобы на похоронах присутствовало человек двадцать клиентов и соратников по благотворительным начинаниям, в том числе Жюль Бланшар. Это внушительное собрание, несомненно, порадовало бы ее отца, если бы он его увидел. Священник, посещавший при жизни Нея его заведение, сказал краткую речь, в которой упоминались некоторые факты из родословной, включая намек на возможную связь с Вольтером, и превозносилась неутомимая деятельность стряпчего на стезе обеспечения удобства и довольства всех тех, кто находился на его попечении.

Как оказалось, Ней успел сделать кое-что и для себя, а именно приобрел участок на кладбище Пер-Лашез: пусть не совсем там, где размещалась могила его выдающегося родственника – среди других наполеоновских военачальников, – но в пределах видимости оттуда.

Вскоре после погребения Ортанс снова отбыла на юг, велев Аделине и Эдит содержать дом престарелых обычным порядком вплоть до ее возвращения в мае.