Этика Райдера - Дмитрий Костюкевич

Этика Райдера

Алексей Жарков

Дмитрий Костюкевич

Дизайнер обложки Адам Шерман

© Алексей Жарков, 2017

© Дмитрий Костюкевич, 2017

© Адам Шерман, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-1314-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая.

Беженцы

Донос: Ecce Homo!1

Помните: у человека нет выбора

он должен быть человеком!

Всё не так просто. Человек не бывает только плох или только хорош. У нас у всех свои причины быть такими, какие мы есть. И у хороших, и у плохих. Всё зависит от того, с какой стороны ты находишься.

Летом 2017 года всё было кончено. Чёрный дым поднимался над разбитыми небоскрёбами Тель-Авива, вливаясь в огромную грязную опухоль. Оранжевое Солнце едва пробивалось через накрывшее небо чёрное покрывало, на вид тяжёлое и старое. Для людей, собравшихся у взлётной полосы «Бен-Гуриона», это был последний закат на родной земле, жалкое его подобие. Скоро самолёты начнут забирать их – женщин, стариков, детей – и уносить из ада, в который превратился Израиль.

Вертолёты, четыре чёрные птицы с вытянутыми носами и небольшими крыльями, описывали неторопливую кривую над аэродромом, рвали копоть над головами людей. Их шум врезался хриплым басом в гул толпы, как грубый контрабас в скрипичную какофонию. Один вертолёт резко ушёл в сторону и камнем упал к земле. Раздался шелест выпускаемых ракет. Второй последовал за ним и отчаянно набросился на невидимого врага, расходуя последние боеприпасы. Толпа затихла. На границе зоны отчуждения, в лесу, возникло сизое облачко. Оно быстро росло, наполняясь ядовитым коричневым дымом. В самом центре отравленной тучи увеличивалась чёрная точка. «Суки!» – послышалось в толпе, но никто не стал бежать или падать на землю. Все, как один замерли и притихли.

Прерывистый треск М-16, отчаянная дробь противовоздушной установки, истеричный шорох ракет из грохочущего вертолёта, всё неожиданно слилось в один протяжный, оглушительный стон. Ракета прошла заградительный огонь и, оказавшись над людьми, с визгом нырнула в разноцветную толпу.

Взрыв ударил по голове, словно гигантский молот. Грохот разнёсся над посадочной полосой, захлебнулся безумными криками, отчаянным плачем, жалобным воем.

Появились военные: испачканная форма, сломленные усталостью плечи. Они всматривались красными глазами в людей, пытались помочь раненым, оттащить изувеченных. Завопила сирена, и над горизонтом показался большой четырёхмоторный «Боинг».

Сорвавшись, толпа пришла в движение и заорала так громко, как только может орать несколько тысяч глоток одновременно.

– Кися, держись рядом… где мама?

Девочка растерянно замотала головой.

– Где мама?!

– Не знаю, я боюсь… Пап, мне страшно.

– Иди сюда! Иди сюда!

Вилле вскинул дочь на руки, крепко прижал, повернулся спиной к живой волне – и в этом момент безликая сила ударила в них, чудом не опрокинув, подхватила и понесла в сторону самолётного трапа.

– Стойте! Подождите! – закричал он.

Слепая толпа двигалась в одном направлении. Они оказались в самолёте, в тесноте, в агонии дыханий.

– Кися, будь здесь, хорошо, я сейчас…

Он посадил дочь в узком проходе и, цепляясь за чужую одежду, бросился к выходу. Поздно: дверь закрыта, трап убран. Самолёт взревел турбинами и покатил.

– Пожалуйста, займите место! Пристегнитесь!

– Там моя жена! Она осталась! Она там!

– Пожалуйста, займите место.

– Поймите, там осталась моя жена!

– Её заберёт другой самолёт. Не волнуйтесь, займите своё место.

1.1

Новосибирск

апрель, 2030

Александр Ионович Вилле убрал руку с небольшой кожаной сумки, лежавшей перед ним на столе. Неторопливо развязал на ней ремешок, открыл. Курительные трубки блеснули полированными боками. Он поправил лампу, чтобы хватило света, и задумался. Чёрную, пузатую трубку он курил вчера – пускай отдыхает. Может, эту – с длинным изогнутым чубуком? Нет, не обкурена. В следующий раз. Сегодня он выкурит строгую чёрную трубку из бриара. Самую старую и любимую из всех.

В тёмном безмолвном кабинете воспоминания часто приходили погреться на тепло его трубки. Разные – лёгкие, как радостное признание, и тяжёлые, словно предательство, словно груз прожитых лет. Он не боялся их, просматривал как сбивчивые кадры кинохроники.

