Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

Подводя итог переговорам о персональном обмене, исполняющий обязанности наркома по иностранным делам просил Политбюро «разрешить заключить с поляками соглашение об обмене 40 человек с каждой стороны, по спискам, предложенным Представительством Компартии Польши и ОГПУ». НКИД обязывался «добиваться у поляков или обмена Тарашкевича теперь, или согласия на обмен после суда», прося взамен санкции «не срывать из-за этого всего обмена». Крестинский также предлагал закрепить решением Политбюро недопустимость «возвращения обмененных товарищей на нелегальную работу в Польшу», как на то рассчитывают «польские товарищи». Осуществление таких проектов «дало бы в руки польского правительства доказательство, что советское правительство производит обмен для того, что посылать обмененных на нелегальную работу в Польше, и затруднило бы возможность нового обмена» («если бы возникла необходимость такового), а «кроме того», означало бы для Москвы «неизбежные политические осложнения с Польшей»[1122].

Предложения НКИД получили санкцию Политбюро лишь после подписания 25 июля пакта о ненападении между СССР и Польшей. Не исключено, впрочем, что промедление с реагированием на запрос Наркоминдела от 15 июля и постановка вопроса о персональном обмене на заседании ПБ, было вызвано тем, что он затрагивал интересы Коминтерна и Компартии Белоруссии. К тому же, двухнедельная пауза могла потребоваться руководившему работой Политбюро Кагановичу для того, чтобы запросить мнение находившегося в Сочи Сталина (вероятно, Генеральный секретарь был единственным членом политического руководства, которому НКИД и ОГПУ докладывали о ходе переговоров о персональном обмене[1123]).

3 августа заведующий 1 Западным отделом НКИД Райвид и польские уполномоченные Куликовский и Понинский подписали соглашение, которым утверждались списки лиц, подлежащих обмену. В приложенных к протоколу заседания списках были указаны имя и фамилия заключенного, а также место его содержания. Советские власти освобождали из мест заключения пятнадцать ксендзов. Шестнадцатым освобожденным священнослужителем был Т. Скальский, имя которого было внесено в текст самого протокола. Персональный обмен заключенных и членов их семей назначался на 15 сентября в пограничном пункте Негорелое-Столбцы. Дополнительный протокол заседания 3 августа констатировал согласие сторон с тем, что «находящийся в советском списке Тарашкевич Бронислав снимается со списка как находящийся под следствием» и после окончания суда над ним, «если суд вынесет обвинительный приговор», они вступят в переговоры о его обмене[1124].

Обмен был проведен в назначенный срок на станции Колосово[1125]. Передача СССР Б. Тарашкевича, в октябре 1932 г. осужденного на восемь лет исправительных работ, произошла годом позже. 6 сентября на станции Колосово он был обменен на находившегося в заключении в СССР Олехновича[1126].

И. Дворчанин, Ю. Гаврилик, П. Волошин и Ф. Волынец, прибывшие в Советский Союз по обмену в сентябре 1932 г., спустя полгода были арестованы ОГПУ и обвинены в создании в БССР контрреволюционной националистической организации – «банды провокаторов Луцкевича – Дворчанина»[1127].

16 августа 1932 г.

23. – О наших закупках в Литве (ПБ от 1.VII.-32 г., пр. № 106, п. 28) (т.т. Элиава, Крестинский)

Разрешить НКВТоргу произвести закупку продовольственных продуктов на 200 т.р. в Литве, с тем, чтобы в 4 квартале эти товары были реализованы через Торгсин.

Выписки посланы: т.т. Элиаве, Литвинову.

Протокол № 112 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 16.8.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 13. Л. 59.

