Вяземская катастрофа 41-го года - Лев Лопуховский

9 октября Геббельс заявил, что «исход войны решен и с Россией покончено». Немецкие газеты пестрели заголовками: «Прорыв центра Восточного фронта!», «Результат марша на Восток решен!», «Последние боеспособные советские дивизии принесены в жертву!» (газета «Volkischer Beobachter» за 9 и 10 октября 1941 г.). По радио передали заявление Гитлера, что «враг сокрушен и никогда не поднимется снова».

А.Е. Голованов, бывший в то время командиром 81-й дальнебомбардировочной дивизии, подчиненной непосредственно Ставке (впоследствии выполнявший по совместительству обязанности личного пилота вождя), так вспоминал о своем вызове в Кремль 7 октября:

«Я застал Сталина в комнате одного. Он сидел на стуле, что было необычно. Сталин молчал. Напоминать о себе я счел бестактным. Мелькнула мысль, что что-то случилось, но что? Таким Сталина мне не приходилось видеть. Тишина давила.

– У нас большая беда, большое горе, – услышал я наконец тихий, но четкий голос Сталина. – Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий.

После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин также тихо сказал:

– Что будем делать? Что будем делать?

Видимо, происшедшее ошеломило его.

Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда ни прежде, ни после этого мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой страшной душевной муки. Мы встречались с ним и разговаривали не более двух дней тому назад, но за эти два дня он сильно осунулся.

Ответить что-либо, дать какой-то совет я, естественно, не мог, и Сталин, конечно, понимал это. Что мог сказать и что мог посоветовать в то время и в таких делах командир авиационной дивизии?

Вошел Поскребышев, доложил, что прибыл Борис Михайлович Шапошников – Маршал Советского Союза, начальник Генерального штаба. Сталин встал, сказал, чтобы входил. На лице его не осталось и следа от только что пережитых чувств. Начались доклады» [63].

Небольшое отступление, говорящее о том, как работали некоторые заинтересованные организации над рукописью книги Голованова, которую долго не разрешали публиковать. Вот только часть замечаний специалистов Главного политического управления СА и ВМФ: «Согласовать в ЦК КПСС (Институт марксизма-ленинизма); «Оценку фронтов давать по опубликованным материалам»; «Нельзя противопоставлять Рокоссовского другим советским полководцам»; «Это целесообразно опустить»; «Не надо противопоставлений»; «Зачем историю АДД давать по немецким данным?» (более крамольного, по мнению идеологов ЦК партии, и быть не может. – Л.Л.); «См. решения 24 съезда КПСС» и тому подобные. А ведь были и другие влиятельные организации. Примерно так же работали редакторы и над другими книгами, которые описывали трагические страницы нашей славной военной истории.

Кстати, о растерянности Сталина в этот тяжелый период вспоминал и И.С. Конев. По его словам, Сталин позвонил на Западный фронт с почти истерическими словами о себе в третьем лице:

«Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек, вся его ошибка в том, что он слишком доверился кавалеристам, товарищ Сталин сделает все, что в его силах, чтобы исправить положение» [65].

В штаб Западного фронта, располагавшийся в Красновидове (12 км северо-восточнее Можайска) Г.К. Жуков приехал в ночь на 7 октября. Поэтому при ознакомлении с последующими эпизодами из воспоминаний Жукова следует учитывать, что окружение наших войск под Вязьмой еще не состоялось, и в штабе об этом знать ничего не могли. Более того, в оперсводке штаба фронта было отмечено, что данные о наличии противника в Вязьме не подтвердились. Несмотря на поздний час, командование фронта заседало. В комнате, куда провели Жукова, были: командующий фронтом генерал-полковник И. С. Конев, начальник штаба фронта генерал В.Д. Соколовский, член Военного совета Н. А. Булганин и начальник оперативного отдела генерал-лейтенант Г. К. Маландин. Они мучительно искали выход из тяжелой обстановки на фронте. Вид у них был соответствующий. Ведь в штабе уже несколько дней работала комиссия ГКО. Присылка подобной комиссии – явный признак недоверия. У всех в памяти была расправа с командованием Западного фронта во главе с Павловым. Она последовала после работы подобной комиссии во главе с Л. Мехлисом.

