Простая милость - Уильям Кент Крюгер

развернулся вправо и последовал за своей тенью, короткой и черной, вдоль рельсов, по направлению к востоку.

— Что ты делаешь? — спросил Джейк.

— А ты как думаешь?

— Нельзя играть на путях.

— Я не играю. Просто прохаживаюсь. Ты идешь, или будешь торчать тут и реветь?

— Я не реву.

Я шагал по рельсу, будто по канату. Шагал сквозь волны зноя, среди ароматов горячего щебня, покрывавшего дорожное полотно, и креозота, которым были пропитаны шпалы.

— Но и не идешь, — сказал я.

— Иду.

— Вот и иди.

Его тень догнала мою, он зашагал по соседнему рельсу, вместе мы прошагали Равнины до самого конца и теперь, сами того не ведая, шагали по направлению ко второй смерти, произошедшей в то лето.

Долину реки Миннесота более десяти тысяч лет назад образовали водные потоки, вырвавшиеся на свободу из ледникового озера Агассис, которое покрывало часть Миннесоты, Северной Дакоты и центральной Канады и занимало площадь большую, чем весь штат Калифорния. Широкий и глубокий желоб, прорезавший местность, назывался рекой Уоррен. Теперь от этой великой реки мало что осталось. Летом местность вдоль ее берегов зеленеет соевыми бобами, кукурузой и рожью, которая волнуется от ветра, как океан. В старых лиственных рощах ветви деревьев облеплены гнездами крачек Форстера и черных крачек, больших голубых цапель и белых цапель, лысых орлов, камышевок и прочих птиц, которые здесь столь обыкновенны и многочисленны, что наполняют воздух, будто одуванчиковый пух. Протяженность реки почти четыреста миль, вода в ней коричневатого цвета, вытекает она из Лакки-Парл, Говорящего Озера, а заканчивается у Миннеаполиса и Сент-Пола.

На всем протяжении реку несколько раз пересекает железная дорога. В 1961 году тринадцатилетнему подростку казалось, будто железнодорожные пути доходят до самого горизонта, из-за которого доносятся звуки, призывающие в большой мир.

В полумиле от Равнин над рекой нависала длинная эстакада. У края железнодорожной насыпи были заросли дикой ржи, ежевики и чертополоха. С этой эстакады иногда удили рыбу, хотя это было довольно опасно. Именно здесь погиб Бобби Коул.

Я остановился.

— Что ты хочешь сделать? — спросил Джейк.

— Не знаю.

Честно говоря, я искал подтверждения одной догадки, которая раньше не приходила мне в голову. Бобби Коул рыбалкой не увлекался, поэтому, насколько я мог судить, он пришел сюда поесть спелой ежевики или посидеть на эстакаде, понаблюдать за рекой и повысматривать карпов, сомов и щук, которые иногда проплывали у самой поверхности. Я занимался здесь именно этим, и Джейк тоже, когда приходил вместе со мной. А еще мы кидали в реку веточку и пуляли в нее щебенкой, набранной между шпалами. Однако офицер Дойл предположил, что с Бобби приключилось что-то пострашнее, чем просто трагическая случайность, когда мальчуган чересчур замечтался и не услышал, как с грохотом надвигается смерть. Это заставило меня задуматься.

— Хочешь покидаться щебенкой? — спросил Джейк.

— Нет. Молчи. Слушай.

Внизу, у реки, неподалеку от эстакады раздался треск, как будто ломался миллион маленьких косточек. Свозь кустарник продиралось какое-то крупное животное. Вдоль реки мы иногда обнаруживали лежки оленей, примятая трава подолгу хранила очертания их тел. Мы не двигались, и наши тени расположились на рельсах, точно на насесте. Из-под ивы, склонившейся над берегом в окружении камышей, появился человек, на ходу выдергивавший колючки из одежды. Мне он показался старым, потому что волосы у него были уже не черные, а тусклые, как долго ходившая в обращении пятицентовая монета. На нем были грязные штаны защитного цвета и майка, он неистово ругался из-за застрявших у него в одежде колючек. Незнакомец скрылся под насыпью в том месте, где рельсы пересекают реку. Я подкрался к эстакаде, опустился на колени и заглянул в промежуток между путями. Джейк опустился на колени рядом со мной. Прямо под нами на сухом глинистом берегу сидел тот самый человек, а возле него растянулся другой. По-видимому, он спал. Тот, который пришел из камышей, принялся шарить у спящего по карманам. Джейк дернул меня за рукав и указал в сторону путей, намекая, что нам лучше удалиться. Я помотал головой и стал наблюдать.

День стоял жаркий, однако на лежащем человеке было пальто. Грязное, из бледно-зеленой грубой ткани, залатанное и заштопанное. Сидящий запустил руку в наружный карман пальто и извлек оттуда бутылку с этикеткой, с янтарной жидкостью внутри. Он открутил крышку, принюхался к содержимому, поднес бутылку к губам и отхлебнул.

— Пойдем, — шепнул Джейк мне на ухо.

Сидящий задрал голову, чтобы поосновательнее приложиться к бутылке, и, видимо, услышал Джейка. Он наклонил голову немного набок, увидел, что мы наблюдаем за ним, и опустил бутылку.

— Он мертвый, — сказал он и кивнул на лежащего. — Мертвее некуда. Спускайтесь и посмотрите сами, ребята.

Это был не приказ, а приглашение, и я охотно его принял.

Теперь я с волнением вспоминаю тот момент. Я уже вырастил собственных детей, и когда представляю, что мой ребенок или внук вот так же спускается к незнакомому человеку, то цепенею от страха. Тогда я не считал себя легкомысленным, просто во мне взыграло любопытство, которое требовалось утолить. Не каждый же день уввдишь мертвеца.

Джейк схватил меня и попытался оттащить в сторону, но я стряхнул его.

— На-на-на-надо идти, — сказал он.

— Вот сам и иди.

Я направился вниз по склону железнодорожной насыпи, к реке.

— Ф-ф-ф-Фрэнк, — сердито пробормотал Джейк.

— Иди домой, — сказал я.

Но мой брат меня не покинул. Я стал неуклюже спускаться по насыпи, Джейк ковылял следом.

Человек с бутылкой оказался индейцем. Это не было чем-то странным — в долине реки Миннесота жило много индейцев. Дакотские племена населяли этот край задолго до того, как сюда пришли белые и всеми правдами и неправдами вытеснили индейцев с их исконных земель. Дальше к западу правительство устроило резервации, но индейские семьи по-прежнему можно было встретить на всем протяжении реки.

Он поманил нас поближе и велел сесть по другую сторону от тела.

— Видали когда-нибудь мертвеца? — спросил он.

— Без счета, — ответил я.

— Да?

Пожалуй, он мне не поверил.

— Мой отец священник, — сказал я. — Он постоянно хоронит людей.