Возвращение в Оксфорд - Дороти Сэйерс

Гарриет не повела бровью.

— Я про это ничего не знаю.

— Ну да, — сказала мисс Эдвардс, — вы, наверное, пишете больше про факты, а не про всякую психологию.

Гарриет поспешила согласиться с этим утверждением.

— Ладно, не важно, — сказала мисс Эдвардс и довольно сухо с ней попрощалась.

Что же такое творится, гадала Гарриет. Как ни странно, она никогда раньше не задумывалась, что другие женщины думают о Питере или что сам Питер думает о других женщинах. Быть может, это говорило о ее доверии к нему, быть может, о безразличии, но, если подумать, он ведь эталон завидного жениха.

Войдя в комнату, она первым делом достала из сумки записку и уничтожила ее, не перечитывая. При одном воспоминании она залилась краской. Неудавшаяся героическая поэма — всегда отменный фарс.

Четверг запомнился всем прежде всего яростной, долгой и совершенно неожиданной ссорой между мисс Гильярд и мисс Чилперик. Дело было после ужина в профессорском саду. Как все началось, никто не запомнил. Кто-то перемешал книжки и бумаги на столе в библиотеке, в результате чего одна претендентка на степень по истории пришла на занятие без некоторых записей. Мисс Гильярд, у которой и так было плохое настроение, восприняла это как личную обиду, весь ужин дулась и в конце концов — как только ушла ректор — разразилась потоком негодования.

— Не понимаю, почему от чужой безалаберности всегда страдают мои студенты, — заявила она.

Мисс Берроуз заметила, что, по ее мнению, они страдают не больше остальных. Мисс Гильярд пришла в ярость и принялась перечислять все несчастья студенток-историков за последние три семестра, заключив, что все это похоже на умышленную травлю.

— А если учесть, — продолжала она, — что больше всего студенток сдают историю, это важнейший предмет…

Тут мисс Чилперик вежливо заметила, что в этом году больше всего студенток сдают выпускные экзамены по английской словесности.

— Так и знала, что вы это скажете, — отрезала мисс Гильярд. — Ну да, в этом году на пару человек больше — подчеркиваю, всего на пару человек, и понятия не имею, зачем им лишний тьютор, мне-то приходится справляться в одиночку…

Тут и разразилась ссора. Мисс Гильярд, уже не сдерживаясь, перешла на личности, обвинив мисс Чилперик в дерзости, высокомерии, недобросовестности, некомпетентности и стремлении привлечь к себе внимание. Дикость всех этих упреков попросту ошарашила бедную мисс Чилперик. Строго говоря, никто вообще не понимал, что происходит, — кроме разве что мисс Эдвардс, которая сидела, усмехаясь, и вязала себе джемпер из шелковой пряжи. Вскоре шквал критики обрушился уже на жениха мисс Чилперик — его академические достижения мисс Гильярд разнесла в пух и прах.

Мисс Чилперик поднялась, дрожа от возмущения.

— Вы не в себе, мисс Гильярд, — сказала она. — Мне все равно, что вы говорите обо мне, но я не позволю вам оскорблять Джейкоба Пепперкорна. — Она запнулась, пытаясь выговорить фамилию жениха. (Мисс Гильярд злобно ухмыльнулась.) — Мистер Пепперкорн — превосходный ученый, — продолжала мисс Чилперик, грозная, как разгневанный ягненок, — и я не позволю…

— Рада от вас это слышать, — произнесла мисс Гильярд. — Я б на вашем месте им и довольствовалась.

— Я вас не понимаю! — вскричала мисс Чилперик.

— Пускай мисс Вэйн вам объяснит.

И мисс Гильярд удалилась.

— Господи! — воскликнула мисс Чилперик, обернувшись к Гарриет. — Что она имела в виду?

— Понятия не имею, — ответила Гарриет.

— Я тоже, но кое о чем догадываюсь, — сказала мисс Эдвардс. — Знаете, если принести динамит на пороховой завод, то ждите взрыва. — Пока Гарриет пыталась вспомнить, о чем напоминает ей это сравнение, мисс Эдвардс продолжала: — Если в ближайшие несколько дней кто-нибудь не обнаружит причину всех этих беспорядков, ждите убийства. Уже сейчас мы на ножах — а что же будет к концу триместра? Надо было сразу звать полицию — если б я тогда была в колледже, я бы настояла. Нам бы тут не помешал тупой благонамеренный сержант — хоть для разнообразия.

С этими словами она тоже удалилась, а оставшиеся недоуменно уставились друг на друга.

