Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

НКИД просил Политбюро «принять решение о ликвидации текущей задолженности и о возложении на НКФин обязанности аккуратного производства платежей». Предложение удовлетворить требования польской ноты ноября 1931 г. сопровождалось практической рекомендацией «приравнять для этой цели жел[езно] дор[ожные] платежи к коммерческим векселям»[1055].

1 июня 1932 г.

2. – О Польше (т.т. Крестинский, Стомоняков, Рудзутак).

а) Осужденного преступника Польше не выдавать.

б) Обязать НКИД дипломатическим путем добиться соблюдения со стороны поляков мирного договора в части сплава леса по пограничным рекам.

в) До урегулирования вопроса о сплаве леса сократить до минимума железнодорожные перевозки через Польшу, не делая никаких заявлений по этому поводу и произведя оплату задолженности.

г) Предложить НКИД и ОГПУ не допускать новых конфликтов с Польшей по всяким мелким вопросам.

Выписки посланы: т.т. Крестиискому, Менжинскому – все, Андрееву – п. «в».

Протокол № 102 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.6.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 151.

Постановка на Политбюро серии вопросов советско-польских отношений была связана как с выявившимися в предшествующие месяцы частными проблемами на фоне укрепления политических контактов с Польшей, так и с общими ожиданиями, которые вызвали в Москве поражение правых партий на парламентских выборах во Франции и образование кабинета Э. Эррио – последовательного сторонника сотрудничества с Советской Россией. «Все говорит за то, что в связи со сменой правительства во Франции предстоит изменение позиции Франции, Польши и лимитрофов в отношении заключения пактов с нами», – подытоживал член Коллегии НКИД анализ поступавшей в Москву внешнеполитической информации[1056]. В этом русле воспринималось и предложение министра Залеского о польском посредничестве для возобновления переговоров СССР и Румынии о заключении пакта ненападения (запись этой беседы была направлена Крестинский Сталину)[1057]. В преддверии польско-румынско-советских переговоров высшее руководство СССР проявило заинтересованность в разрешении второстепенных конфликтов с Польшей, затрагивавших как хозяйственные и административно-юридические, так и политические аспекты двусторонних отношений.

Согласно ст. II Мирного договора 1921 г. обе стороны приняли на себя обязательство предоставить друг другу право свободного судоходства и сплава. На протяжении десятилетия советские хозяйственные организации беспрепятственно осуществляли сплав леса по пограничным рекам Случ и Морач (Белоруссия, район Мозыря). В июле 1931 г. лунинецкий староста объявил советской стороне о расторжении протокола местной пограничной комиссии по Житковичевскому району, которым определялись правила производства сплава. Это решение мотивировалось ссылкой на неурегулированность конфликтов на этом участке границы, прежде всего – инцидентом с ее переходом в 1930 г. рядовым Корпуса пограничной охраны Яном Границким. По сведениям ОГПУ, Границкий «перешел нелегально государственную границу и сделал попытку насильственного увода в Польшу трех советских крестьян, работавших в пограничной полосе, и применил для этой цели оружие, однако был задержан нашей погранохраной». В декабре 1930 г. «тройка» полпреда ОГПУ БССР приговорила Границкого к пяти годам заключения в концлагере[1058]. В результате позиции, занятой местными польскими властями, вопрос о возобновлении сплава и судьбе Границкого «был перенесен для разрешения в дипломатическом порядке». После длительных переговоров Варшава формально согласилась с допущением советского сплава, а Москва обещала рассмотреть возможность включения Границкого в список лиц, подлежащих персональному обмену[1059]. Весной 1932 г. наркомат лесной промышленности подготовил к сплаву в этом районе около 50 тыс. кубометров деловой древесины, «однако после открытия навигации этого года, когда древесина была спущена на воду и сплочена в плоты, со стороны Польши последовало запрещение в отношении сплава этого леса»[1060].

