Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

26 июля 1932 г.

Опросом членов Политбюро

29/2. – О Совпольторге.

Принять предложение НКВТорга о денонсировании договора по Совпольторгу.

Выписки посланы: т.т. Боеву, Крестиискому, Керженцеву.

Протокол № 110 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.8.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 13. Л. 50.

По соглашению о продлении учредительного договора Совпольторга на 1932—начало 1933 г.[1111], этому смешанному обществу передавалась большая часть запланированных к размещению в Польше советских заказов (4 млн. рублей из общей суммы 5,8 млн. рублей). Взамен «Совпольторг» принял обязательство обеспечить экспорт советских товаров (в Польшу – на 2,7 млн. рублей, в другие европейские страны – на 2,4 млн. рублей)[1112]. В результате положение торгпредства в Польше пошатнулось. По импортному плану СССР на 1932 г. варшавскому торгпредству оставалось разместить лишь треть (и притом наименее привлекательных для польских хозяйственников) заказов, главным образом, на черные металлы. Положение обострили действия польского правительства по «постепенному вытеснению торгпредства и усилению позиций “Совпольторга”», которому НКВТ пришлось передать реализацию экспортируемой в Польшу рыбы. Москва оказалась перед возможностью, что, «сосредоточив в Совпольторге работу по основным видам нашего экспорта, поляки сумеют затормозить экспорт тех из них, каковые им нежелательны, увязать экспорт остальных с работой местных синдикатов»[1113]. Внешнеторговое ведомство попыталось остановить процесс перераспределения полномочий в пользу смешанного товарищества, прекратив в апреле-мае 1932 г. выдачу ему лицензий и возложив на торгпредство переговоры с правительством Польши о получении СССР экспортных контингентов на рыбу, пушнину и табак в обмен на советские заказы металлургической промышленности. Антонов-Овсеенко, наряду с торгпредом Абелем стремившийся объединить усилия по продвижению советского экспорта в Польшу, оценивал эти шаги НКВТ как правильные, но недостаточные для вывода торгпредства из «почти ликвидного состояния», тем более, что переговоры о выдаче заказов силезской промышленности были вновь перенесены в Берлин и они не могли эффективно использоваться для давления на министерство торговли и промышленности Польши. «Отсутствие элементарной сговоренности и централизации в данном случае ведет к еще большему ослаблению подорванных позиций торгпредства», – писал полпред в НКИД и НКВТ[1114]. Он утверждал, что дальнейшее укрепление СПТ позволит полякам установить фактический контроль над «всей нашей экономической работой в Польше, подчиняя ее своим частным и политическим интересам», приведет к созданию «фактически монопольного объединения «русских дел» в противовес нашей монополии внешторговли».

Нарекания вызывали также высокие организационные расходы и невысокая эффективность Совпольторга. Обследование СПТ Заграничной инспекцией наркомата РКИ побудило признать его работу за 1932 – начало 1933 гг. неудовлетворительной. Отмечалось «плохое знание фирм, плохое использование европейской конъюнктуры, излишние уступки, неповоротливость, слабое продвижение советского экспорта в Польшу, рост накладных расходов, административных расходов» и др.[1115]. Вероятно, в связи с этими чертами деятельности Совпольторга и заинтересованностью в прямых oneрациях на польском рынке некоторые крупные внешнеторговые организации («Цветметимпорт», «Экспортхлеб», «Рыбоэкспорт», «Союзпромэкспорт» и другие) отказались продолжать уплату взносов в СПТ и выбыли из его членов[1116].

Во второй половине мая проблемы распределения функций между варшавским торпредством и Совпольторгом подверглись обсуждению в НКВТ с участием торгпреда Абеля. Однако лишь спустя несколько недель заместитель наркома внешней торговли И.В. Боев внес на утверждение Политбюро предложение о денонсировании заключенного четырьмя месяцами ранее договора о деятельности Совпольторга. 25 июля секретарь ЦК ВКП(б) Каганович направил по этому поводу срочный запрос в наркомат по иностранным делам[1117]; в ответ Крестинский сообщал, что «НКИД присоединяется к предложению т. Боева денонсировать договор по Совпольторгу, предложив польской стороне вступить в переговоры о заключении нового договора»[1118]. По всей вероятности, как предложение НКВТ, так и постановление Политбюро подразумевали, что расторжение продленного учредительного договора не означает ликвидацию советско-польского акционерного общества.

В какой форме и в какие сроки было выполнено решение Политбюро установить не удалось. С середины 1932 г. активность СПТ, по всей вероятности, пошла на спад. По итогам 1932 г. экспортный план НКВТ был выполнен Совпольторгом на 58 %, а план по импорту – на 58,9 %. Если общий– «уточненный план» Наркомвнешторга по экспорту в Польшу в 1932 г. был выполнен на 93 %, то приходящаяся на СПТ часть этого плана – лишь на 82 %[1119].

