Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Ему предложили ряд серьёзных купюр. Полонский записывал в дневнике: «Шолохов запротестовал: роман теряет характер широкого показа классовой борьбы». Судя по его воспоминаниям, Шолохова надоумили прямо в редакции: идите к Сталину: «Он, может быть, разрешит».

Деваться было некуда: «Октябрь» не давал «Тихий Дон» без жесточайшего редактирования, «Новый мир» тормозил «Поднятую целину»: как работать дальше, было непонятно. Он попросил Сталина о встрече, тот немедленно отозвался. 28 декабря Шолохова вызвали в Кремль: за два дня до Нового года.

В 20.30 он зашёл к Сталину и пробыл там 15 минут. После пяти минут общения с глазу на глаз в 20.35 пришёл Ворошилов, ещё через пять минут, в 20.40, – председатель ВСНХ Серго Орджоникидзе. О содержании встречи известно мало, но, судя по тем событиям, что последуют уже в январе 32-го, произошедший короткий разговор вполне восстановим.

Первым делом Сталин сообщил Шолохову:

– Товарищи Горький и Серафимович поговорят с редколлегией «Октября» и, думаю, убедят их в необходимости дать читателям продолжение романа «Тихий Дон». Мы надеемся, что третья книга пойдёт в «Октябре» с первого январского номера.

С зашедшим Ворошиловым Сталин коротко обсудил некие детали, связанные с Вёшенским восстанием, ошибками, допущенными Донским бюро ЦК РКП(б) и подачей всего этого в романе. Когда появился Орджоникидзе, разговор перешёл к теме коллективизации. У Шолохова спросили, какие новости на Дону.

Шолохов коротко отчитался.

Сталин резюмировал:

– Товарищ Шолохов дал недавно отличный очерк в «Правде» по этому поводу – читал, Серго? Очень хорошо написал товарищ Шолохов о недоработках местного руководства. Он знает проблему изнутри. Мы думаем, товарищ Шолохов, что главу из вашего нового романа тоже следует дать в газете «Правда». Где вы собираетесь его публиковать целиком?

Шолохов рассказал о ситуации в «Новом мире» и позиции редакции.

– Что там у нас за путаники сидят? – усмехнётся Сталин. – Мы не побоялись кулаков раскулачить, чего же теперь бояться об этом писать? Роман надо печатать.

В финале встречи Сталин дал Шолохову номер своего кремлёвского телефона: на самый крайний случай. Такой номер из числа писателей был только у Горького.

Ворошилов и Орджоникидзе, два ближайших сталинских соратника, увидев это, сделали все необходимые выводы.

* * *

На этот раз – всё сложится!

6 января 1932 года в газете «Правда» под заголовком «Путь туда – единственный…» выйдет глава нового романа.

Шолохову предложат войти в штат газеты «Правда» в качестве спецкора.

Ему сообщат, что по любым значимым вопросам он может обращаться к Орджоникидзе, Ворошилову, Ягоде, которых знает лично.

Сталинские цифры телефона он помнит наизусть.

В первом номере «Октября» возобновляется публикация «Тихого Дона».

Три года ждал он возвращения Григория и Аксиньи!

В первом номере «Нового мира» пойдут первые девять глав «Поднятой целины».

У Полонского в дневнике забавно сказано о литературных нравах: «…обиделся Гладков, увидев, что первым в январской книге “Нового мира” идёт роман Шолохова, а не его. Хочет снять свой роман. Указывает на плохой язык Шолохова, а того не замечает, что его “Энергия” написана не то что помелом, а чёрт знает чем».

Вместо Полонского на должность редактора с нового года пришёл Иван Михайлович Гронский – ставленник Сталина, которому скоро предстоит сыграть важнейшую роль в глобальной перестройке советской литературы. Рекомендации о необходимости немедленно публиковать шолоховский роман Гронскому передали от Сталина лично.

Шолохову – 26 лет. Он стоит в центре советской литературы. Он – триумфатор, удачник, идеальный пример советской вертикальной мобильности.

Недоучившийся гимназист, казачок, сын приказчика, разжалованный продинспектор – силою дара и мощью характера вознесённый на самый верх, под кремлёвскую звезду, на которую он, выходя на Красную площадь в морозный вечер 28 декабря, оглянулся.

Звезда сияла.

