Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти - Карл Август Виттфогель

а также избавили от необходимости повторять здесь то, что эти авторы старательно, хотя и односторонне, изложили в своих трудах.

Рост частной собственности и числа предприятий ремесла и торговли создал условия, которые привели к различным социальным конфликтам среди городских простолюдинов. В средневековой Европе такие конфликты приводили к жарким стычкам. Нередко социальные движения превращались в массовую (или классовую) борьбу, которая в некоторых городах привела к тому, что купцам пришлось поделиться политической властью с ремесленниками, а в других – обеспечила главенство ремесленных гильдий.

Контраст с гидравлическим миром поразителен. Хотя гильдии гидравлического общества имели гораздо более длительную историю, чем их западные коллеги, они очень редко, а порой и никогда не вовлекались в военные и политические действия подобного размаха[108].

«Народ» против аппаратчиков

Диспропорция между силой социального антагонизма и случаями классовой борьбы становится особенно выразительной, если рассмотреть отношения двух главных классов гидравлического общества: «народа» и служащих государственного аппарата. При нормальном течении событий простолюдины страдают, время от времени, от требований, которые предъявляют им представители деспотического государства. В целом угнетаемые или эксплуатируемые не решаются на открытую борьбу с властью, а нередко не решаются даже на скрытое сопротивление. Пресловутое стремление подданных восточного государства избегать всяческих контактов со страшными государственными органами заставляет их считать себя заранее побежденными в борьбе, в которую они не решаются вступить.

Впрочем, от этих контактов не всегда удается уклониться. Простолюдин не пойдет жаловаться в суд или в магистрат, но ему нередко приходится служить и, конечно же, платить налоги. Он может всей душой ненавидеть и то и другое, но, зная, что никакие законные способы его не защитят, он может сделать вид, что готов подчиниться. Но за этим фасадом он будет бороться с аппаратчиками всеми способами пассивного и непрямого сопротивления, которые ему доступны.

Принимая участие в общественных работах, он будет трудиться так медленно, как позволит ему надсмотрщик и его кнут. Уплачивая налог, он постарается утаить ряд своих доходов. И очень часто он заплатит требуемую сумму только после того, как будет жестоко избит. Писатели, жившие в Египте эпохи фараонов, создали произведения, в которых этот аспект битвы за земельный налог был подвергнут осмеянию, а один отчет XIX века демонстрирует нам, что отношение египетских крестьян к сборщикам налогов ничуть не изменилось. «Все феллахи гордятся полосами [на спине], которые образовались от ударов бичом за то, что не платили налогов, и часто хвастаются количеством этих ударов, нанесенных им перед тем, как они отдали свои деньги»[109] (Лейн Э.В. Рассказ о манерах и обычаях современных египтян. 1898).

Если налоги становились совершенно неподъемными, крестьяне сокращали площадь запашки, а если это бремя не уменьшалось, они забрасывали свои поля и убегали [110].

Крестьяне бродили по стране, брались за любую работу или превращались в бандитов или бунтовщиков[111].

Как уже говорилось выше, там, где условия землепользования были урегулированы, конфликты между крестьянами и правительством случались редко; и даже в императорском Китае они усиливались только в периоды распада, который приводил к гибели той или иной династии.

Конфликты между горожанами и правительством случались по другим причинам. Они тоже часто возникали из-за налогов, но, поскольку многие города были административными центрами и имели свои гарнизоны, недовольные горожане не могли устроить вооруженный мятеж. Отдельные купцы и ремесленники, как могли, защищали себя от ограничивающих их права распоряжений и фискальной эксплуатации, а гильдии ремесленников и купцов, которые возглавляли назначаемые правительством функционеры или свои же коллеги, которых правительство контролировало, нередко обращались к властям с просьбой умерить свои аппетиты. Если это не помогало, то ремесленники прекращали свою работу, а купцы закрывали магазины; время от времени возникали народные бунты[112].

Другое восстание того периода еще меньше напоминало пролетарское. По словам Смита, город Патна был в 1610 году захвачен «пролетарской толпой», лидер которой олицетворял «популярного героя Хусрова». После того как этот мятеж одержал победу, «множество людей из нижнего класса присоединились к нему. Эти пролетарии даже создали из своих рядов небольшую армию, которую, по глупости своей, отправили воевать с армией верхнего класса, которая наступала под руководством разгневанного губернатора». Этот рассказ сильно отличается от фактов, приведенных в источниках самого Смита. Народный герой Хусров на самом деле был старшим сыном императора, который попал в темницу после неудачной попытки захватить трон. Во время мятежа Хусрова поддерживали в основном бойцы императорской армии, и одно время его шансы на успех были весьма высоки. Поэтому нет ничего удивительного в том, что самозванец нашел сторонников среди некоторых пехотинцев и кавалеристов. Именно эти бойцы – а вовсе не «толпа» пролетариев – захватили Патну и его крепость, и нет никаких свидетельств того, что «негодяи», позже присоединившиеся к восстанию, тоже были пролетариями. Джахангир, составивший описание этого мятежа, применял слово «негодяи» ко всем мятежникам, включая людей самого высокого политического и социального статуса (Мемуары Джахангира).

Правительственные чиновники, в обязанности которых входило сохранение рационального минимума правительства, должны были передавать подобные предупреждения. И они нередко делали это. Но они охотнее делали это в том случае, если дело касалось частного, а не государственного бизнеса, и никакая умеренность с их стороны не мешала им осуществлять свою власть полностью, если речь шла о важных вещах – например, когда надо было согнать на общественные работы ремесленников и рабочих или конкретных людей, богатство которых они мечтали присвоить себе.

В большинстве случаев ремесленники или купцы, вызвавшие у чиновника желание их ограбить, действовали с большим умом. Если человек мог откупиться, он это делал. Несомненно, умелая ложь или вовремя данная взятка не являются подходящим оружием в борьбе за свободу. И нескончаемые стычки между охотником-бюрократом и его буржуазной капиталистической дичью ясно давали понять, что в этой охоте городские простолюдины выжить еще сумеют, но выиграть – никогда.

Традиционное китайское управление предоставляло частной собственности больше свободы, чем абсолютистские режимы в большей части других гидравлических цивилизаций; но под их тенью капиталистические предприятия были не менее уклончивыми, чем в других местах. Указ недолго продержавшегося правительства реформ от 1898 года обвинил в этом чиновников, в особенности – и довольно лицемерно – мелкую чиновничью сошку. Когда фирма переживает трудности, «требования и вымогательства мелких чиновников становятся такими большими и неподъемными, что купцы пугаются и не осмеливаются развивать свои торговые предприятия, из-за чего всякая торговля замирает» (Ханские чиновники, статистическое исследование).

Скрытые конфликты между рабами государства и их бюрократическими господами были многочисленны и в целом незаметны. Подобно домашним рабам, служащим частным владельцам, несчастные государственные