Фрейд - Питер Гай

Эти чувства, как и любые другие эротические, были неоднозначными. Еще раз анализируя данный эпизод – чуть позже, с Бинсвангером, – Фрейд повторяет: «Вытесненные эмоции, направленные теперь на Юнга, как ранее на его предшественника, – вот что сыграло главную роль». Воспоминания по-прежнему преследуют его – единственные чувства, которые теперь способен испытывать Фрейд в отношении Флисса или его более поздних заменителей, были полной противоположностью тем, которые он испытывал к своему второму «Я» из Берлина. Раздраженный поведением Адлера и Штекеля, Фрейд был расстроен поведением Юнга, желавшего, как он считал, ему смерти, и воспоминаниями о том, что он сам желал смерти младшему брату. Однако за всеми этими чувствами дымились руины, которые было невозможно ни игнорировать, ни быстро разобрать. Его сильная любовь – и ненависть – к Флиссу…

Это было необъяснимо: Флисс продолжал проникать в жизнь Фрейда в самых неожиданных местах. В 1911 году основатель психоанализа рассказывает об одной из самых сильных головных болей, которые ему приходилось испытывать, и обращается к периодизации, которой научился от Флисса, отсчитывая начало приступа от дня рождения: «С 29 мая (6 мая + 23) я очень страдал от сильной мигрени». Прошло больше года, и Фрейд, поглощенный мыслями о Юнге, снова обнаружил, что опять возвращается в прошлое. «Только что пришел с «Дон Жуана», – сообщал он Ференци. – Во втором акте, во время веселого ужина, приглашенные музыканты исполняют отрывок арии из моцартовской «Свадьбы Фигаро», и Лепорелло замечает: «Это что-то мне очень знакомо». Фрейд нашел хорошее применение текущей ситуации. «Да, мне тоже музыка кажется очень знакомой. Все это я уже переживал до 1906 года [с Флиссом в последние, трудные годы их дружбы]: те же возражения, те же пророчества, те же заявления, от которых я теперь избавился». Было бы преувеличением считать, что бессознательные чувства Фрейда, особенно вытесненные чувства к Флиссу, полностью определяют содержание его статей о Леонардо и Шребере. Не подлежит сомнению, что неожиданное появление пациентов с паранойей, которые обращались за помощью, участвовало в формировании его клинических и теоретических интересов в 1910 году. Кроме того, заимствования Фрейда из непрерывного самоанализа нисколько не уменьшают ценность его открытий. Заявляя, что преодолел Флисса, и демонстрируя, что это не так, основатель психоанализа использовал свое подсознание во благо. Он был абсолютно серьезен, когда в начале 1908-го, рассуждая о том, что называл паранойей Флисса, говорил Юнгу: «Следует стараться извлекать пользу из всего». Это «все» включало и его самого.

Весной 1910 года, вычитывая гранки «Воспоминаний детства Леонардо да Винчи», Фрейд уже начал размышлять над новым, не менее исключительным случаем, историей болезни выдающегося саксонского юриста и известного параноика Даниеля Пауля Шребера. Эмоционально, хронологически и во многих других отношениях статья мэтра о Шребере была дополнением к «Леонардо». Фрейд никогда не встречался с двумя этими «пациентами»; для анализа да Винчи в его распоряжении имелись заметки и рисунки титана эпохи Возрождения, а для анализа Шребера – всего лишь автобиография. Подобно Леонардо, Шребер был гомосексуалистом, и поэтому Фрейд мог не отклоняться от темы, которая так занимала его на протяжении многих лет. И подобно Леонардо, Шребер стал для основателя психоанализа источником истинного удовольствия. Фрейд любовно называл Шребера удивительным и в шутку предлагал сделать его профессором психиатрии и директором клиники для душевнобольных.

К тому времени, как Фрейд наткнулся на случай Шребера, он уже больше двух лет размышлял над паранойей. В феврале 1908 года мэтр сообщал Ференци, что только что у него была пациентка с «полноценным» случаем этого заболевания. Фрейд полагал, что она находится «вероятно, за пределами терап[евтического] воздействия», однако он чувствует себя обязанным взяться за ее лечение: «В любом случае у нее можно многому научиться»[143]. Шесть недель спустя, обсуждая ту же пациентку, он повторил свое научное кредо о сочетании сопереживания и отстраненности. Основатель психоанализа не надеялся на успех лечения, но подчеркивал: «…мы нуждаемся в подобных анализах, чтобы наконец прийти к пониманию всех неврозов». Дразнящая загадка паранойи увлекла его. «Мы по-прежнему знаем о ней слишком мало, – писал он Ференци весной 1909 года, – и должны собирать материал и учиться»[144]. Неизменная оценка Фрейда себя как исследователя, а не врача получает в этих предписаниях убедительное подтверждение. Осенью того же года он проинформировал Абрахама, что погружен в серьезнейшую работу и чуть глубже проник в паранойю. К тому времени случай Шребера стал очередной навязчивой идеей мэтра, не менее сильной, чем увлечение Леонардо.

