Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа - Наталья Литтера

Я знаю очень хорошего специалиста – Софью Красавину. Она моя бывшая однокурсница и профессионал высокого класса, имеет собственную фирму. Свяжись с ней. Все координаты я оставила на столе. За работу этого человека отвечаю.

Больше видеть боль в его глазах Дуня не могла, поэтому опустила голову. Молча сняла с себя кольцо, серьги, положила украшения на столик рядом с контактными данными Сонечки. Туда же легли и ключи от квартиры.

– Прости меня, если сможешь.

Он так и не сказал ни слова.

Дуня взяла сумку, пакет и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

* * *

– Ваня, ты с ума сошел?! Какая Намибия?! Какие, на хрен, котики?! Да мне плевать, что морские! У нас студия, Ваня! У нас заказы, контракты и обязательства! Тобольцев, ты что творишь?!

Марина орала. Иван орал. Они орали долго и до хрипоты. Наговорили друг другу много обидного.

В звенящей после криков тишине Иван раздраженно отпихнул телефон по столу к стене. Опять. Снова. Он снова кому-то что-то должен. И его держат. За руки, за ноги. Не дают дышать. Да пошли эти бабы к черту! А он сам пошел готовиться к поездке.

Через полчаса Ваня осознал, что занимается чужим делом. И что это вообще кто-то другой сидит перед ноутом и листает страницы интернет-магазинов. А настоящий Иван Тобольцев в этот момент думает, как там Маринка. Что он, блин, натворил и что ей наговорил?! Как пацан!

Нельзя так. Ну, от него царица отвернулась. Бывает. Такая уж судьба у черни. А Маринка при чем? Она в этот проект душу вложила. Ей дочку еще растить, третий класс только. Рох нужны деньги и стабильность. И вообще, простолюдины должны держаться вместе и подальше от царственных особ.

Не нужна оказалась царице его готовность взять на себя обязательства. А вот другой женщине она ой как нужна. Так какого же черта он показал Марине спину? Отвернулся, бросил, предал. Не по-взрослому. Не по-мужски. Пусть от него отказались – нельзя продлевать эту цепную реакцию. Надо остановить. Огнем огня не затушить – это тоже из закромов житейской мудрости Антонины Марковны.

* * *

Дуня открыла дверь и вошла в квартиру. С той самой ночи она бывала в ней только наездами – поливала цветы. А теперь возвратилась. Аккуратно поставила пакет у стенки, разулась и прошлась по комнатам. Время здесь как будто законсервировалось. За окном – первое осеннее дыхание, а тут – жаркий летний день. После ночи. Ночи, от которой она так долго и так безуспешно бежала. Посмотрела на ладонь. Она хранила царапины от шипов вчерашнего цветка.

Оглянулась по сторонам. Удивительно, как дома умеют принимать вид заброшенного жилища. Кажется, все так, как всегда: раскрытый журнал на пуфике, часы на книжной полке медленно идут, отсчитывая время, цветы в горшках зеленые и живые, а квартира при этом имеет нежилой вид. Видно, что ее оставили. Нет звуков. Запахов. Жизни. На полках пыль. Может, и правда существует домовой? Может, вместе с Дуней и он тогда ушел из этих стен?

Минутная стрелка на часах приблизилась к двенадцати. Начинался отсчет нового часа. И новой жизни.

* * *

Рох глушила вискарь в одно лицо. Ополовиненная бутылка стояла на полу рядом с Мариной, привалившейся спиной к дивану. Иван подошел и устроился рядом. Отхлебнул прямо из горлышка.

– На месяц меня отпусти. Пожалуйста. К черту Африку, ты права. Просто голову проветрить где-нибудь. А потом вернусь и буду пахать. Сейчас отпусти. Не могу я сейчас людей видеть. Плохо. Очень.

Рох отобрала бутылку, приложилась долгим глотком, не поморщившись. Потом кивнула, глядя перед собой. В сторону панорамного окна, за которым в перламутровом раннеосеннем воздухе красовалась крышами домов и кронами парков Москва. Смотрела и молчала.

– Я вернусь, Мариш. Правда. Я обещаю.

– Да знаю я, – шмыгнула Марина и уткнулась носом в его плечо. – Ты порядочный, Тобольцев. Порядочный придурок. Бегаешь от обязательств до последнего. Но если уж впрягся – слово сдержишь. Правда… я все-таки испугалась.

– Я вернусь. Не брошу. Сейчас только отпусти. Я не могу. Я…

– Уезжай, – Марина сжала его руку. – Я все вижу, Вань. Какая же она дура…

– Кто – она?

Он спросил, даже не зная – зачем. Ему хотелось с кем-то поговорить об этом? Может быть. Накопилось внутри ужасно много. Едва вынести – сколько.

– Кто-кто… – вздохнула Марина. – Все. Все мы, бабы, дуры. Запомни это, Ваня.

Иван тоже вздохнул и наклонил голову, прижимаясь щекой к шелку косынки на Маринкиной макушке. И промолчал. Нет. Пусть все остается внутри. Вынесет. Сам. Один.

* * *

Весь день она убирала, чистила и оттирала свою маленькую квартиру – возвращала ее к жизни. В ванной из крана текла вода, набираясь в пластмассовое ведерко, тряпочки аккуратно смахивали пыль с полок, кабинет-балкон был вымыт до блеска и готовился к приезду нового ноутбука. Пустые полки над рабочим столом ждали толстых каталогов и альбомов. Квартира наполнялась звуками: тихо жужжала стиральная машинка, на кухне закипал чайник – давал знак, что скоро будет маленький перерыв в работе, закончил шуметь пылесос. Дуня раскрыла окна, впуская внутрь свежий воздух. Даже не верилось, что еще вчера сильно парило и была гроза.

«Совсем осень, – думала она, вдыхая полной грудью, – совсем осень…»

* * *

Он же обещал. Давно обещал. Пора исполнять обещания.

Все дела сделал. Перезвонил режиссеру, извинился за преждевременное и отозванное согласие на работу. Договорился с Филом, чтобы тот подменил Ивана в студии на месяц. Ключи от квартиры сдал и расплатился. Аппаратуру по друзьям распихал и контакты на пожарный случай оставил. Осталось последнее. Выключить красный телефон. Выключить московскую жизнь.

Аппарат прощально пиликнул, гася экран. Перезагрузка. Следующая станция – Коломна.

* * *

Она меняла в спальне постельное белье, когда услышала характерный стук. Что-то упало. Странно. Дуня оглянулась. Падать было нечему. На тумбочке – настольная лампа и недочитанная книга. Еще будильник. Но он тоже на месте. Бросив снятую наволочку в компанию к лежавшему пододеяльнику, Дуняша все же наклонилась и стала осматривать пол. Не послышалось же…

Между кроватью и тумбочкой лежали скрепленные кожаными ремешками красные бусинки.

Ваня… это его…

Руки потянулись и взяли браслет. Бусинки были прохладными. Значит, настоящие, из какого-то камня. Она медленно гладила их, разглядывая плетение ремешков, думая о том, что это личная вещь, очень характерная, очень Ванина. И, несмотря на прохладу камня, – теплая. Впрочем, под ее пальцами красные горошины нагрелись. А потом Дуня поняла, как браслет оказался здесь. В том месте, где он