Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Заметно, что Шолохов, как тот трактор, медленно набирает силу, чтоб сказать о наболевшем и встряхнуть всех причастных.

«В прошлом году в ряде колхозов волынили, по нескольку дней не выезжали на работу, а вспухшая, алчущая обсеменения земля сохла, одевалась чёрствой коркой и осенью жестоко мстила недородом за несвоевременный посев».

А сейчас пойдут конкретные примеры.

«Из-за того, что вовремя не успели обеспечить сеялку семенами, простаивают тракторы, бездельничают люди. К вечеру приезжаем в зерносовхоз № 8. В зерносовхозе прорыв: не успели обеспечить участки семенным зерном. Часть зерна находится на полпути от станции, в пятидесяти километрах от главного участка. Идёт переброска зерна тракторами, в то время как подошла пора бороновать зябь, земля перестраивается, дорог каждый час».

«Зерно необходимо было завезти зимой до весенней распутицы, когда дороги становятся непроездными. Участки должны были обеспечить себя всем необходимым до начала сева. На самом же деле на ряде участков, отдалённых от мастерской расстоянием в несколько десятков километров, зачастую не имеется самого необходимого. Единственный механик сидит на участке, а у тракториста, работающего где-нибудь в поле, нет под руками даже французского ключа. Малейшая неполадка в моторе, – нечем отвинтить гайку, – надо бросать трактор и пешком идти на участки».

«Точного представления о сути сдельщины никто – зачастую даже руководители колхозов – не имеет. Надо сказать, что политический уровень колхозного актива очень невысок».

Далее Шолохов возвращается к тому, о чём писал Сталину.

«Пожилой казак сдвигает на лоб малахай, горестно машет рукой.

– Какое уж там соревнование! Половина скотины лежит… Задание – и то не выполняем… Стыдобушки не оберёшься! Веришь, кусок хлеба в горле становится, как глянешь на быков!»

«Быков криками и кнутами поднимают гнать на водопой. Первый бык, дойдя до пахоты, подгибает передние ноги и ложится.

– Цоб! Цоб, белоноздрый! Цоб, проклятый! – надрывно кричит молодая казачка, пиная быка остроносым чириком. К быку подходят трое парней; они орут и хлещут кнутами по звонким бычиным кострецам. Бык судорожно порывается встать и снова обессиленно роняет на борозду голову, круглым замученным глазом смотрит на небо. Парни за хвост с трудом поднимают быка; он несколько секунд качается, не решаясь сделать первый шаг, потом идёт, и ноги у него волочатся как привязанные. Падает ещё несколько быков. И опять около них шум, крики…

А до пруда два с половиной километра. Наполовцы упустили ближний пруд, не доглядели, как размыло плотину вешней нагорной водой, и теперь скот приходится гонять за два с половиной километра. Огромная потеря времени и дорогой энергии тягла и людей.

Уполномоченный райпарткома, отойдя с нами, тихо говорит:

– Корму осталось на одну дачу. Ночью быки будут стоять голодные. Завтра не на чем работать».

К финалу очерка Шолохов, наконец, сообщает об итогах своего письма к Сталину и общения с Ягодой: «Краем отпущено было Вёшенскому району три тысячи центнеров концентрированных кормов. Две тысячи четыреста из них были розданы колхозам ещё зимой, а шестьсот центнеров оставлено про запас на глубинных пунктах».

Казалось бы, можно было спасти ситуацию, но…

«В районе проморгали с этим делом. А в разгар сева, когда ясно обозначился прорыв в кормах (например с Больше-Наполовским колхозом) и отсутствие кормов поставило сев под прямую и непосредственную угрозу, в районе всполошились: “Поезжайте, возьмите корма”. Тому же Больше-Наполовскому колхозу для того, чтобы перебросить дополнительно выданные 70 центнеров с Боковского глубинного пункта, надо было оторвать от работы в самое горячее время двадцать пар лучших быков и отправить их на три дня. Какую же брешь в работе образовывает такая, мягко выражаясь, непредусмотрительность!..»

Шолохов прямым текстом обвинял районную власть в головотяпстве.