После длительных переговоров учредительный договор об СПТ 17 февраля 1933 г. был продлен на последующие два года, «причем польская сторона взяла на себя обязательство предоставить «Совпольторгу» кредит в сумме 1250 тыс. долларов и право ввоза советских товаров в рамках импортного плана; признать за «Совпольторгом» право на снижение пошлин по новому тарифу, снижение железнодорожных тарифов для советских товаров и возможное предоставление дополнительных товарных кредитов». Экспортный план СПТ был сокращен до 2,2 млн. рублей, тогда как размеры импорта в СССР в феврале 1933 – январе 1934 г. были установлены на прежнем уровне (4 млн. рублей). Наркомвнешторга обязался «разместить через А/О «Совпольторг» заказов в Польше до 15-го июля 1933 г. на сумму… два миллиона рублей»[1120].

В начале 1934 г. договор о Совпольторге по инициативе советской стороны был окончательно расторгнут, и смешанное общество прекратило свое существование.

1 августа 1932 г.

18. – О Польше (т. Крестинский).

Принять предложение НКИД.

Выписка послана: т. Крестиискому.

Протокол № 110 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.8.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 13. Л. 49.

На основании дополнительного протокола к соглашению о репатриации, заключенного РСФСР и Польшей 21 февраля 1921 г., в течение последующих лет между Советским Союзом и Польшей происходил персональный обмен политическими заключенными. 3 января 1928 г. был произведен обмен последней партии заключенных, подпадавших под действие этого соглашения. При этом польская сторона «недополучила несколько человек в счет установленного в 1921 г. контингента», и в феврале 1928 г. правительство Польши выступило с предложением о дополнительном обмене. Коллегия НКИД дала согласие на него «в качестве заключительного обмена по Мирному договору» при условии паритета («голова за голову»). Переговоры о новом обмене велись до середины 1929 г. Советская сторона считала, что поведение Варшавы в деле Войцеховского (в 1928 г. покушавшегося на жизнь торгпреда Лизарева) не дает оснований для уступок по различным аспектам обмена и затягивала переговоры. С осени 1929 г., вероятно под влиянием нарастания политического кризиса и ужесточением правительственных репрессий, режим Пилсудского счел продолжение переговоров о персональном обмене заключенными неуместным. Лишь в июле 1931 г. польский посланник в Москве передал НКИД предложение о возобновлении переговоров на этот счет.

Дискуссии о персональном обмене фактически возобновились в начале декабря 1931 г. и проходили в обстановке начавшейся нормализации политических взаимоотношений СССР и Польши. Польская сторона, прежде стремившаяся расширить список обмениваемых заключенных, согласилась с его сокращением с шестидесяти до сорока человек с каждой стороны, как то предусматривали предложения ОГПУ СССР, согласованные им с Представительством ЦК КПП в Москве и переданные польской миссии через Наркоминдел[1121]. Советская сторона дала согласие на освобождение и выезд в Польшу кс. Теофила Скальского как «оставшегося от предыдущего обмена». Арест Скальского и судебный процесс над ним играли роль сильного раздражителя в польско-советских отношениях и стали одним из факторов, приведших к срыву торговых переговоров в 1928 г.; освобождая из заключения кс. Скальского, Москва избавлялась от созданного ею и отягощавшего двусторонние отношения «инцидента». Единственное крупное разногласие касалось судьбы Бронислава Тарашкевича – «виднейшего деятеля коммунистической партии Западной Белоруссии и вождя Белорусской Громады», как аттестовал его в письме Сталину Крестинский. Тарашкевич, переданный в СССР по предыдущему персональному обмену 1928 г., тремя годами позже был арестован польскими властями при проезде через Данциг. Польское правительство отказалось от включения Тарашкевича в список подлежащих обмену политзаключенных, указывая, что тот совершил «преступление» после предыдущего обмена и потому должен рассматриваться как «рецидивист». К тому же суд над Тарашкевичем откладывался и официально он являлся подследственным, а не заключенным. «НКИД, в согласии с Представительством Коммунистической Партии Польши, придавал большое значение обмену Тарашкевича, – докладывал Крестинский Секретарю ЦК ВКП(б). – Для нас Тарашкевич представляет ценность не только как видный работник Польской Компартии вообще, но и особенно как признанный вождь рабоче-крестьянских масс Западной Белоруссии. Его пребывание на советской территории имеет огромное значение на случай войны с Польшей. Тов. Тарашкевич принес бы нам в этом случае огромную пользу не только в агитационно-пропагандистской работе на Белорусском фронте, но, вероятно, сыграл бы большую роль в органах революционной власти в случае занятия нами Западной Белоруссии». Возможно, сходным образом оценивали потенциальную роль Б. Тарашкевича и в Варшаве, и советские настояния натолкнулись на категорический отказ. В результате Представительство КПП и ЦК КП(б) Белоруссии согласились с необходимостью более не откладывать обмена политзаключенными, «ввиду важности получения остальных товарищей по списку» (включая членов ЦК КПП и депутатов польского Сейма).