Как вам это понравится. Много шума из ничего. Двенадцатая ночь. Перевод Юрия Лифшица - Вильям Шекспир

Возвращается ОРЛАНДО, несущий на руках АДАМА.

ГЕРЦОГ. Добро пожаловать. Садитесь вместе      С почтенной вашей ношею за стол.ОРЛАНДО. Не столько за себя, как за него      Благодарю вас.АДАМ. Да, мой господин,      Я сам благодарить еще не в силах.ГЕРЦОГ. Не стоит благодарности. К столу.      Я буду нем, пока вы голодны. —      Не слышу музыки. Дружище, спойте.АМЬЕН (поет). Мети, мети, снежок!      Ты менее жесток      Неблагодарных глаз.      Шутить ты не привык,      Но таешь в тот же миг,      Когда ужалишь нас.      Хей-го! Пой хей-го! Под сенью ветвей      Ни глупой любви, ни продажных друзей!      Хей-го! Под сенью ветвей      Рады мы жизни своей!

      Крепчай, крепчай, мороз!      Страшней твоих угроз      Завидующий взор.      Ты студишь лоно вод,      Но холодней, чем лед,      Коварство и раздор.      Хей-го! Пой хей-го! Под сенью ветвей      Ни глупой любви, ни продажных друзей!      Хей-го! Под сенью ветвей      Рады мы жизни своей.ГЕРЦОГ. И если верить я могу глазам,      И предо мною младший сын Ролана,      Как мимоходом мне шепнули вы —      Его портрет, отчетливый и точный, —      Я очень рад вам. При моем дворе      Его любили. О судьбе своей      Расскажете потом, в моей пещере.      Старик, ты тоже у меня в гостях.      Идти не может он, займитесь им.      А мы, мой друг, в пути поговорим.

(Уходят.)

Акт третий. Сцена первая

Покои во дворце.

Входят ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК, ОЛИВЕР, ДВОРЯНЕ и СЛУГИ

ФРЕДЕРИК. И ты не знаешь, где он? Это ложь!      Скажи спасибо, милосерден я,      Не то мне было б все равно, на ком      Сорвать обиду – раз ты налицо.      Достань мне брата хоть из-под земли,      Хоть днем с огнем ищи. Живой ли, мертвый, —      Но в год найтись он должен, а иначе      Средь подданных моих себя не числи.      На этот срок владеньями твоими      И всей землею мы завладеваем,      Пока не засвидетельствует брат,      Что ты вне подозренийОЛИВЕР. Ваша светлость,      Готов поклясться вам, что никогда      Орландо я за брата не считал.ГЕРЦОГ. Какая мерзость! Гнать его взашей!      А я уж позабочусь, чтобы нынче      Забрали на законном основанье      В казну твои поместья. Вон отсюда!

(Уходят.)

Акт третий. Сцена вторая

Арденнский лес.

Входит ОРЛАНДО с листком бумаги. Прикрепляет бумагу к дереву.

ОРЛАНДО. Повисни здесь, свидетель грез любви,      А ты, Диана, божество ночей,      Очами чистыми благослови      Пресветлый лик охотницы твоей.      О, Розалинда! Врезаны в кору      Моей души влюбленной письмена.      Прочтут на каждом дереве в бору,      Как ты чиста, прекрасна и скромна.      Стальным стилом я выражу в лесу      Твою невыразимую красу.

(Уходит.)

Входят КОРИНН и ТОЧИЛЛИ.

КОРИНН. Ну, господин Точилли, нравится ли вам жить в деревне?

ТОЧИЛЛИ. Видишь ли, пастух, вообще-то жить в деревне мне очень нравится, но жить деревенской жизнью – значит, по-моему, вообще не жить. Жизнь вдали от городской суеты совершенна, но жить в такой глуши совершенно неинтересно. Жить здесь полезно для здоровья, но пользоваться жизнью здесь просто невозможно. Да, жизнь без излишеств мне по душе, но жизнь, лишенная разнообразия, грозит мне несварением желудка. Это философия, пастух. Как ты к ней относишься?

КОРИНН. Никак. Зато я твердо знаю: если человек часто болеет, здоровье у него неважное. А если он испытывает нужду в деньгах, еде и одежде, то ему недостает трех преданных друзей. А если попадешь под дождь, промокнешь, а в огонь – сгоришь. А у хорошего пастуха жирные овцы. А ночью на небе нет солнца, и поэтому темно. А если кто и неумен и неучен, то он либо дурак от природы, либо рожден от дураков-родителей.

ТОЧИЛЛИ. Да ты от природы философ, пастух. Но бывал ли ты при дворе?

КОРИНН. Где уж нам.

ТОЧИЛЛИ. Ох и поджарят тебя в аду за это.

КОРИНН. Это еще почему?

ТОЧИЛЛИ. А потому. Философ, который не был при дворе, в аду уподобится яйцу, пропеченному наполовину, то есть тебя, пастух, поджарят с одного бока.

КОРИНН. Неправда, за это не поджаривают.

ТОЧИЛЛИ. А тебя поджарят. Если ты не был при дворе, то ты и понятия не имеешь о вежливости. Стало быть, ты – невежа. А невежество – тяжкий грех. За это тебя, грешника, и поджарят. Короче говоря, молись, пастух.

