Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе - Светозар Чернов

Поеживаясь от сырости, проникавшей через раскрытую дверь, Пинхорн капризно оборвал разглагольствования Козебродского и велел сержанту Уайту, вытирая лицо полотенцем:

– Возьмите констеблей и отправляйтесь туда вместе с этим крикуном. Я понимаю, что вы всю ночь на ногах, но надо же кому-то пока представлять на месте Отдел уголовных расследований. А мне принесите чаю, да покрепче.

Пока инспектор сидел у себя за столом и хлебал темно-коричневую бурду в эмалированной кружке, констебль Смит докладывал то, что ему удалось узнать, когда на очередном круге он проходил Бернер-стрит и увидел у двора Датфилда возбужденных людей.

– Ламб запер ворота, и теперь там на улице собралась большая толпа. Нужна санитарная тележка, чтобы перевезти труп в морг.

– Кого хоть убили-то?

– Бабу какую-то. Во дворе клуба на Бернер-стрит.

– Выпотрошили?

– Нет, только горло перерезали. Похоже, что человек, нашедший ее, спугнул убийцу.

– Ну как всегда! – Пинхорн в сердцах отодвинул от себя недопитый чай.

– Лучше бы он поймал его! – поддакнул Смит.

– Зачем? Мы и сами как-нибудь поймаем. Лучше бы убийца успел выпотрошить ее, а то какой мне интерес в том, что я поймаю какого-нибудь пьяницу, зарезавшего свою супругу за то, что у нее в супе обнаружился его пропавший носок? Ладно, констебль, забирайте тележку. Кто-нибудь из докторов уже приходил на место?

– Ламб послал за доктором Блэкуэллом.

– Эх, проклятье, надо телеграфировать в Скотланд-Ярд и в участок на Коммершл-стрит старшему инспектору Уэсту, чтобы шел сюда. И вызвать доктора Филлипса со Спитал-сквер. Идите, констебль, я дождусь доктора и приду.

* * *

Спустя минуту после того, как Владимиров с Даффи и фельдшером укрылись в пустом доме и часы на Спитлфилдзской церкви пробили без четверти два, констебль Уоткинз, завершая очередной круг, вошел на Майтр-сквер и увидел в темном углу справа у забора тело женщины. Он посветил фонарем, затем подошел поближе и наклонился. Зрелище, которое он увидел, привело его в ужас. Сначала он забарабанил в дверь, за которой скрывался Артемий Иванович со своими подопечными.

– Может быть ему стоит открыть? – шепотом спросил Владимиров у Даффи, чувствуя, как все обмерло у него в груди, и налегая задом на незапертую дверь. – Скажем, что это не мы. Может, мы сюда по нужде зашли.

– Не поверят, – возразил ирландец. – На Апельсиновом рынке отхожее место есть.

– Я хочу пить, – прошептал Васильев. – И мне надо вымыть руки.

За дверью снаружи раздалась ругань и констебль, сообразив, что в пустом доме никого не должно быть, бросился к приоткрытой двери склада Керни и Тонга, где, как он знал, должен был сидеть ночной сторож, бывший полицейский.

– Спрячемся наверху. Да не по лестнице! – Артемий Иванович отвесил ирландцу звонкую оплеуху. – По перилам ползите, тут на полу пыли наверное, как под диваном в швейцарской у нас в петергофской гимназии. Сразу наследим.

Первым, как самый ловкий, полез Даффи. Преодолев один лестничный пролет, он сполз на пол, и вверх по перилам стал карабкаться Артемий Иванович. Он долго елозил животом по перилине, которая шаталась и жалобно стонала, но не мог сдвинуться ни на пядь.

– Толкай, урод, – рыкнул он на Васильева. – А ты тащи меня сверху.

Совместными усилиями агент был доставлен на второй, а затем и на третий этаж.

– Нет, вниз по перилам спускаться гораздо приятней и быстрее, – сказал он, отдуваясь. – Ну-с, что у нас здесь такое?

Он прошел через коридорчик со скрипучим дощатым полом до двери в совершенно пустую гулкую комнату, выходившую окном на площадь, поднял затянутую паутиной раму с закопченным стеклом и услышал, как на всю площадь голосил констебль:

– Бога ради, приятель, выходи!

Сторож на складе подметал лестницу и недовольно спросил, вглядываясь в бородатое лицо констебля:

– В чем дело, Уоткинз?

– Ты представляешь, Джордж, здесь очередная женщина, разрезанная на куски!

– Не может быть! – недоверчиво ответил сторож.

Покинув свой пост, сторож вместе с Уоткинзом подошли к трупу, лежавшему около тротуара в углу площади.

– Да, Уоткинз, тебе повезло! – со знанием дела протянул Джордж. – Причеши бороду и застегнись на все пуговицы, сейчас сюда понаедет все твое начальство.

– Лучше бы ты сходил за помощью на Олдгейт, – заворчал Уоткинз. – А я пока труп покараулю.

