Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

Уклончивость Румынии вызвала беспокойство руководителей французской и польской дипломатии, перешедшее в апреле 1932 г. в попытку посредничества между СССР и Румынией для выработки взаимоприемлемых условий пакта (Москве и Бухаресту были предложены услуги правоведов МИД Франции, а затем и содействие министра иностранных дел Польши Залеского[1099]). 1 апреля в беседе с английским послом польский министр иностранных дел заявил, что, возможно, Пилсудский проведет неделю-две в Румынии (возвращаясь из Египта на родину) и воспользуется этим для того, чтобы оказать нажим на короля ради достижения договоренности с советским правительством[1100].

Дальневосточный конфликт не оказал видимого воздействия на поведение советского руководства в отношении заключения пактов с Францией, Польшей и Румынией. 17 апреля 1932, опросом членов Политбюро была утверждена телеграмма полпреду в Токио, в которой откладывание Ямамото встречи с Трояновским интерпретировалось как «дипломатическая болезнь» – «японцы, видимо, предпочитают военный союз с Румынией и Польшей против СССР переговорам с нами». «Нам сообщают, что японцы уже оформляют военный союз с Польшей и Румынией, о чем Вы должны открыто заявить в очередной беседе с представителями правительства, сказав им, что нам не страшны никакие военные союзы»[1101].

Подписание 4 мая договора о ненападении между СССР и Эстонией сделало состояние советско-румынских переговоров единственным препятствием к подписанию парафированных пактов с Польшей и Францией. В Москве убедились, что правительство Тардье не пойдет на подписание без Польши и Румынии, а «маршал Пилсудский пригрозил Румынии самостоятельным подписанием пакта с нами в случае дальнейшего упорства»[1102]. Вдогонку неофициально выехавшему в Берлин Литвинову была направлена телеграмма с указанием не отказываться от польского посредничества для возобновления переговоров о договоре ненападения с Румынией[1103]. На встрече Литвинова с Залеским было условлено, что МИД Польши побудит нового министра иностранных дел Румынии Н. Титулеску, зарекомендовавшего себя ярым защитником прав Румынского Королевства на Бессарабию, согласиться официально возобновить советско-румынские переговоры. В преддверии польско-румыно-советских консультаций 2-м Западным отделом НКИД был подготовлен текст Договора о ненападении между СССР и Румынией, в котором были зафиксированы положения, согласованные в Риге окончательно или ad referendum, а также предложения сторон. Этот документ был сообщен в ЦК ВКП(б) и явился дополнительной основой дальнейших бесед между Литвиновым и Залеским.

23 июня 1932 г. польский министр сообщил о готовности Титулеску к поиску компромисса и вручил Литвинову выработанный МИД Польши новый проект пакта ненападения между СССР и Румынией. Ознакомившись с ним, нарком обратил внимание собеседника на «неприемлемость 1-й статьи и на отсутствие всякого упоминания о спорных вопросах». «Когда я сказал Залескому, что если Румыния будет настаивать на неупоминании спорных вопросов, то из переговоров ничего не выйдет и что придется вернуться к вопросу подписания советско-польского пакта, Залеский промолчал, из чего заключаю, – докладывал Литвинов в Москву, – что он такую возможность предусматривает»[1104]. Нарком намеревался при последующей встрече с министром вручить ему заготовленный контрпроект договора.

После получения телеграммы Литвинова о беседе с польским министром Н.Н. Крестинский обратился к Секретарю ЦК ВКП(б) с краткой запиской, в которой от своего предлагал «принять предложение т. Литвинова, именно разрешить ему сообщить Залескому о неприемлемости для нас предложенного им текста польско-румынского пакта». В пользу этого и.о. наркома выдвигал две группы аргументов. Во-первых, в тексте Залеского «нет требуемой нами оговорки о Бессарабии» и «некоторые статьи» согласованного в Риге текста «для нас выгоднее, чем польско-советский пакт, который Залеский положил в основу своего проекта. Во-вторых, «независимо от неприемлемости для нас предложенного Залеским проекта, в настоящее время нет необходимости ускорять ценой уступок заключение пакта с Румынией».

Крестинский напоминал, что вступление в переговоры с Бухарестом было обусловлено настоянием Польши, «теперь же, как мы знаем из самых разнообразных источников, Польша заявила Румынии, что она не станет дожидаться ее и оформит заключение пакта с нами, чтобы не оторваться от прибалтов». Поведение же Таллина, Риги и Хельсинки показывает, что они «решили не ждать Румынию», и «Польша при создавшемся положении пойдет с прибалтами, а не с румынами»[1105].

Постановление Политбюро не означало заметных перемен в советской тактической линии. Утвержденный Политбюро текст телеграммы (немедленно переданной в Женеву)[1106] вносил в предложения Крестинского новый момент – Литвинову поручалось заявить о готовности возобновить прямые переговоры с Румынией. Видимое смягчение директивной формулы, по сравнению с проектом Крестинского, привело к обратным результатам в дипломатическом поведении Литвинова. Получив эти указания, он воздержался от передачи Залескому советского контрпроекта, заявив вместо этого, «что врученный им документ все еще отражает непримиримость Румынии, нисколько не изменившись после рижских переговоров», и «поэтому какие-либо предложения с моей стороны послужили бы… новому затягиванию переговоров». «Единственным средством» избежать этого является скорейшее подписание Польшей пакта с СССР, «после чего румынское правительство станет более разумным». «Сейчас же после подписания» нарком обещал вручить Залескому «контрпроект для Румынии»[1107]. Таким образом, Литвинов интерпретировал решение Политбюро «О пакте с Румынией» как направленное главным образом на ускорение подписания договора с Польшей (что вполне согласовывалось с пожеланиями его первого заместителя).

