Как вам это понравится. Много шума из ничего. Двенадцатая ночь. Перевод Юрия Лифшица - Вильям Шекспир

Другая часть леса.

Входят ЖАК, АМЬЕН и ДВОРЯНЕ.

АМЬЕН (поет). Кто любит шум листвы      И ложе из травы,      Кто мог бы над ручьем      Петь вместе с соловьем,      Ко мне, сюда, мой брат!      Спеши под сень лесов!      Здесь нет твоих врагов, —      Лишь ветер, дождь и град!

ЖАК. Продолжайте, продолжайте, умоляю вас, пойте дальше!

АМЬЕН. Но это нагонит на вас меланхолию, господин Жак.

ЖАК. Вот и хорошо. Продолжайте петь, умоляю вас. Я упиваюсь меланхолией, высосанной из песни, как ласка содержимым яйца. Прошу вас, пойте!

АМЬЕН. Но у меня нет никакого голоса. Моим пением нельзя наслаждаться.

ЖАК. Мне дела нет до вашего голоса, я не собираюсь наслаждаться вашим пением, я только хочу послушать, как вы поете. Продолжайте свою шансонетку. Ведь это шансонетка, не так ли?

АМЬЕН. Можете называть мою песенку шансонеткой, воля ваша.

ЖАК. Мне все равно, как ее зовут: она мне ничего не задолжала. Споете вы или нет, в конце концов?

АМЬЕН. Спою, спою. Но не для собственного, а для вашего удовольствия.

ЖАК. Наконец-то. Если я отблагодарю кого-нибудь за песню, благодарность моя достанется вам. Знаете, вежливые люди напоминают мне кривляющихся обезьян. Когда некто благодарит меня за что-либо, мне кажется, он выпрашивает у меня милостыню и – в качестве нищего – заранее мне за нее благодарен. А теперь пойте. А вы, если не хотите петь сами, не мешайте другим.

АМЬЕН. Хорошо. Пока я буду заканчивать песню, вы, господа, соберите на стол. Герцог сегодня обедает под этим деревом. Кстати, он весь день не мог вас найти, господин Жак.

ЖАК. Значит, я весь день хорошо прятался от него. Его отношение ко мне чересчур спорно. Голова у меня соображает не хуже, но я молча благодарю за это небеса, а не навязываю никому своих соображений. Ну, пойте, пойте!

ВСЕ ВМЕСТЕ (поют). Кому милей простор,      Чем суета и двор.      Кто делит с бедняком      Нажитое трудом,      Ко мне, сюда, мой брат!      Спеши под сень лесов!      Здесь нет твоих врагов, —      Лишь ветер, дождь и град!

ЖАК. А я к этой мелодии вчера присочинил еще один куплет: графомания одолела, знаете ли…

АМЬЕН. Ну, так спойте.

ЖАК. Пожалуйста. (Поет.)

      А если спрохвала      Играешь роль осла,      То можешь наконец      Покинуть свой дворец.      Курлы, курлы, курлы!      Под сень густых лесов      Отправиться готов, —      Но и в лесу ослы!

АМЬЕН. А что такое «курлы»?

ЖАК. В Греции на это магическое слово откликались круглые дураки. Ну все, я пошел спать, если бессонница не одолеет. А если одолеет, буду выдумывать египетские казни для первенцев земли египетской.

АМЬЕН. А мне надо найти герцога: пора обедать.

(Расходятся в разные стороны.)

Акт второй. Сцена шестая

Другая часть леса.

Входят ОРЛАНДО и АДАМ.

АДАМ. Ах, мой господин, я так голоден, что еле передвигаю ноги. Не заставляйте полумертвого старика идти дальше, дайте ему спокойно помереть.

ОРЛАНДО. Как же так, Адам? Неужели ты до такой степени слаб в коленках? Не умирай, пожалуйста, переведи дух, приободрись. Если в этой чащобе мне попадется съедобное животное, то пусть оно пообедает мною, если я не приготовлю из него обеда для тебя. Не умирай в воображении, прежде чем умрешь на самом деле. Соберись с силами и прогони смерть, хотя бы для того, чтобы не огорчать меня. Или уж дождись, пока я приду с охоты. Я скоро вернусь и принесу тебе или еды, или разрешение умереть. Но если ты умрешь без разрешения, я буду считать твой поступок насмешкой над моими стараниями. Здорово сказано, верно? Вот ты и улыбнулся. Дождись меня, хорошо? Только не на открытом месте. Я перенесу тебя туда, где не так дует. Я не дам тебе умереть без обеда, если, конечно, в этом лесу есть из кого его приготовить. Не унывай, милый Адам! (Уходят.)

