Пляска в степи - Виктория Богачева

решила, что даже не станет запоминать. Все равно он будет мертв к утру. Она видела, что пленник заговорил потому, что захотел, а не потому, что испугался пары ударов кулаком. Это же видел и Барсбек. Он, как никто, мог узнать в толпе достойного противника. Возможно, этот рус был одним из таких. — Кто еще сбежал из шатра? Кого ты охранял? — перевел толмач. Пленник сплюнул в пыль густую кровь, так и сочившуюся у него из носа, и медленно покачал головой. — Они уже далеко, — заговорил он на чужом языке. Иштар язык русов всегда казался грубым. Они рокотали как гром во время грозы, а слова звучали отрывисто и жестко, совсем не мелодично. Как на таком языке можно было петь песни? Как объясняться в любви?.. — Тебе до них не дотянуться, — добавил пленник, не сводя с Барсбека дерзкого взгляда. — О том, что вы сотворили, узнают все княжества до самого Варяжского моря. Сыновья князя Некраса расскажут! — Так это же хорошо, — развеселился вдруг полководец, обнажив в полуоскале-полуулыбке зубы. — Пусть знают. Пусть боятся. — Никто вас, желтолицых, грязных вымесков, не боится, — последние слова толмача потонули в недовольном, возмущенном гуле хазарского войска. Мужчины повскакивали со шкур и брёвен, на которых они сидели, и заслонили от Иштар пленника. Она поморщилась. Раздались глухие звуки ударов, и единожды прозвучал задушенный в зародыше всхлип. Ей захотелось уйти, и она поднялась, смотря себе под ноги. Впрочем, толпа по-прежнему скрывала от нее руса, и Иштар не было нужды отводить взгляд. Она отвернулась и начала поспешно пробираться сквозь строй разгоряченных мужчин к своей небольшой палатке, поставленной в отдалении от навесов, под которыми ночевали воины. В воздухе пахло опасностью, и Иштар чувствовала себя неуютно, потому и спешила убраться от них подальше. Иногда лучшей раз не злить судьбу, даже если ты дочь прославленного тархана, и слуги зовут тебя хатун. До самого утра до нее будут долетать отдаленные звуки: смех воинов, глухие стоны пленника, шипение добела раскаленного железа… Но с русом не станут возиться слишком долго. Его убьют еще до рассвета, до первого луча солнца, в серых плотных сумерках. Барсбеку надоест эта забава, и он отдаст приказ. Пленник так и не назовет ничего, кроме своего имени, а почти все слова, доносящиеся из его рта, будут оскорблениями или проклятьями на головы убийц его князя и семьи. Не расскажет он также и о тех, кому удалось сбежать вместе с ним. Только и будет твердить, что выжившие дети степного князя Некраса передадут весть о вероломном хазарском нападении в самые дальние земли, в самые потаенные уголки. О нем узнают все. После того вечера, когда в лагерь привели плененного руса, хазары простояли на одном месте еще неделю. Ровно до дня осеннего равноденствия, когда день по длине сравнялся с ночью и пошел на убыль. Все остальные отряды, отправленные в погоню за русами, вернулись ни с чем, а раны Барсбека окончательно поджили. Вестей от Багатур-тархана все еще не было, но полководец тем не менее отдал приказ собирать лагерь и уходить. Времени после битвы прошло достаточно и, кто знает, быть может, русы соберут войско и захотят отомстить тем, кто спалил целое городище? В любом ином случае Барсбек был бы только рад и даже не помыслил бы бежать от битвы. Но Багатур-тархан дал ему ясный и четкий приказ, которому он должен был подчиниться. И потому, скрепя сердце, полководец уводил войско обратно. Они углубятся в степь и покинут границы земель русов. Барсбек еще не знал, что будет дальше. Для начала нужно отыскать в столице Багатур-тархана. Он хмурился, когда думал об этом. Он был прав тогда, во время совета в шатре тархана. В Хамлидже началась резня. Ничто иное не смогло бы задержать Багатур-тархана так надолго, не смогло бы помешать ему отправлять вести своему полководцу. Они не должны были разделяться, не должны были нападать на крепость русов. Не сейчас. Убивать русов Барсбек был готов каждый день, но время было неподходящим. Иштар же тихой, неприкаянной тенью бродила днем по лагерю, наблюдая, как хазары убирают палатки и нагружают лошадей. Утром они уйдут. Сердце по Барсбеку уже почти не болело, и с каждым днем открывать по утрам глаза было все легче и легче. Если не смотреть на полководца, то и вовсе можно подумать, что она никогда его не любила. Что после него не осталась выжженная дыра у нее в груди. У Иштар была одна лишь эта ночь, и она замыслила недоброе. Она думала, что сможет победить судьбу — и не только свою. В старый платок она завернула свои многочисленные браслеты и звонкие украшения для волос: нанизанные на нитку монетки и колокольчики. Сверток с ними она загодя припрятала в местечке недалеко от лагеря. Сторожа, сопровождавшие каждый ее шаг, никак ей в этом не препятствовали. Иштар думала, что Барсбек приказал им следить за ней, но не мешать, если только она не задумает от них скрыться. Но она вовсе не была такой глупой женщиной, как о ней думал отец и многие мужчины. Иштар не станет пытаться сбежать от трех крепких, умелых воинов. Вместо спрятанных монеток и колокольчиков она украсила волосы несколькими золотыми цепочками, завязанными в узел у основания. Этот узел полагалось закреплять в середине прически, и тогда длинные цепочки красиво ниспадали со всех сторон на волосы, змеясь и переливаясь. Украшение ей подарил Барсбек. Тем последним вечером она надела его, а еще любимый кафтан полководца — багряного цвета, с золотым шитьем и узором — и села прямо напротив него и не сводила пристального, настойчивого взора все время, пока длилась трапеза. Под конец даже суровый, грозный воин, каким был Барсбек, заерзал под ее взглядом словно юнец. Иштар знала за собой эту силу. Силу, которая ее и погубила. Силу, которая заставляла мужчин тянуться к ней в желании обладать, в желании сломить. И теперь она приманивала ею полководца как на охоте, когда ловят зверя на живца. Ее черные раскосые глаза обжигали. Во взгляде, которым она награждала Барсбека, растекалось тягучее, пронзающее вожделение. Она облизывала языком пересохшие губы и продолжала неотрывно на него смотреть. Перекидывала скрещенные ножки, и задиралась штанина широких шаровар, оголяя тонкую щиколотку. Иштар отламывала кусочки лепешки и медленно отправляла их в рот, слизывая с пальцев мельчайшие крошки. А потом запрокидывала голову, любуясь безоблачным, ясным небом, и косы скользили по ее худым плечам, обнажая длинную, нежную шею. Она встряхивала волосами, поворачивалась к Барсбеку боком,