Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

А всё – одна повесть! Публикацию которой Троцкий поначалу посчитал своей удачей…18 января 1928-го его выслали в Алма-Ату, а Воронского в феврале того же года исключили из ВКП(б) за принадлежность к троцкистской оппозиции.

Если Троцкий ставил на Пильняка, то Сталин с начала до середины 1920-х имел виды на Всеволода Иванова, будучи впечатлён его повестью «Бронепоезд 14–69». По приглашению Сталина Иванов даже гостил у него на даче. Когда после всех перипетий Воронский вынужден был оставить должность редактора «Красной нови», Всеволод Иванов, не без сталинского участия, занял его место. Но с тех пор Сталин в Иванове разочаровался – и как в писателе, и как в редакторе и литературном деятеле. Ему нужен был другой любимый писатель. Вождь мыслил иерархически и понимал, что во всём и везде должны быть образцы. Мёртвые образцы – и живые образцы. Старейшины – и новое племя.

Лучший лётчик. Лучший шахтёр. Лучший актёр. Лучший режиссёр. Лучший писатель.

На встрече Сталин наверняка поинтересовался у Шолохова, как идут дела с написанием романа о коллективизации. Шолохов ответил: в работе, буду стараться завершить как можно скорее.

Сталин сказал: мы все ждём этого романа.

* * *

Ещё в Москве Шолохов внёс ряд правок в третью книгу «Тихого Дона», касавшихся в основном образа генерала Корнилова. Добравшись домой, вдохновенно вернулся к «Поднятой целине», всё ещё существующей под названием «С потом и кровью».

В августе заехал в гости Серафимович с женой Изабеллой и сыном Игорем. Шолохов читал им несколько глав нового романа. Старик хвалил. Шолохов и сам был крайне доволен результатом. Роман с натуры, виданное ли дело – даже «Донские рассказы» и те сочинялись с временным зазором.

12 ноября, явно торопясь, Шолохов написал редактору «Нового мира» Вячеславу Полонскому: не будет ли в журнале места для его нового романа, объём около 25 листов, написано 16. Полонского он ввёл в заблуждение, потому что в чистовиках к тому времени было только 6 печатных листов, а оставшиеся десять – черновой материал. В «Октябрь» роман не предлагал, потому что там шёл «Тихий Дон». Не станут же они два романа сразу публиковать!

В «Новом мире» тогда собрались лучшие советские авторы. Там печаталась горьковская «Жизнь Клима Самгина», там публиковался шолоховский знакомец Артём Весёлый, туда перешёл из журнала «Красная новь» Леонид Леонов, туда же дал свою пьесу «Закат» Исаак Бабель, чью «Конармию» Шолохов читал и ценил, там вышли «Восемнадцатый год» и «Пётр Первый» Алексея Толстого. «Новый мир» печатал Павла Васильева – 21-летнего поэта, наделённого беспримерным, есенинского уровня, даром, писавшего о казачестве и выдававшего себя за казака. В 1931-м Шолохов на квартире Лидии Сейфуллиной познакомился с Васильевым, слушал его стихи в авторском исполнении и пришёл в натуральный восторг, восклицая: «Здорово пишут казаки, будь они неладны!»

«Новый мир» стал флагманским изданием «попутчиков», и Шолохов, хоть и состоял в РАППе, отлично понимал, что не та, а вот эта среда – его. Наконец, намучившись с «Октябрём», он верил, что в «Новом мире» будет попроще, посвободней. Левицкой в письме – «…дорогая и уважаемая мамуня Евгения Григорьевна!» – обещал закончить первую книгу романа о коллективизации к декабрю. Половину писал год и два месяца, а вторую половину – за месяц хотел добить. Всё же уже придумал – герои действуют, живут, движутся: только успевай записывать.

В начале декабря в очередном письме Левицкой Шолохов попросил её прислать в Вёшенскую повесть Леонида Леонова «Саранчуки» (позже автор её переименует в «Саранчу»). В марте 1930-го была организована поездка писательской бригады в Среднюю Азию, в которую входил и Леонов, по итогам сделавший эту, отличную, между прочим, повесть. Вещь была явно написана «на заказ» – про то, как большевики сражаются на полях за урожаи ровно с той же страстью и с тем же остервенением, как сражались в Гражданскую.

