Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

1. Признать недопустимым официальное участие в этих судебных делах правительственных организаций, т. е. Торгпредства и НКВнешторга.

2. Признать, что Центросоюз должен не только формально, но и по существу серьезно защищать перед эстонским судом по этим делам.

3. Ввиду исчерпания всех средств дипломатического воздействия на эстонское правительство признать необходимым немедленно прибегнуть к следующим мерам экономического давления на Эстонию.

4. Предложить НКВТ прекратить всякие закупки в Эстонии, а также завоз туда непроданных товаров для продажи им для транзита в третьи страны, а равным образом прекратить фрахтование эстонских судов. Одновременно сократить аппарат Торгпредства и Совторгфлота, оставив минимальное количество людей для поддерживания формальных экономических отношений.

5. Разрешить Торгпреду в Эстонии дать понять эстонскому правительству, что ввиду отмены последним правовых гарантий для СССР и Торгпредства, он не может осуществлять намеченной положительной программы заказов и других сделок в Эстонии.

Протокол № 98 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 4.5.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 113, 123.

Начало «делу Якоба Пертселя» было положено в 1920 г., когда представители Всероссийского Центрального Союза Потребительских Товариществ (Центросоюза) при участии полпреда И.Э. Гуковского заключили с этим эстонским коммерсантом договор на поставку 3000 тонн железных гвоздей и 16 000 бочек цемента. Пертсель поставил около 600 пудов гвоздей и 9000 бочек цемента. Оплатив часть заказа, советская сторона отказалась от оставшейся, что привело к возбуждению иска о выплате неустойки, который был предъявлен Центросоюзу. Суд первой инстанции (ревельско-гапсальский мировой съезд) в 1922 и 1927 гг. удовлетворял иск Пертселя, обязав Центросоюз выплатить около 180 тыс. германских марок и возместить судебные издержки (около 26 тыс. марок). Следующее судебное рассмотрение дела в этом суде состоялось в декабре 1930 г. и привело к снижению первой из этих выплат до 3,5 тыс. эстонских крон; спустя год судебная палата определила их в 11 тыс. крон[1044]. Помимо этого в судебном производстве находилось еще два иска Пертселя: один на 169 000 крон, другой – на 2 миллиона золотых рублей. К 1932 г. Пертсель, не без участия советских органов, отказывавшихся выполнять постановления суда, был фактически разорен, в результате чего его освободили даже от оплаты судебных издержек.

Затянувшимся судебным разбирательством был создан прецедент, более чем неприятный для советской стороны: случаи невыполнения или недобросовестного выполнения обязательств советскими внешнеторговыми организациями были далеко не единичны. Нести полную материальную ответственность за их действия советское государство отказывалось, и ситуацию, при которой на счета торгпредства мог быть наложен арест, а само оно фактически становилось банкротом, рассматривало как недопустимую. Поэтому НКВТ и торгпредству в Таллине запрещалось принимать официальное участие в судебных разбирательствах (последнее должно было ссылаться на свой особый статус). Положение Москвы осложнялось отсутствием прочной юридической основы деятельности торгпредства в Эстонии (из прибалтийских государств лишь с Латвией СССР была заключена специальная Конвенция о третейских судах по торговым и гражданским делам (10 октября 1927 г.). Эти обстоятельства объясняют готовность советского руководства идти на огромные уступки: в случае «ликвидации» в той или иной форме дела Пертселя оно в апреле 1932 г. соглашалось взять на себя беспрецедентные обязательства выдачи в Эстонии заказов на половину всей выручки от реализации экспорта советских товаров[1045]. Другой способ «ликвидации» инцидента был выдвинут в начале 1932 г. торгпредом Г.К. Клингером, предлагавшим НКВТ скупить через третьих лиц большинство векселей Пертселя. Полномочный представитель СССР в Таллине также считал этот способ решения проблемы наиболее практичным. В конце марта заместитель наркома внешней торговли Элиава ответил Клингеру категорическим отказом, не приводя при этом никаких аргументов против проведения этой акции, возможной причиной было то, что это явилось бы фактическим признанием законности претензий Пертселя[1046].

Вплоть до конца весны 1932 г. руки Москвы связывали переговоры о заключении советско-эстонского пакта о ненападении и борьба с усиливавшейся международной кампанией против советского демпинга. Эти обстоятельства (и огромное положительное сальдо СССР в торговле с Эстонией), судя по всему, заставляли НКИД с крайней осторожностью относиться к применению экономических санкций в отношении Таллина из-за «дела Пертселя» (фактически – «дела Центросоюза»). Набор сформулированных в постановлении (пп. 3–4), вероятно, исходил от НКВТ и был принят по настоянию А.П. Розенгольца. За принятие мер экономического давления в отношении Эстонии, занимавшей в тот период «такую ярко враждебную к нам позицию, какой не занимала за последние годы», высказывались еще в конце февраля 1932 г. участники межведомственного совещания, созванного по инициативе НКИД. Наконец, в конце апреля Ш.З. Элиава и Б.С. Стомоняков обратились с совместным письмом в Политбюро ЦК ВКП(б). К письму был приложен проект постановления, полностью совпадающий с его окончательным текстом[1047]. Выбор времени для обращения в ЦК и принятия им решения об иске Пертселя, возможно, объясняется вступлением в завершающую фазу шестимесячных переговоров о пакте ненападения с Эстонией. Симптоматично, что постановление Политбюро было принято в день подписания этого пакта.

