Две Дианы - Александр Дюма

— Это верно, — заметил Габриэль, — но твои повседневные опасности всегда непредвиденны: ведь в заведомую бурю ты не выйдешь в море. А тут опасность вполне определенная.

— Конечно, надо быть либо святым, либо сумасшедшим, чтобы в этакую ночь довериться морю. Но это дело ваше, не мне вас отговаривать.

— Но когда мы доберемся до цели, — продолжал Габриэль, — твоя служба на том не кончится. Тебе придется пойти в драку и поработать по-солдатски ничуть не хуже, чем по-рыбацки. Не забывай об этом!

— Ладно, — проворчал Ансельм, — вы только меня не запугивайте. Вы отвечаете за жизнь тех, кто мне дорог, а я взамен отдаю свою. Сделка состоялась, больше говорить не о чем.

— Ты храбрый человек, — сказал виконт. — Можешь быть спокоен: и жена, и твои дети ни в чем не будут нуждаться. На этот счет я дал распоряжение своему управляющему Элио, а герцог де Гиз лично проследит за этим.

— Больше мне и не нужно, — молвил рыбак, — вы великодушнее любого короля. Я вас не подведу.

— Теперь скажи: твоя лодка выдержит четырнадцать человек?

— Господин виконт, она выдерживала и до двадцати.

— Нужны тебе еще гребцы?

— Ясное дело, господин виконт. У меня и так будет полно хлопот с рулем да с парусом, ежели придется его ставить.

Тут в разговор вмешался Мартин Герр:

— Трое из наших ребят — Амброзио, Пильтрусс и Ландри — гребут так, словно никогда ничем другим не занимались. Да я и сам прилично гребу.

— Ну и ладно, — рассмеялся Ансельм, — Мартин мне открыл все, кроме одного: где мы должны причалить.

— У форта Ризбанк, — произнес виконт д’Эксмес.

— У форта Ризбанк? Вы сказали: у форта Ризбанк? — переспросил пораженный Ансельм.

— А что, ты возражаешь?

— Какие там возражения! — махнул рукой рыбак. — Только место-то не слишком важное для высадки, я там еще ни разу не бросал якорь. Ведь это же голая скала!

— Ты отказываешься?

— Да нет же! Доставлю уж вас до форта Ризбанк, если удастся. Веселенькую прогулочку вы затеяли!

— Когда мы должны быть готовы? — спросил Габриэль.

— А вы хотите быть там к четырем часам?

— Между четырьмя и пятью, не позже.

— Тогда надо выйти из лагеря в час ночи.

— Хорошо, я предупрежу своих людей.

— Так и сделайте, господин виконт, — согласился рыбак. — Только разрешите мне соснуть часок вместе с ними. Со своими я попрощался, лодка надежно укрыта, так что уходить от вас мне не с руки.

— Ты прав, Ансельм, поспи-ка немного. Ведь нынешней ночью тебе придется потрудиться на славу. А сейчас… Мартин Герр, оповести отряд.

— Эй, вы! Все сюда! — закричал Мартин Герр.

— Что? Что случилось? — посыпались вопросы.

Все поднялись и обступили Мартина Герра.

— Благодарите господина виконта: через час вылазка.

— Вот это здорово! Очень хорошо! Ура! — завопили волонтеры.

Мальмор тоже присоединил свое ликующее «ура» к товарищам по оружию. Но в этот же момент вошли четыре санитара, посланные Амбруазом Парэ, и, несмотря на сопротивление раненого, уложили его на носилки. Напрасно Мальмор обращался к своим товарищам с душераздирающими воплями, напрасно он осыпал их проклятиями, называя трусами и мошенниками. С ним никто не посчитался, и его унесли.

— Теперь нам остается, — сказал Мартин Герр, — точно определить каждому свое место и распределить обязанности.

— А какая работенка нам предстоит? — спросил Пильтрусс.

— Пойдем на приступ!

— Тогда я иду первым! — вскричал Ивонне.

— Хорошо, — согласился оруженосец.

— Несправедливо! — заявил Амброзио. — Ивонне вечно лезет вперед, как будто, кроме него, никого нет!

— Не спорьте! — перебил их виконт д’Эксмес. — В предстоящем нам приступе первый в ряду подвергается наименьшей опасности. Это ясно хотя бы из того, что замыкаю шествие я!

— Тогда Ивонне просчитался, — рассмеялся Амброзио.

Мартин Герр назвал каждому его номер в будущей цепи. Амброзио, Пильтрусса и Лактанция оповестили, что они сядут за весла. Итак, все было подготовлено, все рассчитано, все предусмотрено. Габриэль приказал всем ложиться спать: в нужный час он сам их разбудит.

Через несколько минут по всей палатке разнесся богатырский храп, которому вторили монотонные бормотания Лактанция. Наконец стихли и они.

Один Габриэль не спал. Через час он потихоньку разбудил своих людей. Все поднялись, бесшумно оделись и вышли из лагеря. Габриэль вполголоса произнес: «Кале и Карл» — и часовые беспрепятственно пропустили их.

Маленький отряд во главе с Ансельмом миновал деревню и двинулся вдоль берега. Никто не проронил ни слова; только слышно было, как надрывается ветер да глухо стонет море…

Там, в городе, тоже кто-то не спал. То был лорд Уэнтуорс. Он только что вернулся в свой дом, чтобы хоть на какое-то время забыться сном. Он ведь не спал целых трое суток, с неослабевающей энергией затыкая все самые опасные бреши в обороне города, поспевая всюду, где требовалось его присутствие.

Вечером 4 января он еще раз побывал в Старой крепости, самолично произвел развод караулов, проверил надежность городской стражи, на чьей обязанности лежала охрана форта Ризбанк. Все было готово к отражению штурма. А завтра… завтра прибудут подкрепления, которые он запросил из Дувра.

Да, для волнений не было никаких причин, и все-таки утомленный до крайности лорд Уэнтуорс не мог заснуть.

Какая-то смутная, безотчетная тревога не покидала его, заставляя ворочаться в постели с боку на бок.

— Черт возьми! Ведь все предосторожности приняты. Старая крепость недоступна, и неприятель наверняка не отважится на ночной штурм, все остальные позиции надежно защищены дюнами и морем.

Лорд Уэнтуорс твердил себе это тысячи раз и все-таки не мог заснуть. Он чувствовал, как в ночи, окутавшей город, зарождается какая-то страшная беда, восстает во плоти какой-то невидимый враг. И этот враг — не маршал Строцци, не герцог де Невер, даже не великий Франциск де Гиз. Кто он?

Не бывший ли его пленник, тот самый безумный виконт д’Эксмес, воздыхатель госпожи де Кастро? Неужели это он? Ха-ха… Забавный противник для губернатора Кале, столь надежно охраняемого!

И, несмотря ни на что, лорд Уэнтуорс не мог ни подавить, ни объяснить своего страха.

Он чувствовал его, ощущал — и не мог спать.

XVIII

МЕЖДУ ДВУХ ПРОПАСТЕЙ

Форт Ризбанк, тот самый, который из-за своих восьми выступов именовался Восьмигранником, был сооружен перед самым входом в Кале. Массивный и угрюмый, он глыбой вздымался над скалой, такой же мрачной и громадной.