Сокровище - Трейси Вульф

об этом говорят и его заспанные глаза, и стоящие торчком волосы. Но ни Мэйси, ни я не говорим ему об этом – только не теперь, когда он ведет себя так предупредительно и любезно.

После того как за ним закрывается дверь ванной, несколько секунд ни Мэйси, ни я не двигаемся. И когда становится очевидно, что моя кузина не подойдет ко мне и что оттуда, где она стоит, она больше ничего не скажет, я слезаю с кровати и подхожу к ней сама.

– Эй, – шепчу я, обняв ее в тот самый момент, когда Хадсон начинает во все горло петь песню Rolling Stones Start Me Up [6]. – Что я могу сделать?

Она не отвечает, только мотает головой и цепляется за меня, цепляется крепко, как за спасательный круг. Это разрывает мне сердце, и я продолжаю прижимать ее к себе.

Она не отпускает меня, а я ее. Я просто обнимаю ее, я буду обнимать ее столько, сколько она мне позволит, успокаивающими круговыми движениями потирая ее спину.

В конце концов она отстраняется, и в глазах ее стоят слезы. Она быстро моргает в попытке унять их прежде, чем я их увижу, но уже поздно. Я не могу делать вид, будто их нет и будто она не страдает.

– О, Мэйс, – шепчу я, снова заключив ее в объятия и вместе с ней сев на кровать.

И тут она начинает плакать.

И все это время я продолжаю ее обнимать.

Она плачет долго, и все это время шумит душ. Со своим острым слухом вампира Хадсон слышит все и остается в ванной, распевая одну песню за другой, от Creep группы Radiohead до Rocket Man Элтона Джона. Я чувствую себя виноватой из-за того, что мы зря тратим всю эту воду, но, к счастью, в Адари нет недостатка в пресной воде, который случается в нашем мире.

Однако в конце концов слезы Мэйси высыхают, а рыдания сменяются хлюпаньем носом.

– Прости, – повторяет она уже в третий раз с тех пор, как вошла в наш с Хадсоном номер. – Мне очень жаль.

– Тебе не за что извиняться, – говорю я ей. – А вот мне и правда жаль.

– О чем ты?

– Мне жаль, что произошло столько всего, что заставило тебя чувствовать себя так, как теперь, – отвечаю я. – В последние месяцы тебе пришлось столько всего пережить, а я большую часть этого времени провела в Сан-Диего.

Она пожимает плечами.

– Ты же ничего не могла с этим поделать.

– Кроме того, – я убираю волосы, упавшие ей на глаза, – я скучала по тебе, Мэйси.

– А я по тебе. – Она делает долгий судорожный вдох. – Мне так одиноко, Грейс. Так одиноко, что не знаю, что мне делать.

Ее слова пронзают мое сердце, как пуля, и я прижимаю дрожащую руку к животу. К моему горлу подступает желчь, я едва не давлюсь ей, лихорадочно ища слова, которые Мэйси необходимо услышать прямо сейчас.

Но в конечном итоге я понимаю, что могу сказать ей только одно – правду.

– Это моя вина.

Глава 74

Слишком жестоко для школы

Мэйси резко втягивает в себя воздух.

– Это не твоя вина, Грейс.

– О, моя дорогая. – Я снова обнимаю ее и сжимаю так крепко, как только могу. – Я не была рядом с тобой, не оказывала тебе поддержку, которую должна была оказать, не утешала тебя, как должна была утешать.

При этом она сама поддерживала меня и утешала, когда я чувствовала себя потерянной и одинокой, когда оказалась в месте, о котором ничего не знала.

Меня все больше охватывает чувство вины. Я пыталась держать с ней связь с тех пор, как мы с Хадсоном перебрались в Сан-Диего, чтобы учиться в университете. Я писала сообщения почти каждый день, и мы пытались по меньшей мере раз в неделю общаться по видеосвязи.

Но это не то же самое, что находиться рядом. Я это знаю, и, когда мы с ней разговаривали, я понимала, что она многое скрывает. Я только не знала, сколь многое, – и это моя вина.

Мне следовало это уловить, следовало читать между строк.

– Что я могу сделать? – спрашиваю я ее. – Что тебе нужно?

– Много чего. Чтобы мой отец не лгал мне. Чтобы моя мать не отправлялась ко Двору Вампиров, зная, как это, скорее всего, закончится. Чтобы Зевьер был жив. Чтобы Кэтмир был цел – и чтобы в нем по-прежнему учились мои друзья. – Она вымученно смеется. – Легче легкого, да?

– Да, куда уж легче, – отвечаю я с еле заметной улыбкой.

– И эти школы, в которые меня отправляют. Они просто ужасны.

– Все? – спрашиваю я, подняв бровь.

– Да, абсолютно все. – Она качает головой. – Остальные ученики либо подлизываются ко мне, потому что знают, кто мои друзья, либо начинают задирать меня, как только я прибываю туда, – тоже из-за того, кто мои друзья. Или потому, что и они, и их родители хранят верность Сайрусу и недовольны тем, что произошло прошлым летом.

– О, Мэйси. – Мы с Хадсоном тоже имеем дело с последствиями прошлого лета – как и весь мир сверхъестественных существ, – но мы в некотором роде не настолько вовлечены в то, что происходит на земле. Да, мы оба стараемся быть хорошими правителями Двора горгулий, и Хадсон… что-то делает с Двором Вампиров, так что в каком-то смысле мы находимся в окопах. Но в других смыслах мы держимся в стороне.

Я никогда не думала о том, как это отразится на Мэйси, которая, в отличие от меня, не имеет никакой власти. И которую отправляют в школы, где у нее нет ни знакомых, ни друзей, ни родных. Разумеется, у Сайруса было немало верных сторонников. Разумеется, были те, кто желал, чтобы мы потерпели поражение в битве за освобождение Двора Вампиров от его тирании. И, разумеется, все эти люди с удовольствием вымещают свои досаду и злобу на девушке, которой едва исполнилось семнадцать лет.

Каков главарь, таковы и сторонники.

Я пытаюсь подыскать слова, чтобы хоть как-то утешить ее, но не могу ничего придумать.

Может, это к лучшему, потому что Мэйси расценивает мое молчание как согласие и желание услышать всю ее историю и продолжает:

– А учителя не мешают им вредить мне, потому что у них есть собственные претензии к Дворам, или к Кругу, или к моим родителям, или ко мне самой. Я не знаю. – Она запускает обе руки в волосы, что люди обычно делают, когда испытывают досаду, вызванную осознанием бессилия. –