Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Панфёров в политических иерархиях той поры – фигура, весящая пока ещё больше Шолохова. 15 апреля 1932 года нарком просвещения Александр Бубнов направляет в ЦК – Кагановичу – письмо, посвящённое наиважнейшей теме: развитию советского кино. К письму прилагался список утверждённых сценаристов. Первая десятка выглядела так: 1. Демьян Бедный. 2. Панфёров. 3. Фадеев. 4. Шолохов. 5. Гладков. 6. Шагинян. 7. Леонов. 8. Катаев. 9. Безыменский. 10. Ставский.

Фамилию Бедного можно не брать в расчёт – он неизбежно должен был возглавить этот список как партийный литератор, проживающий в Кремле. А дальше показательный расклад: Шолохов пока ещё третий, Панфёров на уровне Наркомпроса весной 1932-го считается главной литературной фигурой.

Он об этом, конечно, знал. Невзирая на самое высокое партийное внимание к шолоховскому роману, во втором номере «Октября» Панфёров отомстит и вырежет из публикации несколько наиважнейших кусков текста. «Зарезали они меня, – напишет Шолохов Левицкой в апреле, – несмотря на договорённость. А я этак не хочу. Видимо, дело с печат<анием> 3 кн. придётся всерьёз отложить до конца 2 пятилетки».

Исчезла вся 23-я глава с описанием поездки Петра Мелехова за телом расстрелянного Мирона Коршунова, финал 34-й главы – горе Мелеховых при виде расстрелянного Петра, фрагмент 30-й главы с рассказом казака-старовера о произволе комиссара Малкина, а также слова политкома в 40-й главе о всё том же Малкине: «Сейчас он эвакуирует в глубь России мужское население станиц».

Иван Павлович Малкин в 1932 году – слушатель трёхмесячных курсов руководящих работников ОГПУ. По Москве ходит. На отличном счету у руководства. Шолохов вполне мог знать, что Малкин идёт вверх по служебной лестнице, но хватки своей отпускать не собирался. Беспримерное мужество двигало этим человеком. Что-то воистину мелеховское в этом было – наотмашь, безоглядное. Он не желал прощать Малкину бессудно убитых казаков и посягательств на его Марусю Громославскую. Может, Малкин её пытался изнасиловать? Надо ж было Шолохову так вцепиться в этого чекиста!

Писатель потребовал отдельно опубликовать все вырезанные фрагменты, угрожая в противном случае снять публикацию романа в «Октябре».

В четвёртом, апрельском номере «Октября» публикация «Тихого Дона» была приостановлена.

* * *

Панфёров вполне мог принимать подобные решения лично.

РАПП сам себя убедил в том, что он диктует власти идеологию и повестку, зачастую опережая государство.

Взбешённый Шолохов мог бы снова обратиться к Сталину, но в ту весну его несравненно больше волновали иные события. И это снова придаёт его характеру совсем другое измерение. 22 марта в «Правде» он наносит очередной удар по партийному донскому руководству: «В северодонецком совхозе № 23 Скотоводтреста на зимовку стало около 29 000 голов скота, преимущественно молодняка, закупленного в колхозах в 1931 году. К настоящему времени поголовье уменьшилось до 26 000. Чем объясняется такой чудовищный “отход”? Кто повинен в падеже столь огромного количества драгоценного молодняка?»

И тут же даёт ответы: «Совхоз, собрав около 29 000 голов скота, 7000 разместил на своих базах, а остальной скот, вручённый гуртовщикам, уже по глубокому снегу начал скитаться в степи, перегоняемый от хутора к хутору. Однажды стадо телят, застигнутое в степи снежным бураном, было брошено сопровождавшими его гуртовщиками. Гуртовщики ушли в хутор, а стадо буран согнал в лог… В Вёшенском районе около тысячи телят за неимением базов разместили в землянках, где некогда жили выселенные кулаки. Разместили так плотно, что на один квадратный метр приходилось четыре телёнка. Без притока свежего воздуха, рог с рогом стояли они в землянках (стоят и до сих пор), в оттепель затопляемые водой, в сухую погоду задыхаясь от собственных испарений… Мокрых от пара телят выгоняют на водопой, их охватывает зимним ветром, в результате – лёгочное заболевание, и телята дохнут…»

Но обо всём в «Правде» написать было нельзя. 20 апреля он пишет Сталину новое письмо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

«Тов. Сталин!