Шребер с его фантастическими симптомами, которые с поразительной ясностью демонстрировали разрушительное действие психоза, идеально подходил для появления таких сильных реакций. Он родился в 1842 году в семье Даниеля Готлиба Морица Шребера, врача-ортопеда, автора многочисленных научных трудов и известного реформатора в области образования, и сделал успешную карьеру сначала в качестве чиновника саксонской системы судебных органов, а затем судьи. В октябре 1884-го Шребер выдвинул свою кандидатуру в рейхстаг как единый кандидат от консервативной и национал-либеральной партий, выступавших за бисмарковский закон и порядок, но потерпел сокрушительное поражение от кандидата социал-демократов, местного любимца. Первый нервный срыв, который Шребер, подобно многим другим, приписал переутомлению, случился вскоре после этого фиаско. Он страдал от ипохондрического бреда и несколько месяцев провел в лечебнице для душевнобольных. В декабре его поместили в психиатрическую больницу Лейпцига. В июне 1885-го Шребера выписали, посчитав излечившимся, и в следующем году он был назначен судьей. В 1893-м Шребер, будучи блестящим профессионалом, получил назначение в верховный суд Саксонии, где председательствовал на процессах. Однако он начал жаловаться на бессонницу, пытался покончить с собой и в конце ноября снова попал в лейпцигскую клинику, пациентом которой был девять лет назад. Это было его второе, более серьезное душевное заболевание, длившееся до 1902 года, которое сам Шребер с выразительными подробностями описал в «Воспоминаниях невропатологического больного» – обширных записках, в следующем году вышедших в виде книги. Последние годы жизни Шребера омрачил еще один приступ болезни, снова потребовавший госпитализации. Когда в апреле 1911 года он умер, его история болезни, написанная Фрейдом, была уже в гранках.

Фрейд взял «Воспоминания…» Шребера – единственный материал, который у него был – в путешествие по Италии летом 1910 года. Он работал над этим случаем в Риме, а затем позже, всю осень, в Вене. Среди «пациентов», истории болезни которых мэтр считал нужным записать, Даниель Пауль Шребер отличался самыми яркими симптомами. Страдавший сильнейшей паранойей, он, как демонстрирует его книга, очень четко описывал свое состояние и красноречиво защищал себя: объемная апология была написана для того, чтобы выйти из психиатрической лечебницы, в которую его поместили. Первые читатели из числа психиатров, в частности Блейлер и Фрейд, приняли мольбу Шребера о свободе – красноречивую, обстоятельную, многословную, со своей безумной логикой – за крупицы информации, свидетельствующие о затуманившемся разуме. Шребер был всего лишь книгой для психоаналитика, но Фрейд полагал, что сможет ее прочитать.

Похожая на манию озабоченность основателя психоанализа Шребером намекает на некий скрытый интерес, который и был движущей силой: Флисса. Но Фрейд не просто отдался на милость своих воспоминаний; он упорно работал и получал некое комическое облегчение от Шребера, даже пересыпая свои письма фантастическими неологизмами из его книги. Это были знаменитые «шреберизмы» – «нервные контакты», «убийство души», «сотворенное чудом» – оригинальные, вызывающие ассоциации, достойные цитирования. Корреспонденты Фрейда подхватывали от него эти выражения и тоже использовали их. Словарь Даниеля Пауля Шребера стал чем-то вроде пароля среди своих, признаком признания и близости. Фрейд и Юнг, Абрахам и Ференци с удовольствием использовали «убийство души» и другие перлы Шребера.

Тем не менее работа Фрейда над этим случаем была не лишена оттенка тревоги. Она проходила в разгар жестокой битвы с Адлером, которая, как признавался мэтр Юнгу, далась ему тяжело, «поскольку разбередила раны, оставшиеся от отношений с Флиссом». Адлер потревожил спокойствие основателя психоанализа во время «работы над паранойей» – очерком о Шребере. «На этот раз я не уверен, удастся ли мне освободить ее от собственных комплексов». Подозрения основателя психоанализа насчет невидимых связей были вполне обоснованными, хотя эти связи являлись не совсем такими, какими их видел Фрейд. Он винил свои воспоминания о Флиссе в том, что они мешают ему работать над случаем Шребера, однако эти воспоминания были также причиной его необыкновенной сосредоточенности на данной работе. Изучать Шребера означало вспоминать Флисса, но воспоминания о Флиссе помогали понимать Шребера. Разве оба они не были жертвами паранойи? Вне всяких сомнений, это в высшей степени тенденциозное толкование психической эволюции Флисса. Оправданно или нет, но Фрейд использовал случай Шребера для того, чтобы вновь воспроизвести и проанализировать то, что он называл (дружеский реверанс в сторону мэтра, который изобрел сей термин) своими комплексами.