Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе - Светозар Чернов

Он взял у инспектора Пинхорна губку и, дождавшись, когда суперинтендант окончит писать, лично стер надпись со стены.

– А комиссар-то не побоялся запачкать свои ботиночки, – шепнул Пинхорн Фаберовскому, отойдя в сторону. – Наверное, опасается, что его выкинут из полиции.

* * *

Когда сырой и грязный рассвет забрезжил за пыльными стеклами, Артемий Иванович окончательно пал духом. Наступал день, а они все еще сидели в проклятом доме без всякой надежды незаметно выбраться отсюда. В голодной тоске Владимиров подошел к окну и выглянул на площадь. Она все еще была пуста, лишь полицейский инспектор в форме да несколько сержантов устало бродили по ней от одного входа к другому, проверяя надежность оцепления.

– Мистер Гурин! Скорее сюда! – встревоженным голосом позвал его Даффи. – Тут что-то с Уродом!

Артемий Иванович бросился в комнату и увидел бьющегося в припадке Васильева, изгибающегося дугою и колотящегося затылком о пыльный пол.

– Быстрее нож! – крикнул Владимиров, бросаясь на колени рядом с припадочным. – Держи его голову руками!

– Мы что, его зарежем? – с надеждой спросил Даффи, отдавая Владимирову нож фельдшера со следами крови на лезвии.

– Вот еще! – сказал Артемий Иванович. – Ему надо воткнуть нож в рот.

Орудуя ножом, он просунул лезвие между зубами Васильева. Что делать дальше, он не знал. Даффи с ужасом взирал на фельдшера, пускающего кровавые пузыри, и на Артемия Ивановича, который с застывшим лицом взирал на свою жертву, ожидая, чем же все окончится. Все окончилось благополучно. Когда фельдшер обмяк, Владимиров вынул нож и вернул его ирландцу.

Они уложили бесчувственное тело на кусок обоев и Артемий Иванович пошел на другую сторону дома взглянуть, что за яростные крики доносятся оттуда. Пересекая коридор, он услышал, как рев толпы снаружи усилился, и метнулся к окну в кухне. Полицейские разорвали свою цепь и расступились, пропуская людей на площадь. Это был шанс покинуть дом. Владимиров бросился обратно и изо всех сил пнул Васильева. Тот недоуменно сел, ничего не понимая, а Даффи, быстро сообразив, что произошло, вскочил на ноги и побежал к лестнице.

– Стой! – закричал ему вслед Артемий Иванович. – Надо взять Урода!

Он дернул за отставший от стены кусок обоев и они оторвались по всей длине от кухни до лестницы. Зажав в руке, словно первобытное кремневое рубило, иссохшую корку хлеба, он размашисто нацарапал по-русски на размякшей от сырости штукатурке: «Это все мы, жиды и нигилисты. Колька-Потрошильщик».

После чего, подхватив фельдшера под мышки, они с ирландцем сволокли его по лестнице вниз.

Оставив Васильева на ирландца, Артемий Иванович выскользнул из двери и на него тут же налетел кто-то из зевак:

– Где, где здесь убийство?

– Там, за углом, – Артемий Иванович махнул рукой и они с Даффи вытащили из дома Васильева. Пальто фельдшера спереди было в пятнах крови, но они почти сливались с порыжевшим сукном. На них никто не обращал внимания, все стремились быстрее оказаться на месте убийства.

– Что, уже насмотрелись? – спросил у них сержант, еще недавно гонявший любого, кто пытался пробиться на площадь через полицейское оцепление.

Обернувшись, чтобы ответить, Артемий Иванович впервые с ужасом разглядел на констебле желтые цифры в петлицах и понял, что сегодня не миновать страшного скандала – желтые цифры однозначно указывали на то, что все собравшиеся здесь сержанты и констебли принадлежат к полиции Сити. Тогда Владимиров подумал, что хорошо бы позавтракать у Фаберовского до того, как начнется скандал.

Схватив Васильева за рукав, Артемий Иванович поволок его на Олдгейт, где они, купив билеты, юркнули в спасительный вагон подземки.

Фаберовский был уже дома и ссутулившись сидел у камина, дрожащими руками наливая себе рюмку за рюмкой ром из пузатой бутылки. Отсветы огня пьяно плясали в стеклах его очков. Артемий Иванович прямо в калошах ввалился в гостиную и, не здороваясь, сразу же рухнул в кресло-качалку, пробормотав, закатывая глаза:

– Ох, какая была тяжелая ночь! Господи, как я устал! Боже, как я утомился! Пресвятая Богородица, черт побери, я еле живой! Святые угодники, у меня со вчерашнего дня корки хлеба во рту не было! – заскорузлая корочка выпала из ослабевшей руки Артемия Ивановича.

Остальные также, не снимая обуви и верхней одежды, потащились за Владимировым в гостиную и попадали на диван.