Постановление ЦК “О принудительном обобществлении скота” находится в прямом противоречии с планом мясозаготовок на 1932 г. по Вёшенскому району. Судите сами: по району имеется коров в колхозном обобществлённом стаде – 2025, в личном пользовании колхозников – 6787, у единоличников – 516, всего – 9328.

Овец и коз – в обобществлённом колхозном стаде – 4146, у колхозников – 5654, всего – 9800. План же мясозаготовок на 1932 г. следующий: по крупному скоту – 12 058 ц, по мелкому – 2256 ц. К этому надо добавить “накидку” на второй квартал, полученную из края 14 апреля, по крупному скоту – 362 головы, по мелкому (овец, коз) – 3898 голов.

Гулевого скота старше двух лет по всему району имеется лишь 81 голова, выбракованных быков в этом году нет (поголовье рабочих быков резко уменьшилось, т. к. в прошлом году около 4 тыс. было сдано на мясозаготовку), следовательно, план по крупному скоту надо будет выполнять целиком за счёт стельных или отелившихся коров. На Верхнем Дону коровы мелкопородные и – в среднем – не весят больше 15–16 пуд. Для того, чтобы выполнить мясозаготовительный план, надо будет сдать примерно 4883 коровы и 8410 овец. На 13 629 дворов, имеющихся в районе, останется коров (за исключением обобществлённого стада) 2420 штук, овец и коз, со всем обобществлённым поголовьем, 1390.

В конце первого квартала по району началась интенсивная покупка (заготовка) скота. И с первых же дней по всем колхозам колхозники стали оказывать решительное сопротивление: коров начали запирать в сараи, постоянно держать под замком, а покупающих встречать с кольями. Продавать последнюю корову (во всём районе на 13 629 хозяйств на 1 февраля было только 18 двухкоровных хозяйств) никто не изъявлял желания, тогда на собраниях селькомиссии стали просто обязывать того или иного колхозника сдать корову. Колхозники отказались от добровольной сдачи, тогда соответственно перестроились и сельсоветские работники: покупка коровы обычно производилась таким порядком: к колхознику приходило человек 7–8—12 “покупателей”, хозяина и хозяйку связывали или держали за руки, тем временем остальные из “покупателей” сбивали замок и на рысях уводили корову.

По хуторам происходила форменная война – сельисполнителей и других, приходивших за коровами, били чем попало, били преимущественно бабы и детишки (подростки), сами колхозники ввязывались редко, а где ввязывались, там дело кончалось убийством. Так, был убит колхозником Антиповского сельсовета уполномоченный сельсовета, пришедший забирать корову.

Можно с уверенностью сказать, что по числу заготовленных в марте коров (300 штук), такое же количество насчитывается в районе “битых и увечных”, как со стороны покупающей, так и продающей.

После того, как до района дошло постановление ЦК от 26 марта, положение усложнилось: колхозники стали защищаться уже не только кольями, но и постановлением ЦК, ссылаясь на то, что в постановлении сказано: “… задача партии состоит в том, чтобы у каждого колхозника была своя корова”».

Какому бы ещё писателю в России взбрело в голову считать коров, овец и коз, когда судьба его романа на кону? А Шолохов рассказывал главе крупнейшего государства мира о том, как бабы бьют уполномоченных.

«В настоящее время, в связи с севом, заготовки несколько свернулись. Но как только кончат колосовые, по колхозам опять пойдёт “война” за коров. Противоречие между постановлением ЦК и мясозаготовительным планом столь очевидно, что районная парторганизация чувствует себя вовсе неуверенно».

Он вступается и за селян, у которых норовят отобрать кормилиц, и за тех своих партийных товарищей, что совесть ещё не потеряли. Луговому и Плоткину сложно – на них жмут из крайкома. А на крайком у Шолохова управа одна – Сталин.

Вождь снова ответит телеграммой: примем меры, спасибо, товарищ Шолохов, за помощь, пишите. А писать хоть каждый день можно, такое вокруг творилось. Не удавалась никак эта чёртова коллективизация! Наперекосяк всё шло!