5 июля министр иностранных дел Польши сообщил, что Пилсудский принял предложение о подписании парафированного 25 января текста договора о ненападении с СССР. Литвинов передал Залескому советский вариант сводного текста Договора; после чего, продолжая беседы с Литвиновым и Штейном, польская делегация выработала несколько частных и общих вариантов советско-румынского компромисса[1108]. Исчерпав средства воздействия на Румынию, Варшава решилась на подписание пакта о ненападении с СССР (25 июля 1932 г.) без каких-либо гарантий, что за этим актом последует аналогичный договор с ее единственной союзницей в Восточной Европе.

1 июля 1932 г.

28. – Об увеличении наших закупок в Литве.

Отложить.

Протокол № 106 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.7.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 890. Л. 5.

Вопрос был включен в повестку дня Политбюро по инициативе наркомвнешторга А.П. Розенгольца. В конце июня 1932 г., обращаясь с запиской в Политбюро по вопросу о торговых отношениях с Литвой, он констатировал обоснованность недовольства литовского правительства их состоянием. Традиционное для советско-литовской торговли отрицательное для Каунаса сальдо должно было в 1932 г. еще более возрасти, поскольку планом предусматривалось экспортировать в Литву на 4,6 млн. руб., а импортировать всего на 0,3 млн. Для смягчения этого дисбаланса Розенгольц предлагал закупить в Литве на 350 тыс. рублей товаров широкого потребления для последующей реализации через Торгсин[1109], что позволило бы в кратчайшие сроки не только вернуть затраченную валюту, но и получить 100–200 % прибыли.

Несмотря на, в целом, мизерный размер запрошенных ассигнований и перспективу их быстрого возврата, руководство Политбюро и СНК СССР предпочло воздержаться от санкционирования этой меры. Как показывает обращение Н.Н. Крестинского к Л.М. Кагановичу в конце июля 1932 г., вопрос по-прежнему оставался открытым. Вероятно затруднения создавались не только существом дела, но и возражениями процедурного характера. В июле-августе 1932 г. комиссиями Политбюро и Совнаркомом велась работа по уточнению импортного плана на 1932 г.[1110]

26 июля 1932 г.

Опросом членов Политбюро

29/2. – О Совпольторге.

Принять предложение НКВТорга о денонсировании договора по Совпольторгу.

Выписки посланы: т.т. Боеву, Крестиискому, Керженцеву.

Протокол № 110 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.8.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 13. Л. 50.

По соглашению о продлении учредительного договора Совпольторга на 1932—начало 1933 г.[1111], этому смешанному обществу передавалась большая часть запланированных к размещению в Польше советских заказов (4 млн. рублей из общей суммы 5,8 млн. рублей). Взамен «Совпольторг» принял обязательство обеспечить экспорт советских товаров (в Польшу – на 2,7 млн. рублей, в другие европейские страны – на 2,4 млн. рублей)[1112]. В результате положение торгпредства в Польше пошатнулось. По импортному плану СССР на 1932 г. варшавскому торгпредству оставалось разместить лишь треть (и притом наименее привлекательных для польских хозяйственников) заказов, главным образом, на черные металлы. Положение обострили действия польского правительства по «постепенному вытеснению торгпредства и усилению позиций “Совпольторга”», которому НКВТ пришлось передать реализацию экспортируемой в Польшу рыбы. Москва оказалась перед возможностью, что, «сосредоточив в Совпольторге работу по основным видам нашего экспорта, поляки сумеют затормозить экспорт тех из них, каковые им нежелательны, увязать экспорт остальных с работой местных синдикатов»[1113]. Внешнеторговое ведомство попыталось остановить процесс перераспределения полномочий в пользу смешанного товарищества, прекратив в апреле-мае 1932 г. выдачу ему лицензий и возложив на торгпредство переговоры с правительством Польши о получении СССР экспортных контингентов на рыбу, пушнину и табак в обмен на советские заказы металлургической промышленности. Антонов-Овсеенко, наряду с торгпредом Абелем стремившийся объединить усилия по продвижению советского экспорта в Польшу, оценивал эти шаги НКВТ как правильные, но недостаточные для вывода торгпредства из «почти ликвидного состояния», тем более, что переговоры о выдаче заказов силезской промышленности были вновь перенесены в Берлин и они не могли эффективно использоваться для давления на министерство торговли и промышленности Польши. «Отсутствие элементарной сговоренности и централизации в данном случае ведет к еще большему ослаблению подорванных позиций торгпредства», – писал полпред в НКИД и НКВТ[1114]. Он утверждал, что дальнейшее укрепление СПТ позволит полякам установить фактический контроль над «всей нашей экономической работой в Польше, подчиняя ее своим частным и политическим интересам», приведет к созданию «фактически монопольного объединения «русских дел» в противовес нашей монополии внешторговли».