Фаворит. Американская легенда - Лаура Хилленбранд

«Сэр!» попал на мою полку, когда я напечатала в строке поисковика имя Джорджа Вульфа и система выдала мне этот журнал как соответствующий запросу. Я особой надежды не питала, но загадка, как совершенно не интересовавшийся порнографией и наукой жокей оказался в псевдонаучном порножурнале, меня заинтриговала. Я наскребла 2 с половиной доллара и заказала его на дом. Когда журнал пришел, я пролистала его и обнаружила между грыжевыми бандажами и веселыми женщинами богатый выбор деяний Мороженщика: поджог собственной сбруи, сон на крыше жокейской комнаты, скачки без штанов перед трибунами, заполненными поклонниками. Я позвонила старым друзьям Вульфа и спросила их о перечисленных историях. И они подтвердили все эти факты, и даже снабдили их деталями, которые пропустил автор статьи. В конечном итоге у журнала «Сэр!» нашлись и свои достоинства. Написание этой книги представляло для меня урок длиной в четыре года, в ходе которого я узнала, что история может скрываться в самых неожиданных местах. Я находила основную информацию в привычных источниках: газетах в библиотеке Конгресса и других архивах, официальных таблицах ипподромов, в томах по истории конного спорта, в журналах. Но те повествования, которые они предлагали, хотя и представляли интерес, все же были неполными. Личности моих героев, их сложные взаимоотношения, мотивы, страхи, мысли и секреты – все это ускользало, как и мелкие, но о многом говорящие подробности, которые придают историческим фигурам непосредственность и вызывают отклик в воображении читателя. Моих героев уже давно нет в живых, но я убеждена, что они оставили за собой хоть что-то. Я стала рыскать в интернете, по аукционам памятных вещей, в маленьких книжных магазинах, писала письма и помещала объявления с пометкой «требуется информация». Я сделала сотни звонков незнакомым людям в надежде, что кто-то или что-то сможет пролить свет на то, что считалось утраченным прошлым.

Эта история не была забыта. Она просто оказалась рассыпанной по всей Северной Америке, ее засунули в задние карманы штанов и в нижние ящики столов и комодов. Огромные объемы информации пришли из старых памятных вещей, в основном купленных мною, иногда позаимствованных у членов фанатичной секты коллекционеров. Некоторые вещи были плохим размещением средств (мне вспоминается пластинка в стиле диско, посвященная Сухарю), но большинство все же содержали какую-то ценную информацию, порой привносили нотку, которая придавала герою объемность, реалистичность. Иногда забытый анекдот или критическое замечание. В выцветших журналах и отсыревших газетах я находила редкие фотографии, длинные интервью с моими героями, их разговоры между собой и отчеты очевидцев о событиях в их жизнях. Личная жизнь моих героев и мир, в котором они жили, разворачивались на страницах десятков забытых автобиографий лошадников, начиная с победителя Кентукки Дерби 1913 года жокея Роско Гуз. На хрипящей аудиозаписи я слышала, как Джордж, сидевший на Сухаре в окружении ревущей от восторга толпы, обращается к Реду. А в ежегоднике жокейского профсоюза 1945 года, найденном в книжном магазинчике в Вирджинии, я выяснила подробности относительно Француза Холи и его выворачивающих наизнанку методах похудения. Я раскопала эти настольные игры с Сухарем в качестве героя, автомат для игры в пинбол, ведро для воды, открытки и рекламу с участием Сухаря на два сорта пива, два сорта апельсинов «Сухарь», виски, одну гостиницу, юмористический журнал, прачечную, химчистку и салон дамских шляпок. Я была единственным покупателем на аукционе за редкий фильм о матчевой скачке между Сухарем и Адмиралом, один из полудюжины скаковых фильмов и кинохроник, которые мне удалось получить.

Но самым верным источником была память. Объявление, помещенное в «Ежедневной программе скачек» в день проведения состязаний на кубок Бридерса, принесло в итоге целую кучу писем. И по крайней мере десять из них были написаны на обороте и на полях программок скачек и на букмекерских корешках. Одно из писем было написано карандашом на полоске бумаги, оторванной в форме шестигранника. И почти все они были написаны старомодными викторианскими почерками. Я подняла телефонную трубку и принялась звонить этим людям и еще сотне потенциальных источников информации, которых нашла по своим контактам в мире скачек. Один или два раза мои звонки были восприняты агрессивно. «Сколько мне, по-вашему, лет?» – рявкнул восьмидесятилетний человек, когда я спросила, знает ли он кого-то из команды Сухаря (этот человек умер через несколько месяцев от старости). Некоторые были слишком словоохотливыми. «У тебя голос молодой девушки, – рокотал в телефонную трубку мужчина девяноста с чем-то лет от роду. – Я люблю молодых девушек». Некоторые рассказали больше, чем я могла вообразить, – например, один престарелый конюх, который описал свое приключения с девицами из «Красной мельницы», но потом попросил не указывать его имя, «потому что моим бывшим женам это может не понравиться». Но большинство собеседников с удовольствием вводили меня в мир, который один из них назвал «те, милые сердцу, давно ушедшие дни», и позволяли задерживаться в нем с их помощью на столько, на сколько мне хотелось.

