Сквозь испытания огнём - Дэвид Вебер

— Епископ Пейтир здоров, — ответил Стейнейр. — То, что случилось с его отцом, дядей и многими его друзьями и родственниками в землях Храма, конечно, оставило шрамы. Тот факт, что его мачеха, его братья и сестры сбежали в Чарис, помогает в этом отношении, но что помогло еще больше, так это возможности, данные ему Богом, чтобы служить Ему в Чарисе. Я могу сказать вам из своих собственных достоверных знаний, что его вера непоколебима и что он вышел из этого испытания даже более сильным, чем до него. И, как я уверен, вы знаете лучше, чем большинство, что его сила и честность всегда были выше, чем у большинства.

— Я рад, очень рад, — сказал ему Тимити Робейр. — Передайте ему это от меня, пожалуйста. Жаль, что у меня не было возможности сказать ему это лично.

— Ваше Святейшество, он не совсем готов вернуться в Зион, но это связано не столько с незаживающими ранами — хотя, честно говоря, еще не все эти раны зажили, — сколько с его страхом перед реакцией, которую может вызвать возвращение Уилсина в Зион. Особенно возвращение Уилсина, который так долго и так хорошо служил Церкви Чариса. Есть некоторые ситуации, которые, по его мнению, пока не нуждаются в проверке, и я с ним согласен. — Архиепископ внезапно улыбнулся. — Вы и так достаточно рисковали, приглашая жителя чужих островов, которые порвали с Матерью-Церковью. Одному Богу известно, как отреагировало бы ваше духовенство, если бы вы пригласили отпрыска одной из «великих» династий храмовых земель, который сделал то же самое!

— Наверное, вы правы. Вероятно, он был прав. — Тимити Робейр кивнул. — Но, пожалуйста, передайте ему от меня, что если когда-нибудь наступит день, когда он действительно почувствует себя готовым вернуться в Зион, у него есть постоянное приглашение. Он остается моим братом в Боге, сыном и племянником двух людей, которых я всегда буду глубоко уважать. Скажите ему это.

— Я так и сделаю, — заверил его Стейнейр. — Точно так же, как я скажу ему, что верю, что Бог благословил нас кем-то, кто, я уверен, — какими бы ни были его сомнения, — действительно окажется достойным преемником доброго пастыря Зиона.

III

Сочэл, провинция Тигелкэмп, Северный Харчонг.

— не нравится, как это звучит, ваша светлость. Мне это совсем не нравится. И еще одна вещь, которая меня беспокоит, это то, что…

Повелитель пехоты Лоран замолчал и поднял глаза, когда Хвэдей Пянчжоу вошла в кабинет своего мужа. Хвэдей хотелось бы думать, что это проявление вежливости с его стороны. Этого не произошло. Чжейло Лоран был способен на вежливость, хотя это и не было для него естественным, но его остановил именно быстрый жест Кейхвея Пянчжоу.

— Да, моя дорогая? Что я могу для вас сделать? Боюсь, мы с повелителем пехоты сейчас довольно заняты.

— Да, я вижу это, — ответила она. — На самом деле, я искала Пожи. Нам нужно просмотреть эти счета на складе. Я проверила его кабинет, но его там не было.

— Ну, здесь его тоже нет, — сказал ее муж. — Если его нет в офисе, поищи в зимнем магазине. Если его там нет, он, вероятно, где-то с владельцами урожая. Если это так, пошли одного из конюхов с запиской, чтобы сказать им, что вам нужно его увидеть.

Он посмотрел на нее, приподняв одну бровь, очевидно, ему не терпелось вернуться к своему разговору с Лораном, и она прикусила губу, чтобы не ответить резко.

— Конечно, — холодно сказала она, затем грациозно кивнула повелителю пехоты и вышла, закрыв за собой дверь.

Мгновение она стояла, положив руку на щеколду, затем выпрямила спину, вытянувшись во все свои пять футов три дюйма, и отвернулась. Ее богатые, элегантные юбки мягко шуршали, когда она шла по устланному ковром коридору, и сверху вниз на нее смотрели картины, когда она проходила мимо. Она не знала никого из людей на этих картинах, точно так же, как понятия не имела — и была почти уверена, что не хотела знать, — откуда взялись дорогие тарелки и столовые приборы из цельного серебра, украшавшие ее обеденный стол. Она была вполне уверена, что золотые канделябры в ее спальне когда-то принадлежали какой-то церкви, хотя и не могла этого доказать, а светлая корона, которую ее муж настоял, чтобы она носила везде, подозрительно походила на ту, что епископ мог бы надеть по полуофициальному случаю.

Она ненавидела это. Она ненавидела этот дом — который не принадлежал ей; одному Богу известно, что случилось с людьми, которые когда-то владели им, — и она ненавидела богатую одежду. Она ненавидела эти картины, ни на одной из которых не было никого, хоть отдаленно связанного с ней или ее мужем. Она ненавидела слышать, как кто-то называет ее «ваша светлость», и ненавидела то, что, как она знала, сделал ее муж, чтобы заслужить это почетное звание.

Она помолчала, глядя в окно на ухоженные лужайки и осенне-яркие кустарники, стиснутые руки спрятаны в складках юбки, а глаза унылы. Два года назад она была простой «миледи», и тогда она думала, что несчастна. С тех пор она научилась лучше понимать несчастье.

Она глубоко вздохнула, расправив плечи, приказывая себе не плакать, и вспомнила отчаяние, которое испытала в тот день, когда отец сказал ей, за кого она выйдет замуж. Она не очень хорошо знала Кейхвея Пянчжоу, барона Спринг-Флауэр, — они встречались менее полудюжины раз, — но его репутация предшествовала ему. Благородно воспитанным девицам не полагалось знать о том, что происходило с миловидными молодыми крепостными женщинами. Они особенно не должны были знать о том, что произошло, если миловидные молодые