КОРИНН. Чушь это все, господин Точилли. В деревне над вежливостью придворного будут точно так же зубоскалить, как будут смеяться при дворе деревенскому невежеству. Сами же говорили, что придворным не кланяются, а руки целуют. Но вежливость по отношению к придворному превратится в нечистоплотность, если применить ее к пастуху.

ТОЧИЛЛИ. Поясни мне это на примере.

КОРИНН. Пожалуйста. Мы, пастухи, все время с овцами возимся, и руки у нас вечно жирные от их шкур.

ТОЧИЛЛИ. По-твоему, руки у придворных не потеют? Какая, скажи на милость, разница между овечьим жиром и человечьим потом? Пример неудачный, очень неудачный. Попробуй еще разок.

КОРИНН. Кожа у нас на руках грубая.

ТОЧИЛЛИ. Но губы об нее все равно не поранить. Снова мимо. Напрягись, пастух.

КОРИНН. А деготь у нас на руках? Мы им овец лечим. Прикажете деготь целовать, что ли? У придворных-то ручки небось мускусом пахнут.

ТОЧИЛЛИ. Дурачина ты простофиля! Ты просто падаль по сравнению с той же овцой. Слушай меня и мотай на ус. Деготь более благородного происхождения, нежели мускус, сырье для которого добывают из кошачьих желез. Ты меня не убедил, пастух, продолжай.

КОРИНН. Где уж мне убедить придворного философа. Я с вами во всем согласен.

ТОЧИЛЛИ. То есть ты согласен угодить на сковородку? Господи, смилуйся над этим кретином! Излечи его, Господи, от идиотизма!

КОРИНН. Что вы привязались к честному человеку, сэр? Я кормлюсь своим трудом, сам себя обуваю и одеваю, ни с кем не враждую, радуюсь успехам ближнего и никому не жалуюсь на неприятности. А когда у меня и овцы сыты, и ягнята здоровы, я просто счастлив.

ТОЧИЛЛИ. Ах ты дурень! Ведь это же великий грех – заниматься случкой баранов и овец. А ты зарабатываешь на жизнь, спаривая скотину. Да ты просто старый сводник: отдавать годовалую ярочку крутолобому самцу-рогоносцу да еще без брачного контракта! Если тебя за это не поджарят, то сам дьявол за пастухов. Словом, не представляю, как ты избегнешь сковородки.

КОРИНН. Смотрите, вон мой новый господин Ганимед, брат молодой госпожи.

Входит РОЗАЛИНДА, читая бумагу.

РОЗАЛИНДА. «Всех богатств в долине Инда      Мне дороже Розалинда.      От Рифея и до Пинда      Всех прекрасней Розалинда.      Ровен ствол у тамаринда,      Но стройнее Розалинда.      Краше Розы, чище Линды      Светлый образ Розалинды…».

ТОЧИЛЛИ. Лично я могу извлекать из себя такие рифмы восемь лет кряду с учетом времени на еду и сон. Именно в таком ритме позвякивают пустые бидоны у молочницы, едущей с рынка.

РОЗАЛИНДА. Отстань, дурак!

ТОЧИЛЛИ. Не угодно ли убедиться?

      И по-русски, и на хинди      Все поют о Розалинде.      Бросит Розу, кинет Линду,      Кто увидит Розалинду.      Взор ее сияет, инда      Всех затмила Розалинда.      Я большой имею чин, да      Лучше чина Розалинда.      Сам себе я господин, да      Мной владеет Розалинда.      Так люблю ее, что вынь да      И положь мне Розалинду.

Это же сущий галопад двустиший. Берегитесь, эти аллюротворения заразны.

РОЗАЛИНДА. Молчи, дурак! Я нашла эти стихи на дереве.

ТОЧИЛЛИ. Зря вы сорвали с него такие незрелые плоды.

РОЗАЛИНДА. Если привить к нему тебя, выскочка, вместе с мушмулой, то плодами с этого дерева мы будем лакомиться раньше всех. Ты – в качестве плода – сгниешь недозрелым, благодаря чему мушмула обретает истинный вкус.

ТОЧИЛЛИ. Как вам будет угодно. Но говорить в лесу такие слова? Что он о вас подумает?

Входит СЕЛИЯ, читая бумагу.

РОЗАЛИНДА. Молчи! Сестра читает. Не мешай!СЕЛИЯ. Тишина. Безлюден бор,      Но идет среди ветвей      Стихотворный разговор      Языком любви мой, —

      Что мгновенно человек      Пробегает жизни круг;      Что за час промчится век,      Если друга бросит друг.

      Но о чем в лесной глуши      Речь ни шла бы между крон,      Каждый звук моей души      Розалинде посвящен.

      И поймет любой, кто в лес      Ни придет, что слиты в ней      Благостынею небес      Совершенства прежних дней.

      Все, чем девушек других      Одарило небо врозь,      По веленью сил благих      В Розалинде собралось.

      Лик Елены был ей дан,      Клеопатры гордый вид,      Аталанты стройный стан,      Честь Лукреции и стыд.

      Взять повелел совет божеств      У той – лицо, у этой – стать,      Чтоб совершенством совершенств      Могла бы Розалинда стать.

      Ее удел быть вечным образцом,      А мой – навеки быть ее рабом.

РОЗАЛИНДА. О милосерднейший из пастырей! Немилосердно с вашей стороны нагонять скуку на вашу паству такой нудной любовной проповедью и не сказать перед нею: «Запаситесь терпением, друзья мои».