Преимущество исследования прошлого тех, кто добился необычайного успеха, в том, что их жизни проходили перед глазами многих наблюдателей. Я говорила с людьми, которые видели, как Ред Поллард прилаживал свои санки к пони, видели, как он рухнул с Прекрасной Воительницы, как цитировал Шекспира и махал кулаками в жокейской, как он доживал последние дни в доме престарелых, построенном на руинах ипподрома, на котором сам когда-то скакал. Я следила за событиями жизни Вульфа глазами его друзей – от одноклассника до человека, который видел, как он погиб, и сидел над его гробом в день похорон. Я нашла конюха, который ухаживал за Сухарем в конюшне Фитцсиммонса, парней, которые на тренировках у Смита скакали на нем галопом, и несколько десятков людей, видевших заезды с участием Сухаря. Я даже говорила с почти столетним бывшим конюхом, жившим где-то в пустыне в трейлере без телефона, наверное, последним на Земле, кто помнил Одинокого Ковбоя. Он рассказал мне о его молодости на ранчо, где объезжали мустангов. Смотритель кладбища в Детройте; жена, говорившая вместо молчащего после инсульта мужа; древний дряхлый тренер, подключенный к кислородному баллону; служащий в компании, доставляющей морепродукты почтой; продавец в магазине спиртного под маркой Сухаря в Геркулесе, штат Калифорния, – каждый из них внес что-то свое. Снова и снова, когда могла, я проверяла их свидетельства, противоречащие записям тех лет, точность их заявлений была подтверждена: цвет одеяла Адмирала; точное время, какое показал Сухарь на отрезке в полмили; остроумное замечание, сделанное Редом семьдесят лет назад. В конечном итоге я собрала почти беспрерывные воспоминания об истории, которую хотела рассказать от лица тех, кто помнил ее на слух, на запах и на ощупь; тех, кто разглашал секреты, такие как незрячий глаз Реда. И это помогло наконец раскрыть загадку полувековой давности.

Составление этой книги тронуто печалью, потому что некоторые из тех, кто помогал в ее создании, не дожили до момента ее выхода в свет. Среди них Сонни Гринберг. Как и Ред Поллард и Джордж Вульф, Сонни был учеником жокея, а потом, по его собственному признанию, патологически плохим жокеем. Однажды он провел лошадь в повороте настолько неумело, что она «потеряла больше, чем индейцы, продавшие Манхэттен за нитку бус и бутылку виски». У Сонни, может, и не было талантов Вульфа, но он наблюдал за жизнью в конюшне Ховарда и за скачками в пору их рассвета. Выдержав более семи часов расспросов, Сонни описал мне жизнь в пору славы Сухаря – рокот мотора синего «Корд Роудстера» Вульфа, муки похудения, вкус ялапа, черный, мало кому понятный юмор Тома Смита. Сонни, который на жаргоне жокеев рассказал мне, что его оставили «в списке “также удовлетворяющих требованиям”, так что я в любой момент могу записаться на участие в забеге», ушел из жизни 6 мая 2000 года. В этот день проводили дерби.

В один из двух самых захватывающих дней в моей карьере Альфред Гвинн Вандербильт-маладший рассказал мне в мельчайших подробностях, как он подготовил одно из самых интересных спортивных состязаний в американской истории – встречу между Сухарем и Адмиралом. У Вандербильта позже был великолепный серый жеребец по кличке Туземный Танцор, который проиграл Кентукки Дерби меньше чем на один фут. Вандербильт был связан со скачками более двух третей столетия, даже после того, как макулярная дистрофия лишила его возможности видеть любимых скакунов. В ноябре 1999 года он провел последние часы в жизни на треке, раздавая печенье в Бельмонт-парке. Я никогда не забуду его замечательного красноречия, его остроумия и его великодушия.

Другими щедрыми помощниками, которые ушли из жизни до окончания работы над этой книгой, были замечательный тренер Вуди Стефенс, который потратил несколько дней, рассказывая мне о том, как в молодости был жокеем; не менее опытный основной соперник и друг Чарли Уиттингем; Люсьен Лорни, тренер Секретаря; бывший жокей Сэм Реник; бывший редактор «Дайджеста конного спорта» Роли Бурроуз («Дорогуша, – сказал он мне за несколько месяцев до смерти, – никого не найти старше меня, я уже весь покрылся патиной») и тренер Генри Кларк.