Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

страшную неразбериху из бухгалтерских записей во флоринах, цехинах, талерах, грошах и пфеннигах, частично их было не разобрать. Там вычеркнут абзац, там добавлены пометки, на страницах время от времени попадались дополнительные расчеты, относительно которых было неясно, к какой записи они имеют отношение и имеют ли вообще. Даже самый добродушный финансовый инспектор свернул бы этому купцу шею.

Удивленная небрежностью бухгалтерии Джакомо Фонтанелли, она едва не пропустила весьма странный факт.

Вакки начали вести свои книги 1 февраля 1525 года со счета в триста флоринов и с записи о получении этой суммы на сбережение от Джакомо Фонтанелли. Один флорин, florino d’oro, весил три с половиной грамма золота. С учетом нынешних расценок на Лондонской бирже триста флоринов соответствовали примерно десяти тысячам долларов; сегодня это немного, а тогда – довольно приличное состояние.

Книги Джакомо Фонтанелли заканчивались 5 января 1525 года несколькими выписками о состоянии счета в различных валютах, переведенных друг в друга; в конце был подведен итог, который действительно соответствовал примерно тремстам флоринам, но не в единой валюте: значилось несколько сумм в цехинах, ряд взносов во флоринах и так далее. И под каждым числом было написано почти неразборчивое имя. Она тогда мельком спросила себя, что это может значить, но не додумала эту мысль до конца.

И теперь в ее душу закралось подозрение, настолько невероятное, что у девушки захватило дух.

Она перелистала книгу, просмотрела колонки цифр, взяла блокнот и калькулятор, попыталась проследить расчеты. Может ли это быть правдой? Неужели за пятьсот лет ей первой пришло это в голову?

Суммы, которыми завершались книги Джакомо Фонтанелли, обозначали не его имущество, а долги, а имена под числами были именами тех, кому он задолжал указанную сумму. Флорентийский купец разорился в 1525 году.

30

В начале августа забастовщики из компании «ХЬЮДЖМУВЕР» капитулировали. На протяжении нескольких месяцев они стояли перед воротами с транспарантами, раздавали листовки, а в цехах продолжалось производство, более того, оно даже возросло. Наконец они объявили, что забастовка окончена, и согласились на условия, которые тем временем ужесточились еще больше, объявили о том, что согласны с сокращением зарплаты, готовы в случае необходимости работать по двенадцать часов в день, даже в выходные, без доплаты.

– Я чувствую, что меня предали, – говорил по телевизору токарь, двадцать семь лет проработавший на компанию «ХЬЮДЖМУВЕР». – У меня такое ощущение, что моя фирма объявила мне войну.

Увидев на экране этого мужчину, Джон почувствовал, что к его горлу подкатил комок. Он посмотрел на Маккейна.

– Неужели такая жестокость была действительно необходима? Только из-за пары процентов прибыли?

Маккейн бросил на него презрительный взгляд.

– Во-первых, проценты никогда не бывают настолько незначительными, чтобы можно было говорить «пара». И вы-то должны это знать, раз уж обязаны своему состоянию самой жалкой, обычной процентной ставке. Во-вторых, – сказал он, мрачно выпятив нижнюю челюсть, – мы взялись не за то, чтобы сделать людей богатыми и счастливыми. Этому человеку, – он указал головой на экран, – не придется голодать, он не лишится крыши над головой, в отличие от миллионов людей на этой планете. Мы взялись за то, чтобы спасти будущее человечества, и нас ждет, если это вообще осуществимо, трудный путь. Людям придется отказываться от многого, им придется повиноваться. И некоторые должны учиться на ошибках других. Такова правда, хотя я, конечно, никогда не сказал бы этого на камеру.

Джон кивнул, наблюдая за тем, как на экране повесили и подожгли куклу, изображавшую Дональда Раша. Он понимал людей, их ярость, но понимал также и то, что они не видят всей картины, да и как они могут видеть ее? Все казалось таким неправильным, таким отвратительным, но альтернативы не существовало.

Как бы там ни было, они победили. Хоть у победы и был неприятный привкус.

Вскоре после этого Джон Сальваторе Фонтанелли, по-прежнему богатейший человек в мире, даже более богатый, чем когда-либо, вылетел в Вашингтон на переговоры с исполнительным директором Международного валютного фонда. В газетах уже укрепился термин «Азиатский кризис»; согласно последним известиям, теперь под давлением оказались и индийская рупия, и южнокорейский вон.

