Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа - Наталья Литтера

завязывался, – перетерлись ремешки.

Но, наверное, его еще можно починить.

* * *

Железнодорожный вокзал совершенно не изменился. Те же платформы, рельсовые пути и высокий мост над ними с несколькими лестничными сходами. Или Иван просто не замечает перемен? С кем бы посоветоваться? Тин, Рося? Ваня усмехнулся собственным мыслям. Эти точно не знают, потому что приезжают в Коломну всегда на машине. Это только Тобольцев, как голодранец, прибыл на поезде. Правда, на комфортабельном экспрессе, где предлагают чай, кофе и даже пирожки. Значит, не совсем уж и голодранец. Иван потер так и не прекращающий умеренно ныть локоть. Машину купить, что ли? Вполне может себе позволить. Пару секунд даже покрутил эту мысль, параллельно разглядывая мост, по которому торопливо шли пассажиры только что прибывшей из Москвы электрички, и потемневшее перед закатом небо с яркими оранжевыми полосами.

Да ну на фиг. Сплошной геморрой с этой машиной. Да, точно. Но если бы все же решился, то точно знает, какую. И именно на механике.

Иван немного задержался на платформе – не пропадать же таким интересным кадрам. Да и Тихому с Ракетой покажет, опять же. Когда-то они здесь бегали, играя в казаки-разбойники.

Дверь в подъезд он открыл своим ключом, а вот в квартиру позвонил. Но по телефону заранее предупредить – нет, не стал. Поэтому сначала мать схватилась за сердце, а потом, вслед за ней, – бабуля. А потом они втроем неловко обнимались в прихожей, и дамы семьи Тобольцевых пеняли друг другу, что хлеба свежего нет и «я говорила, что надо сходить». А Ваня убеждал, что ему и со вчерашним нормально будет, и борщ вчерашний – тоже самое оно.

И только на кухне суета и волнение, вызванные приездом горячо любимого сына и внука, несколько поутихли.

– Ванечка, руки помой с дороги.

Он не может удержать косую улыбку. Все как всегда. И в ванной тоже ничего не изменилось. И он помнит это полосатое, зеленое с оранжевым полотенце для рук. И те же баночки с кремами на полке перед зеркалом. И зеркало то же. Только отражается в нем уже другой человек. Совершенно другой.

Домашняя еда кажется неимоверно вкусной, такой, что Иван первое время принимает участие в беседе только кивками головы – то согласными, то отрицательными, в зависимости от ситуации. И этого хватает, потому что ему рассказывают, рассказывают, рассказывают… И только когда пустеет тарелка и Ваня задумывается о добавке, дамы переходят к расспросам:

– Ванюша, ты надолго?

Все-таки кладет ложку на стол. И понимает, что не знает, как ответить.

– Не знаю, – прячет неуверенность за пожатием плеч. – Дней на несколько точно.

– Вот и хорошо, – вздыхает удовлетворенно Антонина Марковна. – А то вечно ты как половец, Ванятка, – набегом.

Он вздрагивает от этого неожиданного, но знакомого «половец». И ловит на себе внимательный материнский взгляд. У Иды Ивановны учительский взгляд, не глаза – рентген.

– Ты в отпуску, что ли, Ваня? – снова продолжает удовлетворять любопытство бабушка. – Или как?

– Можно считать, что в отпуску, – улыбается он.

– Ваня, у тебя же студия, – мать тоже улыбается, но глаза – глаза серьезные. – Ты же рассказывал, что это очень важно для тебя. И все у вас там только-только начинается. Как же ты сорвался-то – если так все серьезно и важно?

Идея Ивановна не зря называется в его телефоне – сейчас выключенном – «Гениальной Идеей». Потому что обмануть ее у Вани не получалось никогда.

– Да устал просто, – он старательно изображает ровный тон и легкую пресыщенность. – Столько всего пришлось провернуть – ты не представляешь. Вот решил передохнуть немного, сменить обстановку.

– А потом обратно, в Москву?

А не будет он врать. Врать нехорошо – так утверждала царица Дуня.

– Нет, не в Москву, – почему-то голос звучит тихо. – Не могу туда пока. Пару дней здесь, а потом решу – куда.

– Ваня… – теперь у матери глаза встревоженные. – У тебя все в порядке? Ты из-за этой студии ни во что не вляпался?

– Ни во что я не вляпался, мама! Просто хочу сменить обстановку. Надоела мне Москва.

– Вот что ты к пацану прицепилась! – неожиданно приходит на помощь Ивану бабуля. – Устал – так немудрено не устать в этой Москве. Чаю налей да спать положи ребенка.

– Спать?! – Иван демонстративно поворачивает к себе запястье, чтобы увидеть циферблат. – На чай согласен, на спать – нет. Где там твои кроссворды, ба?

– Тоже хорошее дело, – радостно кивает Антонина Марковна, опуская на нос очки. – Да тут они у меня, Ванечка, под рукой. Сейчас только карандаш найду.

* * *

Занимаясь уборкой, Дуня навела порядок не только в своей квартире, но и в голове. Все же физический труд способствует ясности ума и восстановлению внутреннего равновесия. Или хотя бы его подобия.

Орудуя тряпкой и пылесосом, она ни о чем не думала. И при этом – думала обо всем сразу. О том, что «госТИНцы» Тихому понравились и что все отделочные работы успели сделать вовремя. Лишь высокие стульчики для малышей не привезли к сроку. Но это не ее вина – проблемы у поставщиков.

Думала о том, что уход от Ильи – правильное решение, иначе не было бы сейчас так… свободно. Изматывающе больно, ноюще опустошенно и все же… удивительно свободно. Когда Дуня начала размышлять о том, как он там сейчас, – засосало под ложечкой, и она заставила себя переключиться. Об Илье еще подумается, и не раз, но не сегодня. Иначе уйдет только-только начавшее появляться равновесие.

Спать она легла в чистую, вкусно пахнущую постель, положив найденный браслет на тумбочку рядом. А потом долго смотрела на его очертания в темноте.

* * *

В квартире новая хорошая мебель – Ваниными стараниями. И нет уже того старого скрипучего дивана, на котором повернуться лишний раз было страшно и чьи пружины были отнюдь не немыми свидетелями ночной жизни того, кто на этом диване спал. Новый диван широкий, удобный и совершенно бесшумный: вертись – не хочу.

Иван лежал на спине, наблюдая рисунок теней на потолке. Сна ни в одном глазу. Мыслей в голове почему-то тоже не было. После круговерти размышлений, образов, страхов, надежд, разочарований и всего остального, что занимало его в последние месяцы, – сейчас не думалось вообще ни о чем. Лежал, слушал тиканье маятника на старых, настенных, еще дедовых часах, смотрел на тени на потолке. И ни о чем не думал.

Едва слышно щелкнула собачка замка двери, отделяющей зал от коридора.

– Сынок, ты почему не спишь? Неудобно тебе? Душно? Или, может быть, холодно?

– А ты