Леонов, Фадеев и Бабель были тогда главными шолоховскими, в самом лучшем смысле, литературными соперниками. Панфёрова с Гладковым Шолохов за таковых не держал. Артём Весёлый всё никак не мог набрать нужную скорость, нужный вес. Андрей Платонов в числе претендентов на литературное первенство даже не числился.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Первые леоновские романы – «Барсуки» и «Вор» – Шолохов наверняка читал. Повествование там шло о тех же годах, что и в «Тихом Доне»: от империалистической – до первой половины 1920-х. О восторженном отношении Горького к Леонову Шолохов был осведомлён, оттого желал понять, как Леонов справился с темой. Сравнима ли леоновская писательская хватка с шолоховской?

Подгоняло Шолохова в работе ещё и вдруг подступившее безденежье. Новых вещей, если не считать трёх очерков для «Правды» и ростовских газет, он уже два года как не публиковал. В 1930 году тиражом 50 тысяч вышел сборник «Донские рассказы» в массовой библиотечке издательства «Земля и фабрика». В 1931-м почти тот же состав рассказов, но уже под названием «Лазоревая степь», тиражом 5500 экземпляров был опубликован в издательстве «Московское товарищество писателей». В том же году вышло третье переиздание двух книг «Тихого Дона» в дешёвой библиотечке Госиздата.

На это в основном и жил, содержа весьма немалое своё семейство и хозяйство, при этом непрестанно помогая самым разнообразным просителям. Когда ответсек Вёшенской районной организации «Осоавиахима» обратился с просьбой помочь в трудной финансовой ситуации, Шолохов распорядился, чтобы все его проценты по вкладу были зачислены на расчётный счёт «Осоавиахима».

К зиме он надеялся наконец получить гонорар в «Октябре». Между тем, несмотря на разговор со Сталиным и Горьким, «Тихий Дон» ни в осенние месяцы, ни в декабре в журнале так и не появился. Редколлегия продолжала изо всех сил противиться публикации романа. Задавал тон Панфёров, как главный редактор. В редакцию входили поэт Алексей Сурков, критик, один из секретарей РАППа Владимир Ермилов, литератор Александр Исбах (настоящее имя Исаак Абрамович Бахрах), писатель, коммунист, секретарь РАПП Владимир Ставский (настоящая фамилия Кирпичников). Был там ещё критик Григорий Маркович Корабельников, автор книжечки «За партийность литературы» (1931), – черниговский, между прочим, откуда-то из тех же мест, что и шолоховская мать. Его Шолохов более всех других подозревал в противодействии роману.

Панфёров в письме Шолохову, не приводя имён, сослался на мнение членов редакции: без доработки такую антисоветчину людям показывать нельзя. «Час от часу не легче и таким образом 3 года. Даже грустно становится», – написал 2 декабря Шолохов Левицкой.

Чтобы снять с себя ответственность, Панфёров переправил роман в недавно созданный Отдел культуры и пропаганды ЦК.

* * *

Первым читателем нового романа стал Пётр Луговой.

Они сошлись, сдружились с Шолоховым на долгие и ой какие сложные годы вперёд. Шолохов доверял Луговому как мало кому. Тем более тут был нужен отменный специалист – ведь прямо с шолоховского стола роман попадёт в Кремль: не хотелось бы опростоволоситься перед одним внимательным читателем, живущим там. Луговому переданные главы очень понравились. Это он предложит назвать роман «Поднятая целина», на что Шолохов согласился далеко не сразу.

Получив шолоховское письмо, Полонский тут же изъявил желание посмотреть роман. К декабрю Шолохов наконец перешлёт ему три первых печатных листа.

Открывает роман страшная сцена раскулачивания – та самая, где молчун Демид, жмурясь от удовольствия, ест вдруг ставший ничейным мёд.

Полонский прочитает и задумается.

Шолохов появится в Москве в 20-х числах декабря и сразу забежит в «Новый мир»: ну, как вам, товарищи?

Полонский, озадаченно: Михаил Александрович, дорогой, да это контрреволюция какая-то!

Совсем недавно Полонский попал в очередную опалу в связи с публикацией поперечного партийной линии фрагмента из «России, кровью умытой» Весёлого. Он был смелый и даже дерзкий человек, отличный редактор – но Шолохов слишком серьёзно заступил за границы допустимого.