Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти - Карл Август Виттфогель

это разные вещи. Конфликт можно считать социальным, если он включает в себя членов разных социальных групп и когда он возникает из-за разных социальных позиций его участников. Но социальный конфликт, который ограничен несколькими участниками, никак нельзя назвать классовой борьбой. Термин «класс» означает группу – и обычно относительно крупную – социально однородных индивидуалов; а социальный конфликт принимает характер классового только тогда, когда его участники представляют собой признаваемую всеми и репрезентативную часть такой группы.

Классовая борьба состоит из массовых акций. Такая борьба может достичь точки, когда она бросает вызов существующему социальному и политическому порядку. Карл Маркс, который, вероятно, больше других социальных ученых XIX века изучал классы, подчеркивал этот аспект проблемы, заявив, что «всякая классовая борьба – это политическая борьба».

Тотальная власть парализует классовую борьбу

Все вышеизложенное помогает лучше понять особенности гидравлического общества. Аграрный деспотизм, достаточно сильный для того, чтобы помешать появлению независимой политической организации, не испытывает нужды в терпимом отношении к массовым акциям как к средству улаживания социальных конфликтов. Люди аппарата могут легко контролировать светские и религиозные варианты демократии для нищих. И они испытывают сильное подозрение ко всем союзникам социально неудовлетворенных людей. Как правило, они стремятся подавить массовые движения в самом зародыше.

В течение среднего периода династии Цин в 1746 году несколько арендаторов-фукинезов объединились и стали требовать упорядочения их ренты. Скорее всего, это был простой спор между двумя группами людей, но местные чиновники вмешались в это дело, арестовали лидеров и казнили их. После этого был издан эдикт, в котором утверждалось, что провинциальные чиновники виноваты в том, что эти «глупые люди объединились и нарушили закон».

Во время правления династии Хань прошла дискуссия, в которой государственные и частные предприятия, занимающиеся добычей соли и производством железа, требовали запретить в этих отраслях частные предприятия, в которых работало более тысячи человек, поскольку такое скопление рабочих могло привести к «изменническим действиям». В конце императорского периода вышел эдикт, в котором утверждалось, что «при этой династии всегда существовал закон, запрещающий создание обществ и ассоциаций, какого бы рода они ни были». Этот эдикт примечателен своей неприязнью «к народным объединениям и вообще ко всем объединениям, какого бы рода они ни были» (Пекинская газета. 1898). Это заявление примечательно не только своей враждебностью по отношению к объединениям народа, но и своим безразличием к существующим ремесленным и торговым гильдиям. Очевидно, правительство той эпохи не считало эти организации политически значимыми обществами и ассоциациями.

Такое отношение не рассматривало политические массовые акции (классовой борьбы) в качестве законной формы социального протеста. И это относилось даже к действиям правящего класса. Конфликты между членами различных подразделений этого класса очень часто имели политическую окраску, поскольку в них сталкивались интересы тех, кто требовал себе различных привилегий, связанных с доступом к власти; но до открытых политических массовых акций дело доходило очень редко. История гидравлических обществ свидетельствует, что классовая борьба вовсе не является хроническим заболеванием всего человечества, а представляет собой роскошь, которую могут позволить себе открытые общества, имеющие несколько центров.

Антагонизм между членами различных групп простолюдинов

В простом гидравлическом обществе почти всю массу «управляемых» составляют крестьяне; они же остаются и самым многочисленным отрядом простолюдинов в полукомплексных и комплексных гидравлических обществах. Но сколько возможностей для социального антагонизма существует между ними и другими простолюдинами?

Бедные крестьяне (и арендаторы) могут вступить в конфликт с богатыми (владеющими землей и процветающими) фермерами, торговцами и ростовщиками. Впрочем, возможность таких стычек в регулируемой сельской общине сводится к минимуму, а такие общины в большинстве гидравлических обществ преобладают. Ибо в них арендаторов либо совсем нет, либо крайне мало, а экономические различия между крестьянскими хозяйствами, живущими в одних и тех же условиях, невелики. Более того, ограниченная экономическая гибкость обычного члена общины ограничивает его общение и ссоры с простолюдинами, которые не принадлежат к крестьянскому классу, а именно с ремесленниками, торговцами и/или ростовщиками[107].

Крестьяне, очевидно, поднимали восстания разного вида, но те, которые можно назвать «светскими» по содержанию, возникали в основном на почве финансовых конфликтов. Как и следовало ожидать, в стране, которой управляли люди, исповедовавшие иную религию, религиозные конфликты нередко сливались со светскими; и во многих случаях первые давали голос и/или усиливали вторые. Но у нас нет причин сомневаться, что отдельные противостояния целиком – или в первую очередь – вспыхивали по религиозным мотивам. В 1672 году члены небольшой секты восстали против властей, разбили отряд местных полицейских и несколько контингентов регулярных войск и временно захватили город Нарнол. Смит, который рассматривал этот случай как «отчаянную классовую борьбу», не упоминает ни об одном мирском случае, который оправдал бы такое определение.

А еще была борьба, которая решала исключительно национальные или территориальные проблемы. Пафанское восстание, которое Смит называет «возможно, самым мощным народным движением», случившееся в Индии в эпоху правления Моголов, было на самом деле длительной и смелой попыткой гордого приграничного племени сопротивляться «попыткам навязать ему власть моголского государства». А в районе Киштвар с моголами сражалась, очевидно, полунезависимая группа местных вождей, не желавших признавать господство завоевателей. А приверженцы Киштвара, местные заминдары, защищали дело своего принца, который в конце концов вернул себе трон. Тот факт, что «нижние классы» тоже «сражались и погибали» и что жители и вожди соседнего Кашмира жаловались на жестокость командира моголов, вовсе не дает нам повода считать эту борьбу «восстанием нижнего класса», случившимся в те годы.

По мере того как площади частного землевладения увеличивались, конфликтов в деревне становилось все больше и больше. В России в XVIII веке разразилось мощное восстание, когда помещики стали владельцами земель, которые выдавались их предкам в награду за службу, а крестьяне, подстрекаемые разного рода слухами, воспылали надеждой, что станут владельцами земли, которую они обрабатывают (Мейвор Д. Экономическая история России). После реформы 1762 года начались крестьянские бунты, достигшие наибольшей силы во время восстания Пугачева (1772–1775) (Ляшенко П.И. История национальной экономики России).

Конфликты, вспыхивавшие из-за выдачи зерна или денег ростовщиками, а также из-за притеснений, которым подвергались арендаторы земель, были задокументированы в птолемеевом и римском Египте, традиционном Китае и, конечно же, во многих других гидравлических обществах.

Исследования недавнего времени сосредотачивались на этих конфликтах, связанных с собственностью, и в результате этого упускали из виду экстраординарную мощь бюрократической власти и собственности, которая лежала в их основе и усиливала напряжение между различными группами богатых и бедных простолюдинов. Но несмотря на то что авторы подобных исследований не понимали истинного характера гидравлического общества, они снабдили нас ценными данными о конфликтах, возникавших на почве собственности,