Иная. Песнь Хаоса - Мария Токарева

бородой.

Котя кивнула ему и снова задумалась о том, что у нее так и не появилось настоящих подруг после гибели Жели. Хотя бы Огневика они спасли, если, конечно, Генерал Моль до него не добрался. С того летнего вечера больше не тревожил стрекот его крыльев.

– Скажи, а Генерал Моль тоже сражался со Змеем? – задумчиво спросила Котя.

– Сражался, – кивнул Вен Аур. – За то его и уважают все. Нам бы еще не угрожал. Да вроде уже и не угрожает… О, смотри-ка, к нам пожаловали.

Вен Аур указал на смутные тени, мелькнувшие возле маленького окна.

– Добрые люди, подайте ради десятерых светлых духов, – донесся скрипучий старушечий голос из-за деревянной двери.

Вен Аур отворил, и на пороге показалась закутанная в рваный черный платок нищенка.

– Угощайся, добрая женщина.

Коте согбенный тощий силуэт показался отчего-то знакомым.

«Бабка Ауда? – испугалась она, но опомнилась: – Да нет, быть такого не может. Она сгорела в тереме вместе с Веей». Котя гнала от себя косматого призрака, эту сухопарую ведьму с хрипящим смехом. Бабка Юрена хотя бы зла никому не желала, да затерялась где-то, ушла помирать. Ауда же возникала недоброй вестницей, как орущий в ночи козодой.

Нищенка ушла, но за ней потянулся ручеек обездоленных: вдовы, сироты, оставшиеся после войны в одиночестве немощные старцы. Для каждого находилось теплое слово и небольшой дар. Сами имели немного, но больше, чем вечерние скитальцы. Не так давно они и сами входили в город двумя «погорельцами» без роду и племени.

Теперь Вен Аур проявил небывалую щедрость. Он с широко раскрытыми глазами встречал каждого нуждающегося. После первой посетительницы они являлись до самой ночи. Для каждого нашлось посильное утешение.

И когда уже иссякло нехитрое угощение, а хозяева избы собирались спать, в дверь неуверенно постучали. Наверное, самые последние из просящих милостыню во имя духов. Столько неуверенности звучало в робких ударах по дереву, столько мольбы, что у Коти невольно сжалось сердце в тяжелом предчувствии.

– Я открою, сиди, ты и так всех угощал, – махнула мужу Котя и устремилась к двери.

Лучина почти догорела, а на улице уже установилась непроглядная мгла, отчего лица почти не различались. На пороге стояла женщина с грудным ребенком не старше двух месяцев. Он наверняка замерз и от усталости даже не плакал. Наготу обоих скрывали засаленные, прожженные в нескольких местах обноски. На голове у женщины еще угадывался цветной повойник под плохоньким платком.

– Добрые люди, подайте во имя… – запела жалобно нищая, но вдруг подняла глаза, и голос ее надломился: – К-Котя? Котя, это ты?

– Мама, – обмерла Котя, узнавая в оборванной нищенке родную матушку.

Как же не признала-то сразу! Столько времени ждала, столько терзалась неизвестностью, а теперь в чудесное время, когда приоткрывался стык между миром живых и почивших, едва не разминулась. Впрочем, мать слишком изменилась. Она и раньше-то выглядела старше своего возраста от всех переживаний и тяжелого быта, а теперь и вовсе постарела за год на десять лет: рот западал, видимо, от потерянных зубов, под глазами змеилось множество морщин, кожу покрывали следы недавней болезни и сажа.

– Котя… – выдохнула обескураженно она.

Так они и застыли, пораженные встречей. И чем больше Котя смотрела на матушку, тем сильнее сжималось ее сердце, тем больше душили слезы. Сколько же лишений и потерь пережила родная! И все-таки нашлась. Живая.

Котя хотела поскорее пригласить в избу, отогреть да накормить ее и маленького братика, но мать внезапно оживилась и громко крикнула через улицу:

– Краш! Краш, иди скорее сюда! Котя нашлась! Наша Котя!

«Неужто дядька Краш?» – подивилась Котя. И не ошиблась, когда через улицу от соседского двора прибежал тощий мужчина, заросший пегой бородой с проседью. В нем тоже едва угадывался кряжистый дядька Краш, которого Котя увидела случайно возле реки, когда впервые попала в стольный град.

– Котя? – поразился он, а когда подбежал, радостно протрубил: – И точно, Котя! Вот хитрюга, нашлась так нашлась!

Вен Аур уже понял, что случилось нечто необычное. Он подскочил с места и вышел навстречу нежданным гостям. Котя лишь растирала материны замерзшие руки. Хотелось и плакать, и смеяться одновременно. Но сперва женщины занялись расхныкавшимся усталым малышом и поскорее отнесли его поближе к печке.

– Вот и парень тот же с ней, которого я у реки-то тогда видел, – махнул от дверей дядька Краш, таращась на Вен Аура.

Дядька-то особо не изменился, исхудал только.

– Муж. Уже как с осени муж, – поправил его украдкой Вен Аур, радушно улыбаясь.

– Ишь ты, муж, – криво ухмыльнулся дядька Краш.

– Ой, да вас в бане напарить надо! Замерзли все! – хлопотала Котя, расставляя тарелки с едой.

Для таких дорогих гостей не годились остатки подношения неимущим.

– Да, в баньку бы не помешало, а то насажаем вам вшей. Сами ж рады не будем, – посмеивался Краш, грея руки.

На нем мешком висел некогда добротный разодранный тулуп, смутно узнавалась извечно надвинутая на глаза шапка, которую он снял в избе.

После пережитых лишений он ни в чем не упрекал Котю, а лишь прохаживался по дому и нагловато рассматривал, как устроилась непутевая названая родственница. Еще он подходил к матери и что-то обсуждал с ней, как будто приходился ей кем-то более близким, чем трехродным братом мужа. Мудрено ли! Похоже, долгий путь скитальцы проделали вдвоем с грудным ребенком на руках. Котя вновь не могла поверить, что вот так за один вечер обрела тех, о ком уже и скорбеть почти перестала, смирившись со злой участью.

– Ой, а девочка-то бедная наша где сейчас? – встрепенулась мать, привычным движением передавая малыша дядьке Крашу.

– Да ведь ее добрые люди угощали. Поди, всё еще там, – пожал он плечами.

– О ком речь? – недоумевал Вен Аур.

– О дочке младшей жены, – отмахнулась мать и вылетела из избы быстрее, чем Котя успела остановить ее.

Но вернулась достаточно скоро, мягко подталкивая через порог тощую замарашку, которая вела себя не по годам наивно и от смущения сосала чумазый большой палец левой руки. Теплых рукавиц ни на ком из скитальцев не оказалось.

– Так, заходи, милая, не робей, все хорошо, – успокаивала ее мать.

И Котя узнала одну из дурочек-близняшек, оставшихся от средней жены. Видимо, после рождения сына у матушки та на какое-то время превратилась в меньшую.

«А где же остальные? Может, тоже по городу милостыню просят?» – подумала Котя, уже не представляя, как все скитальцы поместятся в их тесной избе. Но отказать бы односельчанам не сумела. Разве только Вен Аур недовольно следил за дядькой Крашем, как за татем ночным. Но тот вскоре успокоился и накинулся на