Расспрашивать в этот момент командующего о положении на фронте было бесполезно, и Г.К. Жуков попросил доложить о положении войск фронта начальника оперативного отдела генерал-лейтенанта Маландина и начальника разведотдела полковника Корнеева. То, что они смогли рассказать о последних событиях, дополнило и уточнило уже имевшиеся у Жукова данные. Обратимся к книге Г.К. Жукова:

«Из беседы в штабе Западного фронта и анализа обстановки у меня создалось впечатление, что катастрофу в районе Вязьмы можно было бы предотвратить. На основании данных разведки Ставка Верховного Главнокомандования еще 27 сентября специальной директивой предупредила командующих фронтами о возможности наступления в ближайшие дни крупных сил противника на московском направлении. Следовательно, внезапность наступления в том смысле, как это было в начале войны, отсутствовала. Несмотря на превосходство врага в живой силе и технике, наши войска могли избежать окружения. Для этого необходимо было своевременно более правильно определить направление главных ударов противника и сосредоточить против них основные силы и средства за счет пассивных участков. Этого сделано не было, и оборона наших фронтов не выдержала сосредоточенных ударов противника. Образовались зияющие бреши, которые закрыть было нечем, так как никаких резервов в руках командования не оставалось» [64].

Фашистские танки на подступах к Москве

В свете вышеизложенного выводы Жукова из анализа обстановки, доложенной Маландиным, являются несколько преждевременными. Его мнение, по-моему, могло сформироваться значительно позднее, когда Г.К. Жуков разобрался в обстановке в полосе Резервного фронта и получил данные об оставлении Вязьмы.

Г.К. Жуков позвонил 8 октября в 2.30 И.В. Сталину и доложил:

«Главная опасность сейчас заключается в том, что слабое прикрытие на Можайской линии не может гарантировать от внезапного появления перед Москвой бронетанковых войск противника. Надо быстро стягивать войска, откуда только можно, на Можайскую линию обороны».

Г.К. Жуков продолжает:

«И. В. Сталин спросил:

– Где сейчас 16, 19 и 20-я армии и группа Болдина Западного фронта? Где 24-я и 32-я армии Резервного фронта?

– В окружении западнее и юго-западнее Вязьмы.

– Что вы намерены делать?

– Выезжаю сейчас же к Буденному, разберусь с обстановкой и позвоню вам.

– А вы знаете, где штаб Резервного фронта?

– Буду искать где-то в районе Малоярославца.

– Хорошо, поезжайте к Буденному и оттуда сразу же позвоните мне» [64].

Получается, что Жуков, вместо того чтобы выехать к Буденному, то есть туда, куда он был командирован и где было полностью потеряно управление войсками, провел весь день 7 октября у Конева, где работала комиссия ГКО. А И.В. Сталин не стал дожидаться, когда Жуков разберется с обстановкой на Резервном фронте, и уже через 30 минут после разговора с ним подписал директиву Ставки ВГК об освобождении С.М. Буденного от обязанностей командующего фронтом. Командующим Резервным фронтом был назначен Г.К. Жуков с освобождением его от обязанностей командующего Ленинградским фронтом.

Мы не можем проследить все действия по дням и часам генерала армии Г.К. Жукова в создавшейся чрезвычайной обстановке по первичным архивным документам: к подобным данным простых исследователей не подпускают ближе чем на пушечный выстрел. А вот немцы уже вечером 7 октября – в 21.30 – перехватили распоряжение Жукова из штаба Резервного фронта! Сомнений быть не может – подписано Жуковым и Анисовым. Подпись Жукова, как и положено, – впереди подписи начальника штаба фронта. А вечером 8 октября Жуков отдал распоряжение Ершакову держаться компактно, прорываться через Вязьму на Гжатск.

Немецкие войска продвигаются по Минскому шоссе на Москву

Сопоставление известных на настоящее время фактов позволяет сделать вывод, что Жуков, выполняя поручение Сталина, уже 7 октября лично знакомился с обстановкой в полосе Резервного фронта – сначала в его штабе, затем с выездом на малоярославецкое направление. И только ознакомившись с ней, он в 2.30 8 октября доложил Сталину, что пути на Москву, по существу, открыты. Зачем понадобился упомянутый в мемуарах сдвиг по времени? Может быть, для того, чтобы показать, что отстранение члена Ставки, героя Гражданской войны маршала С.М. Буденного от должности произошло до поездки Жукова на Резервный фронт?

Однако продолжим наш рассказ, опираясь на воспоминания Георгия Константиновича, который приводит много интересных подробностей, характеризующих создавшуюся обстановку. А то читатель устал от перечислений номеров дивизий и армий и цитирования приказов и донесений (которые для мало-мальски подготовленного человека не менее интересны, чем мемуары). Когда Г.К. Жуков прибыл в штаб Резервного фронта, представитель Ставки армейский комиссар 1-го ранга Л. З. Мехлис, по своему обыкновению, кого-то здорово распекал по телефону. Начальник штаба фронта генерал-майор А. Ф. Анисов мало что конкретного смог доложить о положении войск Резервного фронта и о противнике.