Как вам это понравится. Много шума из ничего. Двенадцатая ночь. Перевод Юрия Лифшица - Вильям Шекспир

ЖАК. Ее, стало быть, зовут Розалиндой?

ОРЛАНДО. Вы исключительно догадливы.

ЖАК. Не нравится мне это имя.

ОРЛАНДО. К сожалению, вам не предложили стать ее крестным отцом.

ЖАК. Какого она роста?

ОРЛАНДО. Достаточно высокого, если дотянулась до моего сердца.

ЖАК. Как изысканны ваши ответы! Вы, вероятно, общались с женами ювелиров, изучая вместе с ними надписи на кольцах.

ОРЛАНДО. Ошибаетесь. А вы, судя по вашим вопросам, хорошо вызубрили надписи на обоях.

ЖАК. Какой у вас легкий ум. Полагаю, тут не обошлось без пяток Аталанты. А что если нам присесть и вместе поиздеваться над мировым порядком, терзающим нас моровыми язвами разного рода?

ОРЛАНДО. В этом мире есть только одно живое существо, над которым я могу издеваться, – это я сам: я совершил немало непоправимых ошибок.

ЖАК. И самая главная из них – ваша любовь к Розалинде. Это в самом деле непоправимо.

ОРЛАНДО. Эта моя ошибка стоит всех ваших удач. Вы меня утомили.

ЖАК. Не моя вина, что я в поисках шута набрел на вас.

ОРЛАНДО. А в ручье искать не пробовали? Посмотритесь в него, – может быть, шут утонул в воде.

ЖАК. В ручье я не увижу ничего, кроме своего отражения.

ОРЛАНДО. В котором вы узнаете либо шута, либо шут знает что.

ЖАК. Мне больше не о чем с вами говорить. Прощайте, милейший синьор Любовь.

ОРЛАНДО. Скатертью дорога, милейший господин Меланхолия.

(ЖАК уходит.)

РОЗАЛИНДА (СЕЛИИ). Мне хочется порезвиться. Я надену на себя личину развязного лакея и поговорю с ним. (Выходит на сцену.) Эй, как вас там, охотник, идите-ка сюда.

ОРЛАНДО. Пожалуйста. Что вам угодно?

РОЗАЛИНДА. Узнать, который теперь час.

ОРЛАНДО. Вы, наверное, хотите узнать, какое теперь время суток? В лесу часов не наблюдают, их здесь ни у кого нет.

РОЗАЛИНДА. Жаль. Жаль, что в лесу нет ни одного влюбленного, а то бы он своими ежеминутными вздохами и ежесекундными стонами, как заведенные часы, извещал бы лес о ленивой поступи Времени.

ОРЛАНДО. То есть о стремительной поступи Времени? Разве не так?

РОЗАЛИНДА. Не cовсем так, сэр. Каждый из нас ощущает поступь Времени по-своему. Одному кажется, что Время идет иноходью; другому, – что оно несется аллюром; для третьего оно летит галопом; по мнению четвертого, Время не движется вовсе.

ОРЛАНДО. А для кого Время несется аллюром?

РОЗАЛИНДА. Для девушки в период между помолвкой и венчанием. В семь предсвадебных дней Время втискивает для нее целых семь лет.

ОРЛАНДО. А для кого Время идет иноходью?

РОЗАЛИНДА. Для неграмотного священника и для пышущего здоровьем богача. Первый не возится с книгами и поэтому спит сном праведника, а у второго ничего не болит, и он веселится напропалую. Один не надрывается в погоне за сухими и бесплодными знаниями, а здоровье другого не подорвано иссушающей тяжестью нужды. Для них Время идет шагом.

ОРЛАНДО. Так. А для кого оно летит галопом?

РОЗАЛИНДА. Для вора, которого ведут вешать. Как ни оттягивает он время казни, оно приближается к нему семимильными шагами.

ОРЛАНДО. А для кого Время не движется вовсе?

РОЗАЛИНДА. Для адвоката в отпуске. Он живет только во время судебной сессии, а до и после нее спит без просыпу и ему не до Времени.

ОРЛАНДО. А где живет столь ученый юноша?

РОЗАЛИНДА. Моя хижина находится на опушке леса, как узор на подоле юбки. А эта пастушка – моя сестра.

ОРЛАНДО. Вы и родились в этих местах?

РОЗАЛИНДА. Да, как кролик, живущий в месте своего рождения.

ОРЛАНДО. Вы слишком красноречивы для пастуха; это качество нельзя приобрести в деревне.

РОЗАЛИНДА. Не вы первый заметили это. Я нахватался учтивых речей от моего престарелого и набожного дядюшки, а он – от женщин, которых любил в молодости, когда жил в столице. Слава Богу, я не женщина, а то он мне прочел столько лекций на тему о вреде любви, что, будь я женщиной, мне было бы не по себе от чудовищных обвинений, предъявляемых им всему женскому сословию.

ОРЛАНДО. А не говорил ли он вам, который из женских грехов наихудший?

РОЗАЛИНДА. Среди них трудно было выделить наихудший. Они были похожи друг на друга, как полупенсовые монетки. Не успевал я прийти в ужас от одного греха, как приходилось ужасаться другому.

ОРЛАНДО. Не могли бы вы назвать хотя бы один из них?