«Мы имеем предупреждение: в прошлом году в районе, несмотря на раннюю весну, сеяли пропашные до… июня, и пропашные погибли».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И приводит цифры: кукурузы посеяно 1254 га – погибло 1195, проса посеяно 6688 га – погибло 4446.

В финале явно редакционный, подшитый к шолоховскому густому тексту вывод: «По таким крайне вредным, правооппортунистическим настроениям необходимо ударить со всей силой».

Сталину проще и точней писал: «Горько, т. Сталин! Сердце кровью обливается, когда видишь всё это своими глазами…» – но так в «Правде» было нельзя.

Тем не менее всё, что хотел – сообщил.

Тот день для партийного руководства в Ростове-на-Дону был днём кошмара. Непрестанно курили, смотрели на газетные строчки, сыпали на газету пепел.

«Ну, Шолохов. Ну, сука. Ну, держись».

…А ведь мог бы с ними с одной фарфоровой посуды куропаток есть и водку пить из пузатых рюмок.

* * *

Теперь к московским вождям Шолохов обращался запросто.

Луговой вспоминает: «Для поездок по колхозам, на охоту и рыбалку у Шолохова был вначале серый, а затем белый конь – орловские рысаки, был и конюх, но по хуторам писатель иногда ездил сам, без кучера. Как-то в разговоре я высказал мысль о том, что хорошо бы добыть машину для райкома партии, которой бы пользовался и он. “Вы бываете в Москве, встречаетесь с руководителями правительства и могли бы об этом поговорить”, – сказал я. Шолохов охотно согласился…»

Думаем, выглядело это чуть иначе, чем в мемуарах Лугового. Где-нибудь поломали колесо в тряской повозке, и Луговой взмолился:

– Мишка, дорогой ты мой, выбей ты там в Москве нам машину: чего тебе стоит! Во сколько мест поспеем с тобою! То ты будешь ездить, то я! То ты, то я! То вместе!

Шолохов подумал и говорит:

– Пиши бумагу.

«Я написал от имени райкома такую просьбу, и Михаил Александрович, будучи в Москве весной 1931 года, сказал М. И. Калинину, что райкомовцы бедствуют без машины».

Калинину! Председателю ВЦИК и члену Политбюро!

«Калинин распорядился из гаража ВЦИКа отправить Вёшенскому райкому партии легковую машину – импортный “форд”. Эту машину погрузили на платформу, прицепили к пассажирскому поезду и отправили в Миллерово. Шолохов же прислал мне телеграмму: “Получи для райкома партии машину, она в Миллерово на вокзале”. Так райком обзавёлся машиной. Всегда, когда Шолохову нужно было куда-либо ехать, он безотказно пользовался этой машиной».

Пользовался-пользовался – но раз получилось так, что надо ехать Луговому, а машина у Шолохова, два получилось, что надо ехать Луговому – а машина у Шолохова, – и Пётр говорит:

– Миш, проси ещё машину. Ну, невозможно.

«Снова написали письмо, – вспоминал Луговой, – в котором сообщили, что товарищу Шолохову приходится часто ездить в Москву, часто бывать в колхозах и других поездках, а ездить ему не на чем, одна машина двоих хозяев не удовлетворяет. В ответ на письмо новая автомашина Шолохову была дана незамедлительно».

Много ли писателей имели право на личную машину в подарок от государства?

Горький, Бедный, Толстой, Серафимович. Но писателя 26 лет от роду в этом списке точно не было.

Почему Калинин так делал? Шолохов ему нравился как писатель, но причина заботы всё-таки была в ином. Безупречным партийным чутьём Калинин угадал наперёд перспективы этого паренька с весёлыми и холодными голубыми глазами.

За присланными машинами смотрел сын райкомовского конюха Василий Попов.

Автомобиль по тем временам – невероятная роскошь. Но одно дело райкомовская машина, она как бы на весь райком, а другое – своя. У Шолохова теперь была собственная. Из гаража ВЦИК. Всего в районе было три машины, третья – у вёшенского отдела милиции.

* * *

Для того чтобы пробить в печать третий том «Тихого Дона», у Шолохова оставался один ресурс: Горький.

Серафимович утерял прежнее влияние. От РАППа тем более ничего хорошего ждать не приходится. Хорошо хоть Фадеев согласился передать рукопись третьего тома Горькому.