– Так, что случилось на этот раз? – спросил Фаберовский, глядя на их изморенные лица и грязные следы на полу.

– Водки нам! – простонал Артемий Иванович.

– Сейчас я вас шампанским угощу, которым ворота запирают! – задохнулся от ярости поляк. – Я же предупреждал – до Сити ни ногой! Как вас до туда занесло?!

– Дарья, голова с мозгом, сунула Уроду нож, так он Шапиро напугал, а сам пошел куролесить. Может, он и еще кого прирезал.

Артемий Иванович кивнул в сторону дрожавшего на диване фельдшера, до сих пор не снявшего своей кепки.

– Я сам ножик припас, – прошептал Васильев.

– Мы его нашли только на Олдгейте, – сказал Владимиров.

– Он где надо прирезал, у клуба, – процедил сквозь зубы Фаберовский. – А вот почему вы с Даффи его там не встретили, я не понимаю.

– Так он все-таки еще кого-то убил?! – изумился Владимиров. – Но какого черта…

– Это не Николай убил женщину около клуба, – сказал Даффи. – Ее убил какой-то мужик и затолкал во двор. А Николай там даже не появлялся.

– Положим, что так. Но куда делся Конрой?

– Мы Патрикея послали в клуб надпись писать.

– Но ведь это должен был сделать Даффи! Пся крев! – От крайнего волнения Фаберовский выругался и налил себе еще рома. – Ваш Конрой не то что у клуба написал, он вовсе далеко не ходил! Накалякал с ошибками какую-то чушь про евреев да тряпку бросил окровавленную – и что нам теперь с этим всем делать?

Артемий Иванович важно надулся:

– Вы, между прочим, мне инструкцию на десяти листах обещали! А я сделавши все, что было в моих силах!

– Как вы договорились с Конроем?

– Да никак!

– Надеюсь, у него хватит ума не шляться по улицам и приехать сразу сюда.

– А что делать с моим пальто? – спросил Васильев. – Я его испачкал.

– Даффи! Проверь, чтобы на Уроде не было ни единого пятнышка крови. Сделай то немедленно, допоки не догорели дрова в камине. И тщательно обыщи карманы! Я не верю, что две зарезанных бабы заместо мужчины – все наши неприятности.

– Ну, действительно… Имеются очень неприятные свидетели, – неохотно признался Владимиров. – В Сити один еврюга видел Урода в лицо, когда тот стоял с зарезанной бабой. С этим жидом были еще двое, но они могли видеть его только со спины. Как только они пошли прочь, я послал Шапиру проследить за свидетелем.

– Бог мой! Поздравляю! То первое разумное действие, которое вы все произвели за эту ночь. Куда потом пойдет Шапиро?

– Понятия не имею-с. У меня не было возможности с ней договориться.

– Придется дождаться Шапиро. Свидетель убийства в Сити может стать для нас катастрофой. Так что же нам делать с убийством у клуба? Ведь даже полиция уже считает его делом наших рук. А мерзавец Конрой свои наскальные рисунки выполнил в полумиле оттуда!

– Я тоже надпись сделал, – похвастался Артемий Иванович.

– Где?

– В пустом доме, где мы прятались, в коридоре на третьем этаже.

– Нам не нужны надписи, сделанные с нижней стороны стульчака. О том, что оба убийства связаны с евреями и нигилистами, должно стать известно прессе. Почта еще не работает. Если мы сейчас же напишем открытку с предупреждением о готовящемся убийстве и опустим в ящик, чтобы ее достали с первой выемкой, то есть также, как если бы ее опустили ночью сразу после убийства, она будет принята за подлинную, словно убийца действительно намеревался совершить два убийства за одну ночь.

Артемий Иванович долго чесал затылок, дымил сигаретой, натужно думал, стремясь сказать что-нибудь умное и, наконец, произнес:

– Надо бы пойти купить конверт.

– Какой конверт в семь утра! – Фаберовский согнутым перстом постучал себе в лоб. – У меня есть почтовая карточка, мы напишем текст прямо сейчас.

Поляк сходил наверх по винтовой лестнице в кабинет, откуда вернулся с чистой почтовой карточкой и карандашом в руке.

– Садись, Даффи. – Он злобно вырвал у стоявшего рядом с камином ирландца из рук жилет Коновалова и швырнул в огонь. – У нас нет двух дней, чтобы ты мог написать открытку самостоятельно. Пиши.

Даффи взял карандаш и, высунув язык, углубился в работу. Завершив свой труд, он протянул открытку поляку.

– Вот, пан Артемий, открытка. Съездите в гостиницу переодеться и бросьте по пути открытку в почтовый ящик.

Артемий Иванович сунул открытку в карман жилета и покорно пошел ловить кэб, хотя с большим удовольствием остался бы сидеть в гостиной и угощаться сандвичами с телятиной, которые так хорошо умела приготовить Розмари.