– Да он не убежит, – успокоил констебля сторож, однако вставил свой свисток в рот и залился переливчатым свистом, слышным далеко окрест.

– Пересидим здесь, – сказал Артемий Иванович ирландцу и Васильеву. В углу комнаты, куда не доставал свет горевших на площади фонарей, он ощупал покрытую клочьями старых сырых обоев стену, содрал большой шмат, положил на пыльный пол прямо на трещавшие под ногами осколки битого стекла и куски отвалившейся штукатурки, и сел. – Главное теперь – не шуметь. И еще бы что-нибудь съесть.

– Там на площади один только констебль остался, – сказал Даффи. – Давайте выскочим, оглоушим его каким-нибудь кирпичом и убежим.

– Сиди уж, – струсил Артемий Иванович. – Пока кирпич искать будем, тут вся лондонская полиция соберется.

– Тогда мы до вечера голодные сидеть будем, если полиция нас раньше не найдет. А даже и найдут, то тоже враз не накормят.

– Тс-ссс! – зашипел Владимиров. – Уже идут.

Он выглянул в окно и увидел сторожа, приведшего на помощь Уоткинзу двух констеблей.

– Наконец-то! – воскликнул Уоткинз. – Один пусть останется у тела, а второй сходит за доктором Секейрой, он живет ближе всего отсюда, на Джури-стрит. Мне надо сходить на Бишопсгейт в участок и сообщить о случившемся инспектору Колларду.

– Здесь где-то должна быть кухня, – сказал Артемий Иванович, отходя от окна. – А на кухне не может не быть съестного.

– Тут нет даже тараканов, – возразил Даффи.

– Это мы сейчас увидим.

Владимиров вышел в коридор и направился в дальний его конец. Здесь действительно было помещение, служившее когда-то кухней, даже с остатком газовой трубы, сиротливо торчавшей из пола. На стене висел растрескавшийся кособокий ящик с отломанной дверцей. Артемий Иванович сунул туда руку и пошарил, наткнувшись на что-то твердое, словно камень. Он достал подозрительный предмет и подошел к окну. При свете, пробивавшемся сквозь грязное стекло, они с Даффи определили, что это, скорее всего, когда-то было хлебом. Владимиров постучал предметом по стене, с потолка посыпалась штукатурка и они спешно покинули кухню.

– Может, у тебя, Николай, есть чего съесть? – спросил Артемий Иванович у прикорнувшего в углу комнаты Васильева. – Тебе же Дарья пирожки давала.

– Я уже съел их.

– А больше у тебя ничего съестного нету?

– Нет, у меня все Конрой отобрал, – промямлил фельдшер.

– Что хоть было-то?

– Кусочек почки. И еще там всякое…

– Ах, почки! – причмокнул Артемий Иванович. – Телячьи почки сотэ, да под соусом-томат с мадерой, да с жареным картофелем… Откуда они у тебя?

– Из брюха-с.

– Ясно, что не из зада. Какие, телячьи или воловьи?

– Женские-с.

Кисло-сладкий ком подступил к горлу Артемия Ивановича и он подбежал к окну. Тотчас снизу раздался удивленный голос:

– Что это вам упало на цилиндр, доктор Секейра?

Доктор Секейра задрал голову и посмотрел на небо. Затем снял свой лощеный шелковый цилиндр и внимательно оглядел его.

– Должно быть, это птичка, – сказал он неуверенно.

– Уж очень велика, – выразил сомнение приведший доктора констебль.

– Ее просто укачало, – со знанием дела объяснил сторож.

– Как это неприятно. Господа, принесите мне воды.

– И мне, – сказал сверху Артемий Иванович, но его, к счастью, никто не услышал.

Пока сторож бегал к себе на склад за водой, констебль посветил доктору фонарем на тело, но Секейра лишь отрицательно покачал головой.

– Нет, констебль. Я как правило лечу живых людей, а вправлять кишки покойникам – дело полицейского врача. Не хватало только, чтобы меня обвинили в краже полфунта печенки для научных целей. Без полицейского хирурга я не буду проводить детальный осмотр. Давайте дождемся его прибытия.

* * *

– Я думал, они несчастные, а они вон что устроили! – заявил инспектор Пинхорн, пролезая через узкую калитку в воротах двора Датфилда. – Будь теперь моя воля, я бы этот жидовский клуб на Бернер-стрит вовсе закрыл! Ну что, доктор Филипс?

Доктор вынул руку из расстегнутого лифа мертвой женщины и сказал, вытирая ее надушенным платком:

– Пульса нет. Жизнь в ней потухла окончательно, однако она все еще теплая.

– Ее выпотрошили?

– Нет, только перерезали горло.

– Жаль, но может это и к лучшему – меньше возни, – сказал Пинхорн. – Всем доброе утро. Уайт, где ваш патрон, инспектор Салливан?

– Я уже вызвал его телеграммой. Он вот-вот должен приехать.

– Абберлайн тоже приедет?

– Не знаю.

– А зря. Мне тогда бы не пришлось допрашивать все это быдло.