Глава восьмая

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Заступник

Раз такие дела завертелись – Новый год пришлось встречать в Москве.

В новогодние праздники загуляли с Фадеевым. Оба были молоды, крепки на выпивку, полны сил. Обоим улыбалась удача. Кажется, с пьяных глаз отлично почудачили. В январском письме Фадееву Шолохов пишет: «Без улыбки не могу вспоминать, как нас разогнал Генрих Григорьевич. Хороший он парень, но обложил нас, что называется, за зря… Или нет?»

Генрих Григорьевич – это Ягода.

Пили в гостях у некоего Павла, упомянутого в письме. Неужели Павла Петровича Постышева? Секретарь ЦК ВКП(б) и заведующий Организационно-инструкторским отделом ЦК ВКП(б) – он напрямую занимался и делами литераторов тоже.

То ли на радостях, после нервного перенапряжения, то ли по хмельному делу нагулялся распахнутый настежь по Москве. По приезде в Вёшенскую на девять дней свалился с температурой 40 и только в десятых числах вернулся к рукописи «Поднятой целины». Теперь уже было не отвертеться – хочешь не хочешь, а в «Новый мир» сдавай новые главы. То же и «Тихого Дона» касалось: начали публиковать – веди роман к финалу.

В апреле 1932-го Шолохов с юморком пишет Левицкой: «Ни единого “выходного” не было, вокруг меня одни и те же, страшно прискучившие мне люди (по “Т. Дону” вперемежку с новыми из этой раззлосчастной “Целины”); все они какие-то непохожие друг на друга, потрясающе разные… Тут и повстанцы, и колхозники, и белобандиты, и пр. Вы понимаете моё положение?»

Едва ли не лучшие страницы своей прозы пишет Шолохов в ту зиму-весну: в лихой его голове уживаются разом Мелеховы, Аксинья, Кудинов, Давыдов, дед Щукарь, Макар Нагульнов и его Лушка.

«Поднятая целина» будет идти в «Новом мире» подряд – по девятый, сентябрьский номер. Пока публикуют написанные главы, Шолохов делает новые.

В этом романе особенно ценно ощущение многоголосья. Раскрываешь книгу – и словно на собрание попал в Гремячьем Логу – ругаются, кричат, смеются, плачут, проклинают, славят… Видно, что автор слышит, различает и может передать множество интонаций и голосов. Что он молод, неукротимо любопытен к жизни.

Да, порой возникает ощущение, что роман написан наспех. Иной раз будто набрасывает краски, не прописывая те детали, что так ценны в лучших из ранних рассказов или в «Тихом Доне» – тончайшие психологические оттенки характеров, перемены погоды, символическую тайнопись на вторых планах. Нет-нет, да и встречаются совершенно банальные сравнения: слёзы «светлые и искрящиеся, как капельки росы», знамя «кипуче горит, струится, как льющаяся алая кровь». Но – парадокс гения! – невзирая на торопливость и некоторую даже нестарательность, всё равно чувствуется мощь замаха. Всё живое там, всё правда.

Казаки – шумные, нелепые, добрые, озлобленные, пахнущие – живут. Живые отношения возникают между мужиками и бабами: здесь Шолохов уже привычно выказывает себя знатоком сердечных дел. Оживает злодейский есаул Половцев, ставший образчиком изображения белогвардейцев и в литературе, и в театре, и в в кино – до самых 1960-х годов. Сменивший его на тайном постое в Гремячьем Логу заговорщик Лятьевский – не менее, казалось бы, ходульный, – вскоре становится зрим и слышен, его угадываешь, распознаёшь, запоминаешь. Такое ощущение, что встреть его в жизни – тут же воскликнешь: да вы ж Лятьевский, я про вас у Шолохова читал!..

* * *

Фадеев теперь писал ласковые письма: он будет относиться к Шолохову по-настоящему хорошо, ценя его прямой, правдивый, смелый характер – признавая в нём такого же бойца, каким был сам, а в смысле писательском отдавая себе отчёт и от других не скрывая, что Шолохов в русской литературе во всём их поколении – первый. Зато Фёдор Панфёров слал в станицу Вёшенскую обиженные послания: нет бы Шолохов с ним лично решил всё по публикации «Тихого Дона» – а Миша вон что: через его голову до самого Сталина дошёл…