История Франции - Марк Ферро

и отныне они, чтобы продолжить Белый террор, будут использовать законные средства. Генерал Мутон-Дюверне был расстрелян, так же как и маршал Ней; издан проскрипционный закон, в котором перечислены сто пятьдесят три условных цареубийцы, в том числе Карно, Фуше и живописец Давид, на всех них объявлена охота.

В то же время король, как кажется, хотел бы восстановить Старый порядок. Свои бумаги он подписывает словами «Ибо так нам угодно». Налицо и более серьезный факт: эмигранты, не пренебрегая насилием, требуют возвращения своей собственности, конфискованной в 1795 г.; священники гневно клеймят тех, кто приобретал национальное имущество; таких они часто не допускают к таинствам. Наполеоновских офицеров отправляют в отставку с половинным жалованьем, а на службу принимают тех, кто принимал участие в борьбе против Франции, например графа Антуана де Ла Рош-Аймона, «который в 1806 г. спас прусский корпус, оказавшийся под угрозой попадания в руки французов».

Жестокость ультрароялистов вновь пробуждает к жизни революционное насилие. Герцог Шарль Фердинанд Беррийский[120] убит рабочим по имени Луи Лувель, который заявляет о своем желании полностью извести род Бурбонов: поскольку герцог Ангулемский бездетен, корона могла перейти к герцогу Беррийскому, однако у того тоже еще не было детей — таким образом династия бы угасла.

«Кинжал, поразивший герцога Беррийского, — это либеральная идея», — писал Шатобриан; слишком толерантного премьер-министра Эли Деказа обвиняют в соучастии в покушении. Ввиду толков о гражданской войне он вынужден уйти в отставку.

Тем временем возникают тайные общества по типу карбонариев. К ним примыкают республиканцы и бонапартисты, в 1820 г. они насчитывают более 30 тысяч членов. Среди их вождей были буржуа (Дюпон де л’Эра, Манюэль), но также, возможно, и Лафайет. Карбонарии при помощи уволенных с половинным жалованьем офицеров устраивали военные заговоры, однако те проваливались. В итоге было вынесено множество смертных приговоров. В числе прочих расстреляны четыре сержанта из Ла-Рошели; их храбрость произвела сильное впечатление на народ, и они вошли в республиканскую легенду.

Наследие прошлого, сведение счетов и стремление к реваншу возродили атмосферу времен Революции или гражданской войны. Нет сомнений, что сам король стремился к умиротворению, однако Хартия, которая была «дарована», не представляла достаточной преграды для политической вражды уже потому, что она — из-за ультрароялистов, бонапартистов, республиканцев, т. е. реальной Франции, — не особенно считалась с Францией «законной», т. е. с двумя собраниями (палатой пэров и палатой депутатов). Порядок избрания депутатов был совсем не демократическим: в отдельных выборах принимали участие лишь от 88 тысяч до 100 тысяч избирателей, самых богатых, которые должны были владеть землей, — примерно по тысяче избирателей на департамент… Можно ли в данном случае говорить о представительном режиме, даже если он является парламентским? С другой стороны, Хартия передавала королю всю полноту исполнительной власти, тогда как законодательная отправлялась совместно монархом и двумя палатами. Ни один законопроект не мог быть принят без согласия короля. Чтобы создать противовес палате депутатов, Людовик XVIII учредил палату наследных пэров Франции, членов которой он назначал сам.

При таком устройстве свобода, предоставленная общественному мнению, была сведена к минимуму, касалось ли то принципа предоставления избирательных прав, количества избирателей и той власти, которой могли располагать депутаты. «Да это просто небывалая палата», — в радостном изумлении написал Людовик XVIII, проявив, впрочем, присущую ему трезвость ума и подозрительность, когда он получил представление о ее составе. И вскоре палату распустили, дабы положить конец ее выходкам. Однако ни умеренные жесты герцога Деказа, стремившегося обеспечить исключительно действие Хартии, ни проведенная реформа избирательного права не успокоили умов — буржуазии, разумеется. На выборах 1819 г. в Собрание прошло около сорока «независимых»; среди них либералы вроде Бенжамена Констана, банкиры вроде Жака Лаффита, бонапартисты вроде Жака Антуана Манюэля, и республиканцы вроде Лафайета, а также генерал Максимильен Фуа, в погребении которого участвовало более ста тысяч парижан.

Королю Людовику XVIII хватало рассудительности; он сумел усмирить наиболее ретивых сторонников реванша из числа ультрароялистов. Однако его брат КарлХ, унаследовавший трон после его смерти, в 1824 г., представлял как раз течение реваншистов. Его министр Жан Батист де Виллель, стремясь обеспечить стабильность, добился принятия закона о семилетнем сроке полномочий парламента. Реакция могла торжествовать: в Реймсе состоялась коронация, проведенная согласно традиционному обряду, университет был поставлен под надзор духовенства, эмигранты получали возмещение ущерба, восстановлено право первородства, приняты репрессивные законы в отношении прессы, которые Шатобриан, не относившийся к числу самых подозрительных, назвал «вандальскими». К левой оппозиции добавилась оппозиция со стороны умеренно правых депутатов, таких, как Франсуа Гизо, основавший политическое общество «Помоги сам себе, и Бог тебе поможет». Оно оказалось настолько популярным, что в 1828 г. у либералов было 180 мест, у правых «изменников» — 75, тогда как Вийель, ужесточивший закон о прессе, мог рассчитывать лишь на 170 голосов.

Карл Х и «три славных дня»

Тогда Карл Х, желавший перейти к решительным действиям, призвал на пост премьер-министра вместо Виллеля старого шуана графа Жюля Полиньяка. Членами его «боевого» кабинета были Франсуа де Ла Бурдонне, один из «людей Белого террора», и Луи де Бурмон, выступивший против Наполеона в 1815 г.

В комментарии, данном об этом кабинете в либеральной «Газете дебатов», содержался один из самых знаменитых риторических пассажей в Истории: «Кобленц, Ватерлоо, 1815 год! Вот три принципа, три лица этого кабинета. Давите этот кабинет, сверните ему шею, от него исходят лишь унижения, несчастья и опасности». Луи Бертен, главный редактор «Дебатов», преследуемый правительством, был приговорен судом высшей инстанции к выплате штрафа.

Карл Х объявляет, что «он не желает мириться с преступными маневрами, из-за которых будут чиниться препятствия его правительству». Подготовленное председателем палаты депутатов Пьером Руайе-Колларом и принятое палатой обращение «двухсот двадцати одного» поставило Карла в известность, что, «согласно Хартии 1814 г., соревнование взглядов правительства и мнения народа являются непременным условием успешного хода общественных дел».

«Ваше Величество, наша лояльность, наша преданность обязывают нас сказать вам, что этого соревнования нет».

Как всегда, речь шла о Хартии, об уважении к ней, и Полиньяка не без оснований подозревали в стремлении ее нарушить. Он