Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа - Наталья Литтера

в вензелях синих толстых вен. – В кои-то веки… А ты, никак, в творческом поиске?

– Ну… хм…

– По глазам, Ваня, по глазам вижу, что душа не на месте, ищешь чего-то. И пока сам не понимаешь, что.

– Да, наверное, – ответ прозвучал уклончиво, зато без вранья.

– Ваня… – Юрий Валентинович прокашлялся. – Я понимаю, что не в моем положении просить, но вот что мне подумалось… Есть у меня товарищ давний. Приезжал тут ко мне дней пять назад. У него своя студия – во Владимире. Ну, или, как раньше говорили, – фотокружок. Он, знаешь, такой же фанатик, как я.

Любит с ребятней возиться. Вот я и подумал – хорошо бы ему на месяц столичную знаменитость зазвать в учителя.

– Ну… – Иван потер лоб. – Я даже не знаю, кто сейчас сможет вот так сорваться во Владимир. Я попробую, конечно, позвонить кое-кому, но…

– Ну и дундук ты, Ванька! – неожиданно молодо рассмеялся Скороходов. – Я про тебя говорил!

– Нашли тоже знаменитость, – опешил Тобольцев.

– Ты с учителем не спорь! – показно насупил брови Юрий Валентинович. – Сказал знаменитость – значит, знаменитость. Вон какая студия у тебя модная.

– Даже не знаю, как благодарить вас, – Иван и в самом деле все никак не мог собраться со словами признательности. – За то, что перед Назаровым слово замолвили.

– Пустое! – отмахнулся его педагог. – Ты лучше скажи, во Владимир поедешь? На месяц, Ваня, не больше.

Если ты встал на правильный путь, ступени появляются под ногами сами. Тобольцев не помнил, где он слышал или прочитал эти слова, но сейчас ощутил, что так оно и есть. Владимир, детская фотостудия, друг Скороходова. А почему бы и нет?

– Поеду. С удовольствием.

– Вот и хорошо! – Юрий Валентинович едва в ладони не хлопнул. – Дай-ка мне телефон, вон там, на тумбочке лежит.

* * *

Впервые за долгое время работа не помогала. Дуня не сумела окунуться в срочные и текущие дела. Она, конечно, решала финансовые вопросы с бухгалтером и рассматривала варианты обоев с Пашей, но голова была занята другим.

Куда же ты уехал, Ваня? Зачем? Что за новый проект? Снова автостоп или что-то другое? А как же твоя студия? Там теперь другой фотограф. Ведь ты так гордился ею.

Телефонный звонок прервал непрекращающуюся вереницу мыслей-вопросов.

– Евдокия, это как понимать? – с места в карьер начала дочка политика, посчитав, что приветствия излишни. – Я сегодня разговаривала с Ильей Юльевичем, как раз по поводу отделочных работ, и он мне сказал совершенную ерунду насчет другого дизайнера.

У Дуни перехватило горло, она не смогла сразу ответить.

– Евдокия? – голос в трубке звучал нетерпеливо-требовательно.

– Все правильно. У вас будет другой дизайнер, – с трудом проговорила Дуняша.

– Но я не хочу другого! Я хочу вас! Почему я должна приглашать какую-то Софью?!

Она была возмущена, возможно даже – взбешена.

– Послушайте, – Дуня старалась говорить спокойно и твердо. – Мы заключили с вами договор на разработку проекта. Все условия по этому договору выполнены. Далее планировался контракт на проведение и мониторинг отделочных работ, но у меня изменились жизненные обстоятельства. К сожалению, я не смогу подписать с вами подобное соглашение, поэтому придется искать другого специалиста.

– Вам мало денег? – в лоб спросила дочка политика. – Я готова обсудить вопрос о повышении вознаграждения.

Дуня вздохнула:

– Нет, дело не в деньгах. Поверьте, мне было очень интересно работать с вашим домом, и каких-либо финансовых претензий не существует. Просто… это мои жизненные обстоятельства.

– Понятно, – раздалось в трубке после довольно значительной паузы.

– Софью Красавину рекомендовала Илье Юльевичу я. Она настоящий профессионал. Думаю, вы найдете общий язык.

* * *

Тобольцев не любил кладбища. А кто любит? Ну, кроме сатанистов каких-нибудь. Но почему-то после визита к Скороходову взял курс на Щуровское.

Они лежат все вместе. Иван Степанович Тобольцев и его друг Александр Борисович Барков с супругой. Три мраморных памятника – один светло-розовый и два серых. Иван не был здесь со дня похорон соседа с первого этажа.

Все три могилы ухожены, сентябрьское солнце мягко полирует розовый и серый мрамор. И по периметру вдоль ограды белой кипенью – хризантемы. А у него в руках шесть алых гвоздик, по две на каждую.

Так, наверное, и должно быть на месте последнего упокоения – тихо и спокойно. Когда потоком времени уносит острую горечь потери и остается только светлая грусть. И покой. Так и просидел, пока диск пошедшего на закат солнца не согрел верхний край левого из двух серых памятников.

Дверцу ограды Иван снова привязал на веревочку – как и было.

* * *

Она все-таки позвонила. Собралась с духом и нажала на кнопку вызова. Но телефон оказался вне зоны действия сети. Тогда Дуня зашла в ватсап. Информация о последнем пребывании абонента в чате отсутствовала. Зато сбивала с ног последняя запись.

«Извини за венеролога. Не хотел обидеть. Не подумал. Извини. Пожалуйста».

И снова перед глазами то утро, хлесткие слова и боль. Теперь она понимала, что больно было обоим. Ему тоже.

Ему тоже…

Открыла инстаграм, впервые за долгое время. Аккаунт велся исправно. Фотографии студии, новые пакеты услуг, осенние акции, варианты макияжа для стильного фото. И ни одной Ваниной работы. Ни одной фотографии с Ваней.

Где же ты? Где?! Наглый врун. Любимый автостопщик.

* * *

– Мам, а «Октябрь» долго учить?

– Это какой «Октябрь»? – Ида Ивановна чисто учительским жестом сдвинула очки на кончик носа. – Петра Ильича, что ли?

– А есть другой?

– Насколько я знаю, нет, – усмехнулась мать. – Тебя потянуло за фортепиано, Ваня? Спустя столько лет? Ушам своим не верю.

– Да так… – повел плечами неопределенно. – Может быть. Не знаю. Он сложный сильно? Я не могу сообразить.

– Да уж не «Собачий вальс», – Ида Ивановна встала со стула и подошла к сыну, легко взъерошила волосы. – Ты мою подругу, тетю Лару Демину помнишь?

– Помню отлично. А что?

– А у нее жизненная парадигма такая. Что когда очень плохо, так, что хоть волком вой, то плакать – не надо. Бессмысленно. Надо учить стихи. Хорошие стихи.

– Слушай… Я же помню… Она же стихов знает – пропасть.

– Вот именно. Кто-то стихи зазубривает, а кто-то – Чайковского разучивает. – Ида Ивановна положила ладони на плечи сыну. – Неужели очередная твоя кукла оценит музыку Петра Ильича, Ваня? Неужели она этого стоит?

– Да я просто так спросил, – поморщился Иван.

– Отставить ныть! – мать легко хлопнула его по руке. – Сейчас ноты принесу. А ты рукава подверни и марш за инструмент.

– Начало-о-ось…

Весь «Октябрь» не выучил, конечно, но две страницы вполне по силам оказались. Оказывается, мама у него