Акт второй. Сцена седьмая

Другая часть леса. Под деревом накрыт стол.

Входят СТАРЫЙ ГЕРЦОГ, АМЬЕН и ДВОРЯНЕ.

ГЕРЦОГ. Он, верно, сам оленем стал, утратив      И образ, и подобье человека?ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН. Он был здесь, государь. Стоял и слушал,      Как мы поем, и даже нам подпел.ГЕРЦОГ. Что? Если какофония запела,      Разладится гармония небес.      Ищите Жака, он мне очень нужен.

Входит ЖАК.

ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН. Он нам пошел навстречу: сам нашелся.ГЕРЦОГ. И вам не стыдно, сударь? Как же так?      Друзья без вас тоскуют. Вам смешно?      Вам весело?ЖАК. Я встретил дурака!      В лесу дурак! Отъявленный! Набитый!      В дурацком платье! Жалкая судьба:      Попасть, как я, шуту на язычок!      Дурак валял на солнце дурака      И поносил Фортуну остроумно;      Остро, умно – хотя и невпопад.      «Привет, дурак!» – сказал я. Он ответил:      «Нет, вы не правы – мне ведь не везет!».      Потом достал карманные часы      И, мутновзоро вглядываясь в них,      Заметил мудро: «Десять набежало.      Вот так, сквозь пальцы время и уходит.      Без часа десять было час назад      И десять с часом будет через час.      Мы поминутно зреем, созревая,      И, увядая, вянем в тот же миг.      Вот наша жизнь!». Когда глупец несчастный      Мне лекцию о времени прочел,      То над глубокомыслием глупцов      Смеялся я до колик в животе,      Смеялся до упаду битый час!      Он засекал, мой дурень благородный!      Бесценный шут! Возлюбленный дурак!      Ах, как ему идет его колпак!ГЕРЦОГ. Откуда здесь он взялся, не пойму?ЖАК. Придворным был мой драгоценный шут.      «Красавицы, – сказал он, – молодые      Мой ум ценили». В голове его,      Засохшей, как несъеденный бисквит,      Немало позабытых изречений      И метких наблюдений, каковые,      Перелопатив, он пускает в свет.      Ах, мне бы с ним местами поменяться!ГЕРЦОГ. Нарядом – тоже?ЖАК. Да! Но обещайте      Своих суждений грядку прополоть;      Из них одно, – о том, что я умен,      Разросшееся буйно, – истребить.      Я привилегий ветра добиваюсь:      Свободно дуть куда ни захочу.      Кто будет ранен глупостью моей,      Пусть рассмеется – что взять с дурака!      Зачем смеяться? Это так же ясно,      Как в церкви петь священные псалмы.      Ведь человек, которого кольнет      Дурак остротой, будет в дураках,      Не проявив бесчувственность к насмешкам.      Так обнажают глупость мудрецов      Намеками небрежными глупцы.      Давайте мне дурацкий плащ и право      Болтать о чем угодно, – я берусь      Очистить этот прокаженный мир,      Когда он стал бы у меня лечиться.ГЕРЦОГ. Я знаю, чем был кончилось леченье.ЖАК. Чем – на пари, – как не выздоровленьем?ГЕРЦОГ. Клеймить порок – вот худший из пороков      Того, кто сам развратничал когда-то,      Своей животной похоти служа.      Тебя твоя свобода наградила      Лишь опухолями и гнойниками.      Ты б ими заразил наш бренный мир.ЖАК. Ужель, громя гордыню вообще,      На личности упреки переносят?      Иль не кипит она, как море в шторм,      Пока не утомится в клокотанье?      Кого из женщин городских заденешь      Словами, что иные горожанки      Нарядов королевских недостойны?      В кругу своих соседок, кто из женщин      Подумает такое о себе?      Ответит ли беднейший из людей      На твой вопрос, где взял он свой наряд,      Что выклянчил? Скорей всего, солжет      И тем откроет собственную глупость, —      И волен ты высмеивать ее.      Но разве этим ты его унизишь?      Он ложью унижает сам себя.      Скажи он правду, шуточек твоих,      Как уток перелетных, никому      Присвоить не удастся. – К нам идут.

