Позолоченная луна - Джой Джордан-Лейк

очень привязан к своей семье.

Она заглянула в его карие, поэтические, печальные глаза. И увидела там человека, который при некотором небольшом усилии — еще несколько долгих прогулок с Седриком, еще несколько ее серьезных расспросов про Сарджента и Ренуара на его стенах, еще несколько поездок верхом по его драгоценным горам — вполне мог быть убежден в том, что влюблен в нее.

Он уже несколько недель как запутался в силках, убеждала она себя. Осталось лишь сделать последний рывок. Но, к собственному ужасу, она понимала, что не может этого сделать. Что Джордж Вандербильт слишком нравится ей, чтобы становиться его женой.

Потому что при всех своих достоинствах, образовании и путешествиях по всему миру Джордж Вандербильт в душе оставался маленьким мальчиком, который хотел любить и быть любимым. Который хотел доверять и вызывать доверие.

Честность погубит меня, подумала Лилли.

Чем больше она привязывалась к нему, тем лучше понимала, что не сможет обманывать его по поводу того, кто она есть на самом деле и как далеко могут заходить все ее порывы и инстинкты человека действия. И по поводу своих чувств она тоже не сможет обманывать Джорджа. Чувств, которые, к ее полному ужасу, были направлены совершенно в другую сторону. Туда, куда она сама не сможет пойти никогда в жизни.

Но которые сейчас сами направлялись к ней. Итальянский конюх с его маленьким братом приближался к ним.

У нее сжалось сердце.

Но на сердце можно не обращать внимания.

— Мистер Сальваторе Катафальмо, — приветствовала она.

Он остановился возле своего хозяина.

— Мисс Бар… — он не закончил слова, как будто у него перехватило горло. И отвернулся. И снова посмотрел на нее. Своими черными выразительными глазами. Которые сейчас были печальны. Ужасно, необратимо печальны.

— Мистер Катафальмо, — повторила Лилли, выручая его. — Я как раз хотела сказать вам и вашему хозяину, что я узнала — оказывается, Лебланк был нанят моим отцом, и теперь он уедет из Эшвилла навсегда. Я отправила отцу телеграмму, чтобы он прекратил поиски человека, который, — она не смогла произнести слово убил, — был обвинен в смерти шефа Хеннесси.

Они с Солом обменялись взглядами, от которых было больно обоим.

Сол Катафальмо имел все права раскрыть, что именно ее отец был возможным организатором всех погромов и линчевания, что он больше всех выиграл от того, что итальянское сообщество утратило контроль над верфями. И, может, он еще не раз сделает это. Хотя ради него самого она надеялась, что он не станет этого делать. Ее отец умел уничтожать всех, кто вставал у него на пути.

Глаза Лилли скользнули к малышу Нико. Глядя, как он хромает и прижимается к брату, она почувствовала непривычный укол вины. Его нога была искалечена в результате погромов, что она видела из окна той ночью в Новом Орлеане, — погромов, которые, как она знала, были спровоцированы ее отцом.

Потом, позже — завтра, через неделю или через год — она подумает об этом как следует. Может, даже заявит об этом отцу.

Сейчас же она могла думать только о том, какую жертву она приносит, уезжая. Даже не одну, а две — и обе очень болезненны. Отказаться от положения, богатства и Джорджа до того, как он попросит ее стать его женой. И, кроме этого, отказаться от страсти, которая привела бы ее к нищете и изгнанию из общества, чего она, скорее всего, не вынесла бы.

Внезапно ее рука скользнула к сумочке и развязала шелковые шнурки. Она вытащила оттуда сложенную пачку бумаг, истрепанную временем. Развернув, она протянула их Джорджу.

— Я уже давно должна была отдать вам это.

Он пролистал рисунки и широко раскрыл глаза. Потом обернулся к ней.

— Но это прекрасно. Это же не вы…

Она рассмеялась.

— Ну конечно, не я. Это сделал ваш конюх, вот этот самый. Возможно, если сын Ричарда Ханта все еще работает с вами, он будет заинтересован в способном ученике.

Быстро кивнув Солу Катафальмо, она отвернулась, чтобы никто, и особенно Джордж, не заметил блеснувших в ее глазах слез.

— Я очень, очень полюбила ваш Билтмор, — прошептала она.

Джордж прижал ее руку к щеке и на секунду задержал там. Жест настоящего друга, подумала она. И на секунду задумалась о том, каково это — быть хорошими друзьями с собственным мужем.

— Au revoir,Джордж, — прошептала она.

И Монкриф, лакей, помог ей забраться в коляску.

Только потому, что так предписывали хорошие манеры, Лилли Бартелеми, подняв руку в перчатке, помахала хозяину дома и человеку, которого она хотела бы любить в каком-нибудь далеком мире, где происхождение, богатство и место в обществе не имеют никакого значения.

А потом, поскольку Лилли Бартелеми никогда не оборачивалась назад, она подняла голову и повернулась в сторону закрытого сада и гор, встающих за ним. И постаралась дышать ровно, невзирая на железные клещи, сжимающие ее сердце.

Глава 59

Керри дернула поводья Мальволио, но мул все равно уже остановился. У него была манера останавливаться в лучах солнечного света, среди кустов кизила или багрянника, обрамляющих его тощее серое туловище, и оборачиваться через плечо, как кинозвезда, улыбающаяся в камеру. Теперь он решил встать на склоне холма, по дороге к Билтмору, возле статуи Дианы, как будто они с богиней были парой.

Керри слезла с него.

— Лучше бы на нем ехал кто-то из вас.

Джарси помотал головой.

— Это же тебя чуть не убили.

— Адские муки, — объявила Рема, быстро приобнимая Керри за плечи. — Вот что тебе пришлось вынести.

— Да я в порядке. Правда.

Хотя если честно, то нет. Все ее тело было покрыто синяками и болело. Но это было не самое худшее. Ей и раньше приходилось видеть смерть, но не такую. И не в таких количествах, если еще вспомнить про Арона Берковича, верящего в победу добра над злом.

Смерть отца только сейчас начала ощущаться в ней настоящей потерей. Скорбь по тихим, трезвым дням, наполненным смехом и игрой на скрипке из ее детства, тоска по измученному, физически разбитому, но наконец обретшему себя человеку в его последние дни.

Она горевала и по тому, каким он мог бы быть, по семье, которая могла бы у них сложиться, по покою, в котором они могли бы прожить все это время вместо хаоса, охватившего их.

И тяжесть этого горя только усугублялась от потери земли, которую семья ее отца возделывала во многих поколениях.

— Все это… — сказала Керри Реме, наклонившись к ней. — Папин гроб засыпали землей, а он только что подписал сделку, не сказав никому ни слова… Это как будто они