Новые переговоры полпредства в Варшаве с начальником Восточного департамента МИД Т. Шетцелем натолкнулись на «дело» Границкого; «известный своей враждебностью к СССР вообще и чрезвычайной непримиримостью к текущим делам», Шетцель ультимативно заявил, что сплав будет разрешен только в случае внеочередного персонального обмена солдата Корпуса погранохраны. Протестуя против установления связи между этими двумя вопросами и предъявив Польше устное обвинение в нарушение Рижского договора, НКИД был вынужден учесть заинтересованность наркомлеса в сплаве по пограничным рекам. Поэтому внешнеполитическое ведомство договорилось с Главным управлением пограничной охраны ОГПУ СССР о персональном обмене Границкого на «одного из советских пограничников, случайно попавших на польскую территорию». В ответ на сообщение об этом Шетцель потребовал безусловной выдачи Границкого, обещая при будущем общем персональном обмене «взять у нас на одного человека меньше». Обсудив создавшееся положение в середине мая 1932 г., Коллегия НКИД пришла к заключению, что принятие «наглого требования Шетцеля неизбежно создаст в польском МИД убеждение в полной безнаказанности для них политики шантажа» и явится «опасным прецедентом для наших отношений с Польшей», что в будущем может повлечь за собой «материальный ущерб, значительно больший, чем те убытки, которые Наркомлес понесет в советской валюте» при перегрузке леса на железные дороги. К этому примешивались и опасения ГУПО ОГПУ, что освобождение Я. Границкого «будет стимулировать переброску поляками на нашу границу с целью разведки или диверсии польских пограничников». НКИД предлагал послать МИД Польши «решительную ноту протеста против нарушения мирного договора и тактики Шетцеля», ужесточить пограничный режим и закрыть польские мельницы и плотины на пограничных реках, одновременно вступив с Польшей в переговоры о заключении генеральной сплавной конвенции[1061]. 17 мая Стомоняков информировал наркома лесного хозяйства Лобова о целесообразности отказаться в 1932 г. от сплава леса по Случу и Морочи. «Не входя по существу в состояние переговоров Наркоминдела с Польшей, – обращался С.С. Лобов к Генеральному секретарю ЦК ВКП(б), – мы приняли директиву тов. Стомонякова к исполнению». Изыскивая способы уменьшить неизбежные убытки, Наркомлес просил ЦК «дать Наркоминделу указание о быстрейшем урегулировании взаимоотношений с Польшей для того, чтобы иметь возможность как сплавить древесину этого года, так и дальнейшей эксплуатации богатых массивов этого района»[1062].

В связи с обращением Лобова председатель Валютной комиссии СНК СССР и Политбюро ЦК ВКП(б) Я.Э. Рудзутак отдал распоряжение Госбанку СССР приостановить платежи Польше по железнодорожным расчетам, предусмотренные майским постановлением Политбюро[1063]. В руководстве НКИД, однако, полагали, что под влиянием нажима Польша не только не откажется от взятой линии, но «может осуществить свою угрозу о прекращении приема транзитных советских товаров в кредит в счет будущих ж[елезно] д[орожных] расчетов». Поэтому Стомоняков просил Политбюро утвердить директивы по дальнейшим переговорам с Польшей о сплаве и «деле» осужденного Границкого, пригласив на обсуждение начальника ГУПО ОГПУ Быстрых[1064].

Решение Политбюро дезавуировало действия Рудзутака, однако в части разрешения сплавного конфликта в нем оказались учтены не все предложения НКИД. Просьба санкционировать до 1933 г. отказ от сплава в районе Мозыря была отклонена, и НКИД был ориентирован на энергичные шаги по скорейшему разрешению этой проблемы. Одним из главных обстоятельств внесения корректив являлись валютные затруднения. Советское руководство надеялось смягчить их остроту путем перенесения части внешнеторговых грузов с железных дорог на воду. Временная Комиссия Политбюро по валютным резервам под председательством Л.М. Кагановича к концу июня выработала предложения о путях снижения валютных накладных расходов. 23 июня они были одобрены Политбюро. АО «Экспортлес» и Наркомвнешторгу, в частности, предписывалось активизировать пограничный сплав на Тильзит, Мемель, другие торговые центры Северо-Запада и соответственно уменьшить объем древесины, перевозимой по литовским, польским, германским и финляндским железным дорогам. Таким путем предполагалось получить около трети валютной экономии по лесному экспорту (230 из 665 тыс. рублей)[1065]. Решение проблемы оплаты перевозок, вновь поднятой в представлении НКИД, могло в этих условиях быть только половинчатым. Политбюро, судя по всему, решило создать впечатление, будто задержка платежей железным дорогам в прошлом и временное ограничение перевозок в будущем являются реакцией на действия польских властей по сокращению сплава леса по пограничным рекам (о возможности подобной увязки в материалах НКИД не упоминалось, а сама проблема платежей возникла много ранее этих действий). Вероятно, осознавая уязвимость такой позиции Политбюро сочло нецелесообразным выступать с «заявлениями по этому поводу».