Входит ОРЛАНДО с мечом в руке.

ОРЛАНДО. Не ешьте больше!ЖАК. Мы еще не ели.ОРЛАНДО. Не ешьте вовсе, дайте есть нужде.ЖАК. Откуда взялся этот петушок?ГЕРЦОГ. Скажи нам, ты от горя обнаглел      Иль отродясь на вежливость плюешь      И правил никаких не соблюдаешь?ОРЛАНДО. Вы правы, сэр. Горчайшая нужда      Ожесточила сердце мне настолько,      Что я теперь невежею кажусь,      Хотя я знаю правила приличья,      Поскольку жил в столице. Но не смейте,      Я повторяю, к пище прикасаться,      Пока я сам не удовлетворен,      Не то умрете.ЖАК. Первым я умру,      Когда мы вас не удовлетворим.ГЕРЦОГ. Скорее силой вашей доброты,      Мы к вам добрее станем, а не силой.      Что вам угодно?ОРЛАНДО. Дайте мне еды.ГЕРЦОГ. Присаживайтесь к нашему столу.ОРЛАНДО. Вы разрешили? Я прошу прощенья!      Я полагал, что все здесь одичали,      И вел себя как подлинный дикарь.      Но для чего б вы здесь ни собрались,      Транжиря время в этой глухомани,      Не замечая медленных часов      Под сенью элегических ветвей, —      О, если улыбалась вам удача      И если мил вам звон колоколов,      И если другу радовались вы,      И если плакали от состраданья      Иль кто-нибудь вам, плача, сострадал, —      Пусть вежливостью станет принужденье:      Бросая меч, надеждою горю.ГЕРЦОГ. Вы правы: улыбалась нам удача,      Крестились мы под звон колоколов,      Друзей любили, близким сострадали      И сострадали нам. А посему      Подсаживайтесь, добрый человек.      К услугам вашим кушанье любое,      Которое придется вам по вкусу.ОРЛАНДО. Простите, но я должен отлучиться.      Я, словно лань, сначала накормить      Обязан олененка своего.      Со мной слуга. Из верности ко мне      Он в путь пустился. К возрасту в придачу      Его терзает голод. Мне придется      Терпеть, пока старик мой не поел.ГЕРЦОГ. Ступайте, мы без вас не будем есть.ОРЛАНДО. Храни вас Бог за вашу доброту!

(Уходит.)

ГЕРЦОГ. Есть люди несчастливее, чем мы.      И не сравнить трагическую пьесу,      Что ставится в театре мировом,      С той буколическою пасторалью,      Которую разыгрываем мы.ЖАК. Весь мир – подмостки, наша жизнь – спектакль,      А мы – обыкновенные актеры:      Выходим и уходим, отыграв      Свои семь актов, перевоплощаясь      По ходу пьесы. Первый акт: дитя      Агукает и пачкает пеленки.      Потом розовощекий мальчуган,      Сопливый лодырь шагом черепашьим      Идет, портфель свой в школу волоча.      Потом любовник глазкам посвящает,      Пылая жаром, жалкие стишки.      Потом солдат: гривастый, точно лев,      Безбожник, выпивоха, скандалист,      Лакей фортуны, пушечное мясо.      Вновь перевоплощение: судья      С холеной бородой, законник строгий,      Пузатый рвач, набитый каплунами      И книжною премудростью сухой.      Еще метаморфоза: тощий скряга      В домашних туфлях, в ношеном халате,      В очках по близорукости, в штанах,      Когда-то облегавших, а теперь      Висящих мешковато; бас мужской      Сменяется надтреснутым сипеньем.      Но хроника чудесных превращений      Идет к концу. В последней сцене пьесы:      Склеротик, впавший в детство; ни зубов,      Ни зрения, ни слуха, ни-че-го.

Возвращается ОРЛАНДО, несущий на руках АДАМА.