Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

которое сделал Нокс, основываясь на твоём поведении, что ты… ты, скорее всего, страдаешь манией. Тогда, на улице… мой лучший друг Шейн, он, ну… – он делает глубокий вдох, – у него была биполярка. Его настроение менялось с эйфорического на депрессивное.

– У меня нет депрессии, – возражаю я. – Вряд ли. Я знаю симптомы, которые бывают у депрессивных людей, и такого… у меня просто нет.

Оскар кивает.

– Поэтому да. Расстройство может возникнуть и само по себе, ты это знала?

Я молча качаю головой.

Он протягивает руку и ласково накручивает одну из моих тёмных прядей на палец.

– И я думаю, что твои симптомы очень сильно похожи.

Как же быстро бьётся моё сердце! Боже, я начинаю задыхаться!

– Какие симптомы?

Оскар выдерживает долгую паузу, во время которой просто наблюдает за моей реакцией, а затем говорит:

– Необъяснимо приподнятое настроение. Эйфория, безудержность, гиперактивность. Почти отсутствующая потребность спать. Повышенная энергия и работоспособность. Мания шопинга. Человек забывает поесть. Мания величия. Обострённое восприятие цветов или звуков. – Он обеспокоенно смотрит на меня. – Что-нибудь из этого подходит?

Мой взгляд затуманивается. Подходит не что-нибудь, а почти всё. Каждый из перечисленных пунктов – как деталь пазла, который начинает складываться. Каждый из них изображает воспоминание. О том, как я бегаю. Как не хочу спать. Как танцую на вечеринках, когда звук едва не разрывает барабанные перепонки, а лучи стробоскопа буквально выедают глаза. Моя непрекращающаяся энергия на тренировках. Мания величия из-за мастерства. Урчание в животе. «Прада». Блеск на льду, который так загипнотизировал меня, что я не могла отвести взгляд.

Я чувствую нехватку воздуха. И ещё раз, когда киваю.

Оскар берёт меня за руку.

– Это может быть оно, Гвен. Возможно. Впрочем, это не должно тебя пугать. Я с тобой, и ты сможешь справиться с расстройством, если будешь его лечить.

– Есть ли… – в горле у меня пересохло и начинает шуметь в ушах. – Кто-нибудь знает, откуда оно взялось?

Оскар устремляет взор вдаль и не торопится с ответом.

– Нокс считает, что иногда это бывает наследственным. Психосоциальный стресс также может способствовать развитию болезни.

– Отец! – выпаливаю я. Что-то обвивается вокруг моей груди и стягивает её.

– Возможно, эмоциональная нагрузка провоцирует обострение, – тихо добавляет Оскар. В его голосе звучит бесконечная печаль. – Но я не могу утверждать это, чизкейк. Тебе нужно будет поговорить с врачом. И это хорошо, слышишь? Врач может подсказать, как справиться с ментальным стрессом. Однако Нокс говорит, что одного этого будет недостаточно. Тебе срочно нужны лекарства, которые станут твоими помощниками. Нокс говорит, что на данный момент мания лечится литием.

По моим щекам текут слёзы. Я киваю.

– Эй! – Оскар обнимает меня, сажает к себе на колени и начинает качать. – Тихо. Всё в порядке. Всё хорошо, чизкейк. Мы справимся. Нет ничего, с чем моя Гвендолин не смогла бы справиться. Так ведь?

– Я так напугана, – шепчу я, поливая слёзами жёлтую ткань его куртки.

– Я знаю. Но я с тобой. Постоянно. И если тебя охватит страх, ты просто повернёшься и набросишься на меня, хорошо? Так он не сможет тебя достать. – Кожей головы я чувствую, как его губы складываются в слабую улыбку. – Ты же знаешь, у меня есть подушки безопасности.

Мои всхлипывания приглушаются негромким смехом.

– Подушки безопасности «Порше».

– Точно. – Оскар наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня, а потом поцелуями убирает слёзы с моего лица. – Плачь спокойно, Гвендолин. Не стоит держать в себе всё море эмоций. Плачь, пока не схлынут бурные волны и не выглянет солнце.

Сердце буквально пронзают его слова. И становится ещё хуже, когда я произношу:

– Мы не можем быть вместе, Оскар. Я должна… найти себя.

Это самая большая ложь, которая слетала с моих губ за последние годы. Не сомневаюсь, что лучше всего могла бы залечить душевные раны, если бы он находился рядом со мной. Если бы мне не пришлось его отпускать. Не пришлось бы идти по пути, который мне предстоит, в одиночку.

Мне больше не хватает воздуха.

– У меня есть согласие от университета в Торонто. И из Аспенского университета. Но я думаю… думаю, нам обоим будет легче, если я уеду в Канаду.

На мгновение Оскар запускает пальцы в мою куртку. Я чувствую, как он застывает. Он больше ничего не говорит. Ни слова. Просто держит меня.

И я поступаю, как он советовал. Рыдаю до тех пор, пока не остаётся сил. Пока мои веки не тяжелеют, и Оскар не относит меня в свою машину.

Я уже почти заснула, когда он заводит двигатель.

– Оскар?

– Да?

Мои глаза закрываются.

– В тихие дни я скучаю по себе больше всего.

– Я знаю, чизкейк. – Его сердцебиение сливается с моим. Стук наших сердец подобен стуку коньков об лёд. – Я знаю.

Скажи, что это пришли петь рождественские гимны

Гвендолин

– Ты не можешь так поступить.

– Пейс…

– Нет, серьёзно. Я не шучу. Не можешь… это… – её голос срывается, тыльной стороной ладони она вытирает слёзы со щёк. – Ты моя лучшая подруга, ты не можешь просто взять и свалить в Торонто!

Сочувственно склонив голову, убираю с колен ноутбук, на котором я только что изучала сайт общежития, и поднимаюсь.

– Это хороший университет, Пейс. Я получила предложение о спортивной стипендии. Плотный график занятий в ледовом дворце и медицинские дисциплины в качестве профильных предметов.

– Да, но… – Пейсли вскидывает руки, – университет Аспена предложил тебе то же самое!

Я морщу лицо.

– Пейс…

– Нет, прекрати! Ты не хочешь в Торонто. Ты любишь этот город и как-то сказала, что добровольно никогда из него не уедешь. Ты сказала, что для этого должен приехать снегоуборочный грузовик и насильно увезти тебя. И теперь из-за этой чёртовой истории с Оскаром ты хочешь уехать? Из-за парня, Гвен?

Желудок болезненно сжимается, потому что её слова – абсолютная правда. Я на мгновение зажмуриваюсь. А когда снова открываю глаза, Бинг Кросби выскакивает из клетки и начинает грызть мой носок. С грустной улыбкой я наклоняюсь и поглаживаю его мягкую шёрстку.

– Не только. На самом деле причин несколько. Это и отец, о котором я не слышала с тех пор, как мы сидели в пиццерии. И моя болезнь. И стоимость терапии. И немножко Оскар. Вернее, Оскар – это уже немножко чересчур. Он словно вишенка на торте, которая разбивает мне сердце, потому что я здесь, вижу его и знаю, что он любит меня. Блин, это больно. А я за всю жизнь испытала так много боли, что больше не хочу. Я просто хочу уйти, чтобы начать