Санкционированные Политбюро меры привели к немедленным результатам. Уже месяц спустя Б.С. Стомоняков писал Ф.Ф. Раскольникову, что «неудачное маневрирование Торгпредства при выполнении директив о свертывании работы наших хозорганов в Эстонии привело к тому, чего я с самого начала опасался. Эстонские газеты уже пишут о «начавшейся экономической войне между СССР и Эстонией». Он требовал от полпреда избегать не только всяких шагов, но даже отдельных заявлений в неофициальных беседах (!), которые могли бы быть истолкованы как подтверждение того, что правительство или хотя бы НКВТ объявили экономическую войну Эстонии. «Для нас особенно опасно становиться на путь бойкота, ибо это облегчило бы нашим врагам пропаганду и проведение бойкота против СССР». Сокращение торговых оборотов следовало объяснять неуверенностью настроений советских хозорганов[1048]. Заявление временного поверенного в делах М.В. Буравцева (сделанные в частной беседе) о том, что СССР «неизбежно договорится» с великими державами и Польшей, а в результате государства Прибалтики «останутся у разбитого корыта», вызвало резкую реакцию Б.С. Стомонякова: «Возмутительно. Это великодержавный тон»[1049]. Однако, ситуация для Эстонии сложилась исключительно тяжелая: в первом полугодии 1932 г. экспорт СССР составил в 1624 тыс. эстонских крон, а советский импорт – лишь 66 тыс. крон[1050].

Эстонское правительство оказалось перед необходимостью повлиять на судебные органы. В начале октября 1932 г. Гражданское отделение Государственного суда Эстонской республики вынесло благоприятное для советской стороны решение по кассационной жалобе: «рассмотрение и разрешение упомянутого иска не относится к компетенции судебных установлений Эстонской республики». Торгпред Г.К. Клингер в срочной телеграмме члену коллегии НКВТ Ш.М. Дволайцкому с облегчением отмечал, что возник прецедент, закрепивший за торгпредством дипломатический иммунитет[1051]. В конце октября 1932 г. нарком Розенгольц предложил Политбюро вернуться к налаживанию с Эстонией нормальных экономических отношений[1052].

12 мая 1932 г.

Опросом членов Политбюро

[нрзб.] – О задолженности НКПС.

Обязать Валютную комиссию ликвидировать текущую задолженность НКПС иностранным жел. дорогам. Приравнять платежи инодорогам к коммерческим векселям.

Выписки посланы: т.т. Рудзутаку, Крестиискому, Миронову.

Протокол № 100 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 16.5.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 12. Л. 135.

Проблема оплаты задолженности по железнодорожным перевозкам была поставлена НКИД перед Генеральным секретарем ЦК ВКП(б) 9 мая 1932 г. В письме Крестинского напоминалось, что «в течении последних двух лет между НКПС и польскими железными дорогами не прекращаются недоразумения, возникающие вследствие несвоевременной уплаты нами сумм, следуемых польским железным дорогам за провоз наших товаров», и этот вопрос неоднократно возникал не только в дипломатических и межведомственных дискуссиях, но и явился «предметом обсуждения Политбюро»[1053]. Толчком к новому обращению НКИД в Политбюро стали четыре вербальные ноты польского правительства, полученные Москвой с марта 1931 по апрель 1932 г. Нотой от 11 ноября 1931 г. Польша выдвинула требования о немедленном погашении задолженности и принятии мер, обеспечивающих впредь аккуратные платежи. В противном случае, предупреждала польская нота, будет прекращено кредитование перевозок советских грузов и введена «франкотурная оплата». Двумя нотами 1932 г. (от 4 февраля и 20 апреля) польское правительство напоминало о необходимости дать ответ на свой ноябрьский демарш[1054]. Между тем, наркомат по иностранным делам продолжал хранить вынужденное молчание, ибо, несмотря на его усилия в НКПС и Валютной Комиссии, «общего решения о производстве платежей в надлежащие сроки принято не было». В апреле 1932 г. был просрочен очередной платеж 103 тыс. долларов, в течение первой половины мая предстояла выплата польским железным дорогам еще 439 тыс. долларов, но, констатировал Крестинский, Валютная Комиссия не предоставила наркомату путей сообщения валютных ассигнований на эти цели. Беспокойство НКИД вызывала не только «опасность выполнения поляками их угрозы прекратить кредитование советских перевозок». Исполняющий обязанности наркома апеллировал к обостренному страху руководителей страны, что ее могут выставить несостоятельным должником: «посылка нам 4-х нот преследует, по-видимому, и другую цель – собрать в портфель польского МИДа коллекцию нот, с тем, чтобы в случае приведения вышеуказанной угрозы [в исполнение. – Авт.], опубликовать ноты в мировой буржуазной прессе слухи [sic] о неплатежеспособности СССР, нашедшей свое выражение в просрочках платежей по жел[езно]дор[ожным] расчетам».