Мстислав, сын Мономаха - Олег Игоревич Яковлев

седая борода, лицо всё в морщинах – скоро, ох скоро призовёт к Себе Всевышний!

И тотчас застучало в голове: вот умру, и что далее?! Кто в Киеве сядет? Ярославу, ясное дело, не удержать великого стола – слаб, да и бояре супротив станут, ряд дедов вспомнят опять, будь он проклят! Хотя, нечего ряд проклинать, он-то как раз и помог без малого двадцать лет назад ему, Святополку, безвестному доселе туровскому князю, взобраться на киевский «злат стол». Но теперь – время иное. Чувствовал Святополк: за спиной у него – никого. Брячислав и Изяслав, сыны от последней жены, Варвары, совсем дети, при матери останутся, Ярославцу же дай Бог Волынь в руках удержать, о великом столе нечего и помышлять. А Волынь, пожалуй что, и удержит. Мономах супротив не пойдёт, Ростиславичи не посмеют.

Чуя близость кончины своей, постарался Святополк, позаботился о сыне – оженил Ярославца на внуке Мономаховой. Теперь, конечно, Мономах и Мстиславка против кровиночки родной, доченьки и внученьки возлюбленной, никоей пакости не створят. Великий князь злобно осклабился.

Коли Ярославец глупости какой не выкинет – кровь молодая, горячая, – может, когда и доберётся до Киева. Токмо в сем деле терпенье нужно великое, а он терпеть не любит, буен не в меру.

Шаркая ногами, Святополк в сопровождении челядинца поднялся к сыну. Ярославец, в цветастом персидском халате из тонкой камки, сидел на постели. Увидев вошедшего отца, он мрачно окинул его взглядом своих больших чёрных глаз. Сноха, Рогнеда, совсем девочка – всего-то стукнуло ей каких-нибудь 12 или 11 лет, – испуганно шарахнулась от Святополка.

«Боится», – с усмешкой подумал великий князь.

И в самом деле, в детском белом личике Мстиславны читался страх.

Ярославец встал и подошёл под отцово благословение. Святополк перекрестил его и поцеловал в чело, а затем со словами: «Господь тебе в помощь, дщерь любимая» – благословил и Рогнеду, которая всё ещё дичилась в новом, чужом для себя доме и с насторожённостью посматривала то на супруга своего, то на великого князя.

Ярославец, уже и не юноша, человек лет двадцати семи, с курчавой чёрной бородой, которую он, по примеру отца, отрастил чуть ли не до пупа, внешне очень похожий на Святополка, через силу улыбнулся и спросил наконец:

– Как здоровье твоё, отче?

– Да вот жженье огненное намедни опять было. Худо, чую, дети мои. Помирать скоро час пробьёт.

– А ну тя, отец. Всё заладил: помирать да помирать. Ещё поживёшь. На ловы вот съездим, о делах побаим.

– О делах и в самом деле не мешало б нам побаить, сын.

– В другой раз, отче. И так голова болит от разговоров, от забот сих, – недовольно поморщился Ярославец. – То бояре проходу не дают – смерды, мол, ропщут, – то тиуны аль просители какие на дворе толкутся. Надоело.

– Ох, Ярославец! – с тяжким вздохом покачал головой Святополк. – Да куда же без этого-то?! Все тяготы, нудные и надоедливые, яко мухи, – крест наш. Голгофа наша – рати, полюдья, суды, переговоры разные. Ужели не разумеешь?

Ярославец жестом руки велел Рогнеде и челядинцам удалиться и, оставшись наедине со Святополком, стал упрекать его.

– Что я, скоморох какой?! Почто девчонку сию малую в жёны мне подсунул?! – вскричал он, стукнув кулаком по столу. – Отродье Мономахово! Нынче нощью хотел было её взять, так не далась, стерва! Чуть весь дом не переполошила. Тоже мне, царица Савская выискалась! А одевается-то, одевается как, глянь токмо. Башмачки ей не иные подай, а из сафьяна синего со смарагдами на каждом. Платьев одних, шуб – целые возы. И лицом не больно-то красна, и ума не то чтоб великого.

– Вот что, Ярослав! – распалясь, гневно перебил сына великий князь. – Глупости довольно тут болтать! Коли порешил я женить тебя, дурня, то, стало быть, такова воля моя! Головой помысли! Вот помру я, в Киеве али Святославичи, али Мономах сядут. Коли Мономах – тебе же лучше, соуз с ним имей, он супротив тебя выступать не станет, ибо повязал я его с тобою браком. А Святославичи – те не пойдут на Волынь, ибо того же Мономаха испугаются. Он, помыслят, за внуку свою завсегда заступится. А что ты тут мне молол, того чтоб я более от тебя не слыхивал. И Рогнеду берёг чтоб, яко зеницу ока. Коль недовольна она чем будет, коль жаловаться станет, коль любви, почёта, уваженья ей не выкажешь, тогда не гляди, что стар аз и немощен. Плетью отстегаю тебя, дубину, дабы разума понабрался малость! А то – ишь ведь как! А ежели силою ко блуду совращать её умыслишь, то и вовсе грех! Девчонка она совсем, обожди. Слава Христу, рабынь да наложниц в Киеве хватает, будет тебе с кем плоть утешить. Токмо гляди у меня! – Он погрозил Ярославцу перстом. – Чтоб никто не прознал о грехах твоих. Мономах узнает – башку с тебя сыму! Ну, уразумел?!

– Так, отец. А всё ж… Не люба она мне.

– Я вот тебе покажу, не люба, чудское отродье! – взревел Святополк. – Тут устраиваешь брак выгодный, голову ломаешь, хочешь, как лучше, а ты! Негодник! Дурья башка! Мыслишь, со старухою-чешкою я без малого два десятка лет прожил – люба она мне была?! Да какая уж там любовь, прости господи! Поначалу ведь ни она по-русски, ни я на её языке толком не разумели. На латыни кое-как друг с дружкою разговаривали. И ничего! Зато дядя её, король чешский Вратислав, и сыны его всегда мою сторону держали! А потом сколько лет половчанку, дочь Тогорты, терпел я! Сам помнишь! Бояре стольнокиевские навязали её мне на шею!

Ярославец, понурив голову, молчал.

Святополк, мало-помалу успокоившись, любовно потрепал сына по жёстким тёмным волосам.

– Ох, горе ты моё! – с лаской в голосе сказал он.

…После он послал за Рогнедой, и все они втроём прошествовали на трапезу на гульбище.

Во время обеда великий князь почти ничего не ел и не пил. Щуря слезливые старческие глаза, которые уже совсем плохо видели, он взирал то на сына, то на юную сноху, то на украшенные затейливой резьбой каменные колонны. Тихий ветерок слегка шевелил его седую узкую бороду. Веяло прохладой, покоем – жить бы да радоваться, но сердце стучало тревожно: «Что дальше? Как будет?»

Постепенно за столом завязалась негромкая беседа.

– Вот, дети мои, гляньте окрест. Узрите красу земную: сады, рощи, церкви, реки быстрые. Всё се к нам от дедов перешло, – говорил великий князь. – А от меня, грешного, даст Бог, к вам перейдёт. Вот помру как…

– Почто ты, отец, всё себя хоронить собираешься? – удивлённо пожимая плечами, перебил его Ярославец.

– Потому как чую – смерть рядом ходит, детки. Вот и наказываю тебе,