Вилле и Эстер познакомились в 2005 году, когда он начал преподавать в МГУ на только что открывшемся факультете глобальных процессов. Вилле было тридцать три, а Эстер, студентке, приехавшей по программе обмена из Израиля, всего двадцать пять. Они как-то сразу почувствовали между собой натянутую струну, поняли, что пропали. Скрывали свои отношения, но шила в мешке не утаишь – скандал на кафедре, вызовы «на ковёр», двусмысленные беседы. Скоро поженились и отправились на медовый месяц в Израиль, о котором ему столько рассказывал отец, старый еврей и яростный патриот, так и не свозивший сына на историческую родину. Через две недели Эстер предложила остаться. Вилле согласился.

В тот день, когда он потерял Эстер, закончилась одна жизнь и началась другая. Не только для него – для многих беженцев, оставивших не просто страну, а мечту о собственном государстве. Ракета в толпу – перемирие по-арабски. Маленький, гордый Израиль не смог выстоять в круговой обороне, на пяти фронтах, когда сильная рука, помогавшая государству из-за океана, неожиданно для всех ослабла и перевернулась ладонью вверх. Долги – раковые опухоли мировой финансовой системы – дали метастазы и поразили всех, даже самых сильных.

Вилле выбрал табак, стал крошить в чашу. Сначала немного, прижал пальцем, добавил, снова прижал. Когда чаша заполнилась, он взял из сумки тампер и с силой утрамбовал влажноватую массу. Раскурив, набрал ароматный дым в рот, пустил его за щёки, прогнал под губами и выпустил на свободу. Облачко повисло над столом, Александр Ионович провёл сквозь него рукой, откинулся в кресле и повернулся в сторону окна.

За окном поблескивали снежинки. Редкие, одинокие, едва заметные блики настоящего снега. Поразительно… В Новосибирске в середине апреля такое случалось крайне редко. Он отвёл в сторону лампу и сладко затянулся. Весенний снег напомнил ему о лагере беженцев в Болгарии. Сразу после приземления их с дочерью поселили в палатке, выдали мятую бумажку с криво напечатанной схемой лагеря и они превратились в глухих призраков.

Три месяца в лагере. Три месяца без известий об Эстер. Молчаливый некролог. Приговор, с которым ему предстояло жить. Ради дочери.

Условия в лагере ухудшались, воды выдавали всё меньше, недовольство усиливалось. Но что могли требовать еврейские беженцы от Болгарии, целиком на обеспечении иностранного государства, и так не богатого, бытующего на подачки из России и Азии?

Они вышли на площадь, сели кольцом и стали петь «Ха-Тикву». Печальный гимн своей погибшей, но не сдавшейся страны. И в это мгновение горячий балканский воздух изменился, наполнился снегом: странным, серым… Пеплом. Ветер, используя известные только ему маршруты, принёс им остатки родины. Невесомые, опалённые пожаром частички, покинувшие землю, как люди, бездомные и несчастные, обитающие теперь на небе.

Пепел Израиля падал на песочную землю, на выгоревшие палатки, на поседевшие головы своих бездомных, неприкаянных детей. Гимн стих, и евреи один за другим стали снимать свои кипы.

Сизое облачко застыло в недвижимом воздухе кабинета. Туман воспоминаний прервал звонок. Вилле недовольно глянул на телефон, стилизованный под аппараты славных времён Александра Грэма Белла, поднялся, и ароматный дым закрутился в спиральные рукава.

– Слушаю.

– Вилле? Александр Ионович?

– Он самый, чем обязан?

– Вас беспокоят из администрации президента. Меня зовут Евгений Мироненко. Дело достаточно срочное, поэтому, вы уж извините, сразу перейду к главному.

– А вы…

– Извините, Александр Ионович, действительно срочная проблема, потерпите, пожалуйста, с вопросами.

Вилле терпеливо затянулся.

– Видите ли… У нас совершенно необычная ситуация. Даже не знаю, с чего лучше начать. Возникла срочная необходимость разобраться с достаточно большим количеством… э-э… беженцев. Ситуация настолько необычная, что мы решили, и президент лично, лично вас рекомендовал, учитывая ваш опыт и уровень профессионализма. Вы же, насколько нам известно, имеете большой опыт в этом вопросе.

– В чём, простите? Не понял.

– Необходимо возглавить чрезвычайную комиссию, она буквально только что сформирована… Вы готовы? – Мироненко не дождался ответа: – У вашего подъезда через пару минут будет такси, служебные машины все, к сожалению, заняты, извините.