Принятие решения по внесенному в конце июня А.П. Розенгольцем в Политбюро вопросу о закупках в Литве было отложено[1128]. НКИД был обеспокоен сложившейся в области торговых связей с Литвой ситуацией, поскольку отказ СССР от закупок сельскохозяйственных продуктов (подобного рода закупки, хотя и на незначительные суммы, делались в Финляндии и Латвии) и сокращение транзита через Литву создавало в политических и общественных кругах этого дружественного СССР государства тяжелое впечатление[1129]. (Вероятно, Н.Я. Райвид имел в виду именно это письмо Крестинского, когда сообщал полпреду Карскому, что НКИД «уже написал и отправил в инстанцию» письмо о закупке сельскохозяйственных продуктов в Литве, и что ответ ожидается «на днях»[1130], однако прошло почти четыре недели, прежде чем поднятый НКИД вопрос вновь был включен в повестку заседания Политбюро). Крестинский обращал внимание на то, что на протяжении трех последних лет Литва имела «резко пассивный» баланс в торговле в СССР. Обращает на себя внимание, что Политбюро значительно сократило запрошенную Розенгольцем сумму заказов – с 350 до 200 тыс. рублей. Возможно, причиной этого сокращения было рассмотрение в тот день на заседании Политбюро вопроса об импортном плане на 1932 г., обсуждение которого не могло не повлечь острой межведомственной борьбы, в которой НКИД не приходилось рассчитывать на удовлетворение всех запросов.

16 августа 1932 г.

24. – О торговых переговорах с Латвией (т.т. Крестинский, Элиава).

а) утвердить делегацию по торговым переговорам с Латвией в составе т.т. Стомонякова (председатель), Дволайцкого (зам. пред.), Райвида, Лоренца и представителя НКПС.

б) разрешить НКИД довести до сведения Латпра, что мы готовы приступить к переговорам в Москве в середине сентября.

Выписки посланы: т. Литвинову – все; т.т. Керженцеву, Благонравову, Стомонякову – п. «а».

Протокол № 112 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 16.8.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 13. Л. 59–60.

Вступление СССР в переговоры о заключении нового торгового договора с Латвией было предусмотрено постановлением Политбюро, принятым четырьмя месяцами ранее[1131]. По получении официального известия о сформировании латвийской делегации (руководитель – министр финансов Ансис Петревиц, члены – В. Мунтерс, К. Блоднекс и Э. Озолиньш), 7 августа и.о. наркома H.H. Крестинский направил Л.М. Кагановичу письмо, в котором просил Политбюро утвердить прилагаемый к письму проект постановления. Этот проект без изменений вошел в решение Политбюро[1132].

Утвержденный главой делегации член Коллегии НКИД Стомоняков находился в отпуске за границей и должен был вернуться в начале сентября. Крестинский исходил из того, что двух недель Стомонякову будет достаточно для подготовки к переговорам. В состав делегации позднее был введены также торгпред в Латвии Позднышев и начальник Центрального Управления по Международным Делам НКПС И.Д. Умрихин[1133].

Переговоры обещали быть трудными, тем более, что А. Петревиц воспринимался в НКИД как «наш злейший враг» и назначение его главой делегации вызывало удивление: будто латыши не понимают, что сулит им такое назначение? НКИД рекомендовал полпредству посоветовать латвийским социал-демократам уклониться от включения своего представителя в состав делегации[1134], а заместитель наркома внешней торговли Ш.З. Элиава предлагал НКИД оказать нажим на правительство Латвии, чтобы оно заменило Петревица другим кандидатом. Однако H.H. Крестинский полагал, что при обостренности политических отношений с Латвией (главным образом, из-за терпимого отношения правительства М. Скуенека к деятельности белоэмигрантских организаций и его отказа принять меры против антисоветской печати) для СССР выгоднее, чтобы во главе латвийской делегации стоял человек, имеющий репутацию врага Москвы[1135]. Впрочем, по сообщению полпредства в Риге, в латышских политических кругах понимали трудности предстоящих переговоров, поэтому даже второстепенные политические деятели уклонялись от предложений возглавить делегацию[1136].

На этом же заседании Политбюро был утвержден пересмотренный импортный план на 1932 г., внесенный комиссией В.М. Молотова. По статье «торгово-политического импорта» предусматривалось осуществление закупок в Латвии на сумму в 1 млн. руб.[1137]

Латвийская делегация прибыла в Москву 25 сентября 1932 г. Переговоры начались на следующий день. За десять дней до их открытия Политбюро утвердило директивы советской делегации[1138]. Поскольку расходы, связанные с приемом латвийской делегации, ранее не были предусмотрены, НКИД был вынужден обратиться в Совнарком и Политбюро с просьбой об их ассигновании. 14 октября 1932 г. Политбюро опросом утвердило постановление СНК СССР и СТО о выделении из резервного фонда Совнаркома 30 тыс. рублей на эти цели[1139].