Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Покончив с делами, разгоряченные, потные и облепленные обрезками травы, мы прямиком направлялись в аптеку Хальдерсона, к автомату с газировкой, и вдоволь надувались имбирным пивом из холодной кружки.
В глубине аптеки был открытый проход в кладовую. Чаще всего дверной проем закрывала занавеска, но в тот день она не была задернута. В желтом свете лампочки без абажура, свисавшей с потолка подсобки, я увидел трех мужчин, сидевших на ящиках. Двое что-то пили из коричневых бутылок — наверное, пиво. Тот, который не пил, был мистер Хальдерсон, другой был Гас, а третий — тот полицейский в штатском, которого мы видели в участке, Дойл. Говорил Дойл.
— Конечно, ребенок был медлительный. Но не глухой. Он бы услышал приближение поезда.
— Может быть, он заснул? — предположил Халь-дерсон.
— На рельсах? Это все равно, что на гвоздях, будто какой-нибудь шейх.
— Факир, — поправил Гас.
— Чего?
— Так делают не шейхи, а факиры.
— Какая разница.
Дойл шумно присосался к бутылке.
— Я только хочу сказать, что в смерти этого ребенка много непонятного. На этих путях я задерживал кучу бродяг. Парней, от которых любая мать откажется. Вы не представляете, что творится у них в голове.
— Но ведь не все они такие, — сказал Хальдерсон.
— Достаточно встретить одного неправильного человека в неправильном месте в неправильное время. Этот мальчишка был такой простак — легкая добыча.
— Ты правда так считаешь? — спросил Гас.
— За годы, пока я ношу форму, я навидался такого, что тебя бы наизнанку вывернуло, — сказал Дойл. Он поднес было бутылку к губам, как вдруг заметил возле автомата нас с Джейком, явно подслушивающих. Он опустил бутылку и поманил нас к себе. — Идите-ка сюда, вы двое.
Джейк посмотрел на меня. Ему меньше всего хотелось присоединяться к этим людям. Я же ничуть не возражал против участия в закулисных разговорах и соскользнул со стула. Джейк нехотя последовал за мной.
— Вы дети проповедника?
— Да, сэр.
— Вы когда-нибудь играли на железнодорожных путях?
Этот же вопрос он задавал несколько дней назад в полицейском участке. Возможно, задать этот вопрос снова его заставили две опорожненные пивные бутылки, или он забыл, что уже задавал этот вопрос, или забыл, что я ответил, когда он задавал этот вопрос, или это был такой полицейский приемчик — раз за разом задавать один и тот же вопрос, чтобы посмотреть, удастся ли смутить испытуемого. Меня смутить не удалось.
— Нет, — соврал я. Как и раньше.
Лоб у него напоминал широкий выступ гладкой скалы. Глубоко посаженные глаза переместились на Джейка.
— А ты?
Джейк не ответил.
— Ну, малец?
Джейк скривил губы и попытался ответить.
— Давай, выкладывай.
— Он заикается, — сказал Гас.
— Я вижу, — резко оборвал Дойл. — Скажи правду, малец.
Дойл, похоже, до смерти перепугал Джейка. Наблюдать за братом было мучительно. Он наморщил лицо и смотрел на Дойла исподлобья, мрачно и угрюмо. Наконец Дойл не выдержал и свирепо мотнул головой.
— Ладно, хорошо.
Я ненавидел этого человека. За то, что он обрек Джейка на пытку — и не добился никакого результата.
— Отец не разрешает им играть на путях, — сказал Гас.
— Думаешь, они туда не ходят?
Дойл метнул в меня взгляд, в котором таилось нечто заговорщическое, как будто он меня знал и не вполне осуждал за то, что было ему известно. Как будто мы отчасти были братьями.
Я сделал шаг назад, с каждой минутой все сильнее ненавидя этого человека.
— Нам можно идти?
— Да.
Дойл отпустил нас, будто двух подозреваемых, которых он решил пока не забирать под стражу.
Я обхватил рукой Джейка, сердито смотревшего в пол, и развернул назад. Мы ушли от этих людей. Ушли от Дойла, гадко усмехнувшегося нам вслед.
На улице стоял зной. Солнце сбрасывало жару вниз, а тротуары накапливали ее и припекали подошвы наших кроссовок. Битум, заполнявший трещины в асфальте, превратился в черную размазню, и мы внимательно смотрели под ноги. Мы миновали парикмахерскую «Бон-Тон», сквозь открытую дверь которой разносились спокойные мужские голоса и запах масла для волос. Миновали банк, который в тридцатые годы обнесли Красавчик Флойд и ребята Мамаши Баркер и который уже давно был предметом моих смелых мечтаний. Миновали магазин за магазином, пустовавшие среди дремоты того жаркого дня на исходе июня. Мы держались в тени навесов и не разговаривали, Джейк смотрел в тротуар и тяжело дышал от раздражения.
Магазины остались позади, мы шагали по Мэйн-стрит в направлении Тайлер-стрит. Дома на холмах были старые, многие в викторианском стиле, и, хотя плотные шторы были завешены от жары, время от времени из прохладного полумрака до нас доносились звуки трансляции волейбольного матча. Свернув на Тайлер-стрит, мы направились к Равнинам. Я чувствовал, как злость в Джейке раскаляется, словно асфальт у нас под ногами.
— Забудь о нем, — сказал я. — Он говнюк.
— Не го-го-говори этого.
— Но ведь он такой и есть.
— Не го-го-вори этого слова.
— Говнюк?
Джейк метнул в меня убийственный взгляд.
— Не позволяй ему давить на тебя. Он никто.
— Никто не бывает ни-ни-никем, — сказал Джейк.
— Еще как бывает! Я знаю, что говорю.
На Равнинах возле железнодорожных путей вздымались зерновые элеваторы. Высокие и белые, они соединялись мостиками и транспортерными лентами. Была какая-то суровая красота в том, как они неподвижно стояли на фоне неба, напоминая костяные изваяния. Рядом с ними пролегал подъездной путь, на котором загружались вагоны-зерновозы, но в тот день рельсы были свободны, а элеваторы пустовали. Мы прошли железнодорожный переезд на Тайлер-стрит. Джейк зашагал дальше по направлению к дому. Я остановился,
- Том 2. Пролог. Мастерица варить кашу - Николай Чернышевский - Русская классическая проза
- Аркадия - Лорен Грофф - Русская классическая проза
- Проклятый род. Часть III. На путях смерти. - Иван Рукавишников - Русская классическая проза
- СПб & т п - Андрей Левкин - Русская классическая проза
- Сеть мирская - Федор Крюков - Русская классическая проза
- Товарищи - Федор Крюков - Русская классическая проза
- Офицерша - Федор Крюков - Русская классическая проза
- Ратник - Федор Крюков - Русская классическая проза
- Жизнь - Надежда Лухманова - Русская классическая проза
- Один - Надежда Лухманова - Русская классическая проза