РОЗАЛИНДА. Нет, вам мой бальзам ни к чему. Другое дело, если бы вы оказались тем тяжелобольным, который калечит молодые деревья. Этот малый настолько боготворит свою Розалинду, что вырезает ее имя на коре, увешивает ветки боярышника одами, а ветки терновника – элегиями. Этому горе-вздыхателю я бы помог: у него, насколько я могу судить, рецидив любовного помешательства.

ОРЛАНДО. Помогите мне, прошу вас. Ведь именно меня трясет эта падучая любви.

РОЗАЛИНДА. Я вам не верю. У вас нет ни одного симптома болезни, о которой я знаю со слов дяди. Он научил меня ставить диагноз влюбленным, а вы, убежден, не являетесь постояльцем этого сумасшедшего дома.

ОРЛАНДО. А может, вы осмотрите меня как следует?

РОЗАЛИНДА. Попробую. Итак, симптом первый: впалые щеки – этого у вас нет; симптом второй: мешки под глазами – у вас таковых не наблюдается; подавленное настроение – не имеется; спутанная борода – тоже, хотя это простительно, поскольку с этого имения прибыль у вас такая, какая полагается младшему брату. Но где же неподпоясанные штаны, помятая шляпа, расстегнутые манжеты, расшнурованные башмаки, – то есть где ваша неопрятность, присущая лицам, зараженным любовной проказой? Всего этого у вас нет. Более того, ваш наряд весьма тщателен, и я скорей допущу, что вы влюблены в себя и пользуетесь взаимностью, нежели страдаете безответной любовью к кому-нибудь другому.

ОРЛАНДО. Страдаю, милый юноша, еще как страдаю! Жаль, что это выглядит так бездоказательно в ваших глазах.

РОЗАЛИНДА. В моих глазах?! Попались бы вы на глаза своей возлюбленной с такими доказательствами! Впрочем, она, скорей всего, поверила бы в вашу любовь, хотя вряд ли призналась бы в этом даже себе самой. Женщинам очень приятно обманывать себя на этот счет. Но если не шутя, неужели это вы уродуете деревья стихами, посвященными Розалинде?

ОРЛАНДО. Увы, юноша. Клянусь нежной ручкой Розалинды, это несчастный – перед вами!

РОЗАЛИНДА. Неужели эти стихи выражают всю силу вашей любви?

ОРЛАНДО. Ни стихи, ни разум человеческий не в могут выразить то, что невыразимо.

РОЗАЛИНДА. Но ведь влюбленный – это сумасшедший, и его, как всякого безумца, следует подвергнуть бичеванию и засадить под замок. И если этих идиотов не лечат таким образом, то лишь потому, что любовное безумие сродни эпидемии: оно свирепствует и среди тех, кому следовало бы стать врачами. И только я своими предписаниями исцеляю несчастных больных.

ОРЛАНДО. Неужели вы кого-то уже исцелили?

РОЗАЛИНДА. Одного исцелил. Дело было так. Я заставил его вообразить, что я – его возлюбленная. Он должен был, по моему приказу, ежедневно обхаживать меня. А я, подобно молодой луне, непрерывно менялся. Женщина в моем исполнении была то капризной и жеманной, то желанной и любящей; она представала то гордой и неприступной, то веселой и легкомысленной; порою она заливалась слезами, порою беспричинно хохотала; иногда она понарошку прикидывалась страстной, то есть поступала как дети, а дети и женщины – это ведь животные одной породы. Она то любила беднягу, то ненавидела; то звала, то прогоняла; то жалела, то высмеивала. В результате этих процедур любовная болезнь моего пациента превратилась в душевную: он вырвался из водоворота обыденности и затаился в монастырской тиши. Мое лечение пошло ему на пользу. Если хотите, я могу заняться и вашим сердцем: очищу ее от любовной копоти, промою и сделаю похожей на сердце здорового осла.

ОРЛАНДО. Нет, юноша, меня исцелить невозможно.

РОЗАЛИНДА. Для меня нет ничего невозможного. Вы только зовите меня Розалиндой и каждый день являйтесь вздыхать под мое окошко.

ОРЛАНДО. Клянусь любовью, приду. А где вы живете?

РОЗАЛИНДА. Идемте, я вам покажу. А вы расскажете, как найти вас.

ОРЛАНДО. Буду рад сделать это, милый юноша.

РОЗАЛИНДА. Нет, я теперь для вас Розалинда, привыкайте. Сестра, идем? (Уходят.)

Акт третий. Сцена третья

Другая часть леса.

Входят ТОЧИЛЛИ и ОДРИ. За ними – ЖАК.

ТОЧИЛЛИ. Милая Одри, давай вместе пасти твоих коз. Ну-с, Одри, я тебе по сердцу? Как ты относишься к моему скромному образу?

ОДРИ. Образу? Господи помилуй! Никогда бы не подумала, что вы носите с собой образ.

ТОЧИЛЛИ. С тобою, Одри, я ни дать ни взять влюбленнейший из поэтов – благородный Овидий. Я спокоен среди твоих коз, как и он, не опасаясь козней Августа, был спокоен среди готов.

ЖАК (в сторону). О образованность! Как ты оказалась в таком убожестве!