Глава XIX

О плотно сбитый Самсон! О прочно сшитый Самсон! Я превосхожу тебя в искусстве владения рапирой, как ты меня — в искусстве ношения ворот. И я тоже влюблен.[261]

Вильям Шекспир

Гарриет оказалась совершенно права в своих догадках об Уилфриде. Четыре дня подряд она то и дело садилась его изменять и очеловечивать и наконец, проведя за этим занятием крайне неплодотворное утро, пришла к неутешительному выводу: всю книгу придется переписать заново. Уилфрид с его муками и человечностью теперь зиял кровавой раной на фоне плоских и пустых персонажей. Более того, устранив из действий своего героя психологически неправдоподобные мотивы, Гарриет обнаружила, что от сюжета отломился солидный ломоть — и сквозь образовавшуюся дыру уже виднелись хитросплетения новой, сложной и захватывающей, интриги. Пока же Гарриет бесцельно смотрела на витрину антикварной лавки. Уилфрид становился все больше похож на так полюбившиеся ей шахматные фигурки. Заглянешь к нему внутрь — а там чувства, мастерски сделанный резной шарик, покрутишь шарик в руках, а под ним — еще один, а там и третий.

Позади стола, на котором стояли шахматы, располагался яковианский буфет из черного дуба, и гладкая полированная поверхность вдруг смутно отразила знакомые черты — будто «призрак Пеппера».[262]

— Что там такое? — поинтересовался Питер, заглядывая ей через плечо. — Пивные кружки в виде головы? Оловянные горшки? Или этот странный комод с вычурными ручками?

— Шахматы, — ответила Гарриет. — Они меня покорили. Сама не знаю почему. Я все равно не играю. Но знаете, это как наваждение.

— Хотя причин к тому не видит разум, мы зову сердца уступаем разом.[263] Если что-то вами завладело — это достаточный повод завладеть им.

— Интересно, сколько за них хотят?

— Если это не позднейшая подделка и здесь полный комплект, то от сорока до восьмидесяти фунтов.

— Слишком дорого. Вы давно приехали?

— Прямо перед ланчем. Как раз шел к вам. Но вы куда-то идете?

— Нет, просто гуляю. Как вы, раскопали что-нибудь полезное?

— Прочесал всю страну, чтобы добыть сведения о человеке по имени Артур Робинсон. Вам это имя что-нибудь говорит?

— Ничего.

— Мне тоже. Потому я мог подойти к исследованию без всяких предрассудков. Что нового в колледже?

— Вчера произошло странное событие. Только я так и не поняла, что это было.

— Давайте прокатимся по окрестностям, и вы все мне расскажете. Я на машине, и сегодня чудесный день.

Обернувшись, Гарриет увидела, что у тротуара припаркован «даймлер».

— С удовольствием.

— Проползем чуть-чуть по улицам и выпьем где-нибудь чаю, — предложил он, помогая ей сесть.

— Какая оригинальная мысль, Питер!

— Правда? — Они медленно ехали по многолюдной Хай-стрит. — В самом слове «чай» есть что-то гипнотическое. Я приглашаю вас насладиться красотами английской глубинки, поведать мне о ваших приключениях и послушать про мои, обсудить план, от которого зависят спокойствие и доброе имя двух сотен человек, прошу почтить меня своим присутствием и продлить иллюзию рая, а говорю об этом так, будто все, что нам нужно, — это немного кипятка да тарелка синтетических сладостей из «Старой доброй тюдоровской чайной».

— А если мы проползаем до открытия деревенского паба, — практично заметила Гарриет, — то сможем выпить там пива с хлебом и сыром.

— Это мысль.

Хрустальные ручьи, что красотойИзысканным очам давали радость,Сверкая серебром, бегут по раюБожественную встретить Зенократу.[264]

На это Гарриет не нашлась что ответить и только внимательно разглядывала его руки, легко лежащие на руле. Они проехали Лонг-Марстон и двигались теперь по направлению к Марстону и Элсфилду. Вскоре Питер свернул на боковую улочку и остановился.

— Довольно в одиночку бороздить моря безбрежной Мысли.[265] Кто начнет, вы или я?

— Кто такой Артур Робинсон?

— Это тот самый джентльмен, что так странно себя повел, когда писал диссертацию. Он получил степень магистра искусств в Университете Йорка, работал тьютором в разных местах, выдвинул свою кандидатуру на должность профессора современной истории в том же самом Йоркском университете и пал жертвой превосходной памяти и выдающихся детективных способностей вашей мисс де Вайн, которая в то время возглавляла Флэмборо-колледж и входила в состав экзаменационной комиссии. Это был красивый светловолосый мужчина, в то время лет тридцати пяти, приятный в общении и любимый коллегами, хотя его социальный статус несколько подпортил неравный брак с дочкой квартирной хозяйки. После того печального случая с диссертацией он исчез, и больше о нем в академических кругах ничего не слышали. В то время у него была дочь двух лет, и жена ждала второго ребенка. Я ухитрился разыскать его прежнего друга, и тот сказал, что после катастрофы Робинсон как в воду канул — похоже, он уехал за границу и сменил фамилию. Друг отправил меня к некоему Симпсону из Ноттингема. Я пошел по следу, но обнаружил, что Симпсон, к моему большому неудобству, умер год назад. Тогда я вернулся в Лондон и послал сотрудниц мисс Климпсон на поиски друзей и коллег мистера Артура Робинсона, а также в Сомерсет-Хаус,[266] рыться в сводках рождений и смертей. Вот и все, что я успел за два дня напряженной работы, — кроме того, разумеется, что почтительно передал рукопись вашему секретарю.