Порог греха - Юрий Францевич Курц

и герои. Когда в ней всё рушится и падает, появляются полчища ненасытных в воровстве чиновников и бандитов. Они нахрапом разворовывают и растаскивают страну, а простой люд призывают жить по закону и совести. Разве это не абсурд?»

«Меня считают преступником. Но я не более злодей, чем те, кто стоит у власти. Именно они принудили меня стать таким, какой я есть в настоящее время. Я сам себе определил право на следствие, защиту, суд и наказание. Всю свою жизнь, начиная с детского дома, я жил по чужим правилам и чужим указкам. А теперь живу только по своим и чувствую себя человеком с большой буквы. Даже по лезвию ножа я хожу по собственному разумению, а не чьей-то властной прихоти!

Моралисты обвиняют меня во всех смертных грехах. Они не дают себе труда задуматься, что мораль исторически обусловлена. И в данной исторической обстановке со мной, а значит народом, аморально поступает государство. С одной стороны, необузданное богатство и роскошь, с другой – вопиющая бедность и нищета. Законы чести и морали для властной своры – пустой звук. Идёт тихая гражданская война. И я в ней – партизан, как некогда мои мама и папа».

К полудню вернулся Алесь.

– Хватит, – сказал он твёрдо, – пойдёмте гулять! У вас мало времени. А свои записки я вам подарю, – неожиданно для себя пообещал он.

– Вот это здорово! – искренне обрадовалась Ксения.

На самодельных лыжах, широких и коротких, они обошли за полтора дня весь Буркачан. На коротких остановках или в тех местах, где рельеф местности позволял идти рядом, Алесь рассказывал о себе: раннем детстве, детском доме, учёбе в училищах, войне. Он увлекался воспоминаниями. И в голосе его появлялись то тяжёлый стонущий выдох, то лёгкое нежное придыхание. Иногда Ксения подмечала слезу на его глазах. Он отворачивал лицо и смахивал её указательным пальцем левой руки. Случалось, подзывал к себе Андакана, который бегал неподалёку, прятал свои чувства в игре с другом.

Грудь Ксении сжимало болью. Она понимала, что даже за такое короткое время общения с героем своих будущих очерков, успела привязаться к нему, и предстоящая разлука приводила её в отчаяние!

Каких-то ярко выраженных признаков необычности острова, на которые ссылался Алесь, Ксения не замечала. Конечно, удивил Камень духов: гладко отполированная поверхность, в которой, как в зеркале, отражалось небо, источала тепло. И в какой-то мере – семь родников с целебной водой. По вкусу она ничем не отличалась от обычной в таёжных ручьях. При внимательном взгляде бросалась в глаза какая-то упорядоченность в расположении деревьев и то, что среди них не было больных и ущербных. Летали осторожные птицы. Путь то и дело пересекали строчки и глубокие взрыхления звериных следов. Да, пожалуй, ещё ощущалась необыкновенная, непривычная лёгкость во всём теле: взмахни руками – и полетишь!

Когда они поднялись на вершину первой от Священной пещеры сопки, Алесь вдруг поднял вверх руку, обтянутую в кожаную перчатку. Затрепыхав крыльями, на запястье ему села белая птица.

– Здравствуй, мой милый, здравствуй, мой хороший! Почему ты не прилетал так долго?

– Это что за явление? – У Ксении загорелись восторгом глаза.

– Это мой пернатый друг, – не без самодовольства в голосе сказал Алесь, – кречет из семейства соколиных.

Круто загнутыми когтями кречет цепко держался за руку Алеся. Напружинив выпуклые мышцы и выпячивая широкую грудь, поворачивал туда-сюда головкой, как бы показывая себя.

– Как вам удалось приручить такое чудо? – Ксения потянулась рукой, чтобы погладить птицу.

– Нежелательно, Ксения Львовна, – Алесь мягко придержал её. – Я не знаю, как он отреагирует: кречет не ручной. Он однажды спас мне жизнь, и с того времени мы друзья.

Алесь опустил руку до уровня своей груди.

– Прости, друг, не захватил я для тебя угощенья: не знал, что ты объявишься именно здесь! Прилетай ко мне домой. Договорились?

Алесь подкинул кречета, и тот свечой ушёл в небо.

– Вот такие здесь, Ксения Львовна, чудеса!

– Да вы же… Вы же просто ведун какой-то! – Ксения не могла с лёту найти подходящего слова.

– Я, Ксения Львовна, скорее, язычник. Я стал действительно верить в то, что все звери и птицы – мои родственники. Что все окружающие меня предметы – живые существа… Мне порою совестно срубать дерево, драть мох на болоте, я уж не говорю о тех муках, которые испытываю, беря на прицел промыслового зверя… Хотя у них нет души, но есть дух. Им наделено всё сущее на земле. Дух объединяет Вселенную. Но не будем об этом.

– А вы недурно устроились, Алесь Вацлавич! – Ксения остановилась, опёршись подбородком на лыжные палки. – Вы не боитесь, что я запомню сюда дорогу, – пошутила она, – и приведу людей?

– Нет, – серьёзно сказал Алесь, – не боюсь. Без проводника путь сюда кому-либо заказан. Да и проводник должен быть посвящённым.

– А я вот соберу экспедицию и приду!

Алесь посмотрел на Ксению, как учитель смотрит на самоуверенного ученика, не знающего урока.

– Нет, не выйдет. Хотя вы можете и попытаться: вы смелая женщина! – Алесь улыбнулся, в карих глазах его светилась нежность. – Вот и со мной двинулись сюда без оглядки. Это с таёжным-то мужиком, убивцем, оборотнем и людоедом!

– Оставьте эти эпитеты для жёлтой прессы, Алесь Вацлавич, не обижайте меня! – Ксения сделала сердитое лицо.

– Ну, ну, – Алесь не поняв её деланной обиды, шагнул к ней, обнял одной рукой и на мгновение прижал к себе.

Ксения напряглась в ожидании – за таким жестом чаще всего следует поцелуй. Странно, ей захотелось, чтобы он поцеловал её. В губы! Подбежал Андакан. Вытянувшись стрункой, попытался достать лапами грудь Алеся, разъединил их.

– Ух ты, зверюга! – Алесь потрепал Андакана за морду. – Люблю я его: красивый, гордый и нежный!

– Теперь я понимаю, что помогает вам в борьбе! – засмеялась Ксения.

– Вы правильно понимаете! – лицо Алеся уже в который раз за время их разговора осветлилось счастливой улыбкой, он вздел к небу руки. – Любовь! Любовь! Любовь!

– И красота! – добавила Ксения. – Так говорил Достоевский. Вы читали его книги?

Алесь наморщил лицо, как будто съел чего-то кислого.

– Одну – «Идиот». Очень тяжеловесный язык, не по мне… Но с его философией солидарен. Красота? Однако красота и есть любовь!

За разговором они не заметили, как стемнело. За дальними горами, затянутыми седой дымкой, угасала вечерняя заря.

– Пора, Ксения Львовна, нам в свою берлогу, – Алесь показал ей на лыжню, давая право первенства, а сам затянул:

День отзвучал, и счастие, и свет уж пожелтели.

Чего ты ждёшь? Вон звёзды заблестели;

Уж иней лёг, отсрочек больше нет –