Самолет Джона приземлился с особым приоритетом в Вашингтонском аэропорту, был направлен в просторную отдельную зону, где его ждали три черных лимузина с затемненными стеклами, один из которых должен был отвезти Джона в штаб-квартиру МВФ, а другие два предназначались для того, чтобы отвлекать фотографов и репортеров, если они появятся. Джон успел только мельком взглянуть на здание МВФ – неуклюжую конструкцию из бетона и стали с довольно странными окнами на верхнем этаже, похожими на вентиляционные отверстия, прежде чем автомобиль нырнул в подземный гараж, откуда его и сопровождающих – юристов и экономистов с толстыми папками и важными лицами – по коридорам и лифтам проводили в большую комнату для переговоров. Там их ожидал хорошо одетый мужчина с коротко стриженными волосами, серебрившимися сединой, рука которого, когда Джон пожал ее, оказалась холодной.

– Меня зовут Ирвинг, – негромким четким голосом произнес мужчина. – Роберт Ирвинг. Мистер Камдессю передавал вам сердечный привет и глубочайшие сожаления, поскольку по личным причинам не сможет сегодня встретиться с вами. Но он уполномочил меня провести переговоры.

Джон услышал, как его спутники отчетливо и недовольно откашлялись. Один из них наклонился к нему и прошептал на ухо:

– Предлог, сэр. Мы должны договориться о новой встрече и улететь обратно.

Но это было совершенно невозможно. На протяжении всего перелета он почти не выходил из туалета из-за напряжения и нервозности; он хотел, чтобы все поскорее осталось позади.

Кроме того, какие там переговоры! Он просто скажет то, что должно быть сказано, и баста. Джон улыбнулся и произнес:

– Очень рад.

Итак, они собрались за столом: Джон и его спутники с одной стороны, Ирвинг и его штаб – с другой. Одно место со стороны МВФ осталось пустым.

– Один из моих сотрудников подойдет позже, – сказал Ирвинг. – Мы начнем без него.

Шорох бумаг, с ручек снимают колпачки, поправляют блокноты. «Помните о том, что вы контролируете в десять раз больше денежных средств, чем валютный фонд, – втолковывал ему Маккейн. – У них есть все причины бояться вас». Джон откашлялся и начал короткую речь, которую репетировал вместе с Маккейном. Что развитие событий в Азии беспокоит его не из-за текущего финансового кризиса, а в первую очередь в аспекте долгосрочных изменений. Что речь идет, к примеру, о росте численности населения на Филиппинах, который внушает опасения.

– Вы знаете, что я пытаюсь исполнить древнее пророчество, – произнес Джон, чувствуя, как бьется сердце от напряжения. – Я хотел попросить вас о том, чтобы вы поддержали нас в этом. Я не считаю эту просьбу слишком дерзкой, поскольку в конечном итоге речь идет о благе для всех.

«Вы можете позволить себе говорить мягко, выражать вежливые просьбы, – учил его Маккейн. – Вы настолько могущественны, что вам нет нужды угрожать, помните об этом».

– У нас есть возможность покончить с кризисом на азиатских рынках. Мы предлагаем сделать это, если МВФ внесет в каталог регулятивных мер в данном регионе демографический компонент. Проще говоря, позаботится о том, чтобы там проводился активный контроль рождаемости. – Движение, всего один короткий взгляд, и его адвокат протянул через стол документ. – Подробности вы можете прочесть в предложении, разработанном нашими экспертами.

Бумагу передали Ирвингу, он быстро пролистал ее и отложил в сторону, чтобы закурить новую сигарету. В пепельнице перед ним уже лежало три окурка.

– Для меня это звучит так, – зажигалка высекала искры, поскольку он слишком торопился, – словно крупнейший в мире производитель презервативов и противозачаточных таблеток – которым вы, кстати, и являетесь, если меня правильно информировали, – хочет заполучить новый рынок сбыта.

– Чушь, – произнес Джон. Это прозвучало грубее, чем он намеревался, но все равно некоторые из присутствующих вздрогнули. Хорошо.

– Не считая того, что МВФ, будучи международной организацией, не может позволить частным фирмам диктовать себе условия, – продолжал Ирвинг, – подобные меры выходят далеко за рамки обычного вмешательства. С добрыми намерениями, которыми продиктовано это предложение, я даже не хочу спорить. Что касается демографической политики, кстати, даже эксперты не едины во мнении относительно того, как оценивать состояние дел в этой области на данный момент. Я полагаю, что подобные решения мы должны оставить на усмотрение каждой нации.

Джон озадаченно смотрел на стройного седовласого мужчину. Он сказал почти слово в слово то же, что и Маккейн, который во время их вечерней репетиции играл роль исполнительного директора.

– Возможно, вы правы, – произнес он поэтому, как делал уже дюжину раз. – Впрочем, мы придерживаемся