Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

как…

– Молчи! Я готова отказаться от своей веры и обратиться в твою религию. – Рехина почувствовала, что ладони Уго покрылись холодным потом. Но не замолчала. – После отречения мой брак с Мосе станет недействительным, мы с тобой сможем пожениться и подарить друг другу счастье. Я снова буду работать повитухой. Мне не хватает всего лишь года, чтобы король смог титуловать меня врачом. Знаешь, я ведь продолжала учиться! И много. Мне в том доме больше нечего делать, а в библиотеке Мосе полно полезных книг.

Голос Рехины лишь смутным бормотанием достигал ушей Уго; смутными виделись ему сейчас и очертания Рехины. Она упомянула о переходе в христианскую веру? О браке? Но он не хочет жениться на Рехине! «Она нехорошая». Предупреждение Дольсы прозвенело в его голове, заглушая все остальные звуки. Уго вернулся к реальности и к речи, которая могла длиться вечно.

– …а если у нас не будет детей…

– Ты – и христианка? – Уго всплеснул руками.

– Да. Я все тщательно обдумала. Какая мне разница? Для меня самое важное – освободиться от Мосе и его детей. Это позволит мне вернуться к работе и, главное, быть с тобой – открыто, без тайн. В конце концов, твоя религия – не что иное, как секта убийц, насильников, похотливых епископов и священников, которые порабощают и запугивают людей.

Уго вздохнул.

– Как понимать твой вздох?

– Я не…

– Уго, я тебя ни о чем не прошу, – резко оборвала его Рехина. – Я по доброй воле отрекусь от своей веры, чтобы ты был со мной. Если я готова на такой шаг, готова объявить себя такой же христианкой, как и мои враги, как те, кто меня насиловал, кто убил мою семью и моих друзей, – я делаю это не для того, чтобы ты раздумывал и сомневался. Пойми, у тебя нет выбора.

Еврейка надолго замолчала, давая Уго время свыкнуться с его новым положением.

– Или ты соединишься со мной… или со смертью.

– Я мог бы убить тебя прямо сейчас.

Рехина хохотнула в ответ.

– Ты этого не сделаешь, – уверенно ответила она. – Я тебя знаю. Ты никому не причинишь вреда, ты не способен.

Уго пытался справиться с яростью, его била дрожь. Но чем сильнее он бесился, тем более спокойной выглядела Рехина – еврейка хотела показать, как она хладнокровна, как владеет ситуацией.

– И если даже ты меня убьешь – что станется с Мерсе? Ты отправишься в тюрьму, тебя повесят за убийство, а вдобавок еще и заклеймят еретиком, потому что ты был со мной. Кто тогда возьмет на себя заботы о девочке? Твоя мавританка? – Рехина помолчала, чтобы Уго обдумал и эту возможность. – Уго, со мной ты будешь счастлив, гораздо счастливее, чем с этой глупенькой девчонкой, даже не сомневайся. Слушай внимательно. У тебя есть только две возможности: или я, или граф де Кастельви-де-Росанес, барселонское правосудие, позор и бесчестье для тебя и твоей дочери. В твоей жизни нет места для девицы, о которой ты мне рассказал, она не в счет, ее нет. Выбирай: или смерть, или я.

Уго вставал на заре и не возвращался домой дотемна. Стоял февраль, время подрезки лоз. Подрезку можно было провести только в краткий промежуток от начала зимы до марта. На жарких землях работа не терпела отлагательства, а если виноградник располагался на холодной почве, с подрезкой можно было повременить и до начала весны; барселонский vinyet, включавший в себя и наделы Уго, находился на промежуточных теплых землях, и здесь выбор зависел от хозяина. Маир объяснил своему подмастерью – а позже тот убедился и на собственном опыте, – что лозы, которые подрезают в январе, дают меньше ягод и больше стебля, чем те, что ждут до февраля или до марта.

Поначалу Уго поручил работу двум своим новым рабам, негру Жоану и мулату Николау. Первый оказался левшой и начал подрезку не в ту сторону, так что Уго его прогнал. Второй был не способен обрезать ненужные побеги одним точным ударом, несмотря на все объяснения и на время, которое Уго на него потратил. Виноделу было больно слышать треск расщепленной лозы – как будто неумелые удары приходились на его собственное тело. К тому же виноградарь не обладал терпением, которое когда-то выказывал Маир, его учитель, поэтому Уго отстранил от подрезки и мулата Николау и в итоге взялся за дело в одиночку, методично проходя лозу за лозой.

Перед подрезкой лозу следовало обойти и осмотреть со всех сторон, попробовать стебли на ощупь, потому что обрезать их следовало по-разному. Виноградарь с головой погрузился в кропотливую работу, но в памяти его оживало лицо Эулалии, хотя он вовсе и не собирался о ней думать. И о Рехине тоже, но слова еврейки до сих пор звучали у него в ушах. Уго сосредоточился на подрезке. Он вообще ни о ком не желал думать.

Барча приносила ему еду прямо на виноградник, и именно она по прошествии недели принесла новости. К ним в дом приходил встревоженный Жофре. Барча сказала, что не знает, где сейчас хозяин, что нет, он не болен, что вернется домой ночевать и что она ему все передаст. Уго молча принял из ее рук миску с похлебкой и сел на землю, чтобы подкрепить силы.

– Хозяин… – позвала мавританка.

Уго попробовал отделаться от Барчи сухим и резким «ступай», но упрямица никуда не ушла.

– Ты что, не слышала? – рявкнул Уго.

– Слышать-то я слышала, – заорала Барча. – Вот только Мерсе хочет прийти к тебе на виноградник. Она знает, что ты тут.

– Только попробуй ей разрешить – и больше ты ее не увидишь.

И Уго снова занялся подрезкой, закрывшись для всех и для всего. Обходя каждое новое растение, он вспоминал наставления Маира, разглядывал, гладил и дергал побеги. «Важно, чтобы они росли на сильном и прочном стволе, способном выдержать вес по крайней мере четырех ветвей, растущих крестом, – а лучше бы и пяти» – так объяснял ему учитель.

Пошел дождь. Барча принесла ему плащ. А еще через несколько дней мавританка не смогла помешать Жофре войти на виноградник в поисках человека, которому предстояло стать его зятем.

– Что с тобой творится, сынок?

Уго ничего не сказал, он не знал, что отвечать. Он продолжал подрезать лозы, стараясь не обращать внимания на вопросы перекупщика.

– Почему ты так с нами поступаешь?

Уго не мог разобраться, как подрезать ближайшую лозу. Его отвлекали от дела расспросы Жофре и пристальный взгляд Барчи, стоявшей чуть поодаль. Отец Эулалии не желал оставаться незамеченным, он ухватил будущего зятя за