Мстислав, сын Мономаха - Олег Игоревич Яковлев

порой заметали пути лютые метели, хотя проглядывало всё чаще из океана безбрежных туч солнышко, пригревало, напоминало о скором наступлении тёплых дней.

В последнее перед смертью время Гида часто приказывала слугам открывать волоковые окна в своих покоях, жадно вдыхала свежий холодный воздух, словно дышала и не могла надышаться. Она редко вставала с ложа, а к концу февраля и вовсе слегла, то и дело проваливаясь в беспамятство. Шептала какие-то непонятные слова на своём родном языке, призывала Господа облегчить её страдания, иногда вдруг заходилась в крике, костерила последними словами нормандцев, половцев, князя Олега.

Мстислав долгие часы проводил у постели больной матери. Сжимал уста, старался ни о чём не думать, прекрасно сознавая, что дни и часы княгини Гиды на земле сочтены. Шептал слова молитв, просил Господа даровать его матери вечное блаженство на небесах, смотрел в бездонные глаза Спасителя на иконе. Становилось страшно, больно, тягостно. Сколь скоротечен век человечий! Вот и мать уходит, а после уйдёт он сам, сегодня ещё молодой и сильный, уйдут его братья, сыновья, внуки, и придут следующие поколения, и смене их не будет конца до самого Страшного суда Господнего. А потом… потом град Небесный Иерусалим засверкает, как алмаз в ночи, как солнце яркое. И не будет в том граде храма, ибо Бог пребудет в нём.

Однажды княгиня Гида пришла в себя, к ней вернулась ясность мысли, она посмотрела пристально в лицо сына, слабо улыбнулась и выдавила из себя:

– Завтра я от вас уйду.

Потом добавила тихо:

– Покличь Христину, внучат. Проститься хощу…

Пришёл священник, Гиду соборовали, после подходили к ложу её один за другим Мстиславовы чада – Всеволод, Изяслав, Святополк, Мальфрида, Ингеборг, Рогнеда, Агафья. Каждого из них старая княгиня перекрестила, каждому сказала пару напутственных слов.

Когда силы совсем оставили Гиду, по приказанию Мстислава её перенесли из горницы обратно в светлицу. Там рано утром старая княгиня и отдала Богу душу.

Тело её положили на левобережной Софийской стороне Новгорода, в маленькой белокаменной церквушке Святого Пантелеймона, которую по настоянию самой же княгини и воздвигли новгородские зиждители.

После похорон Мстислав со свечой в деснице опустился на колени перед мраморной ракой и долго недвижимо стоял, беззвучно шепча молитву. В мыслях его возникал Чернигов, зелёная трава на дворе у терема и материнские белые руки, такие нежные, ласковые, источающие приятный аромат благовоний. Руки эти были для Мстислава тем неповторимым, что навсегда остаётся в душе, тем впечатлением детства, которое проносит человек через всю свою жизнь, тем радостным, приятным и в то же время печальным воспоминанием, что, возникая вдруг, выплывая из глубин памяти, охватывает сердце трепетом. Он, Мстислав, считал себя плохим, неблагодарным сыном: с тех пор, как двенадцатилетним отроком довелось ему покинуть родной Чернигов, он редко навещал мать, нечасто писал ей грамоты; за мыслями о своём высоком предназначении и мечтами о земном величии порой забывал, что есть на белом свете человек, для которого он навсегда останется маленьким мальчиком, неразумным дитятей, нуждающимся в помощи, наставлении, поддержке.

Вспомнил Мстислав и о том, как приехала к нему мать в Новгород после развода с отцом, как наставляла она его во всяком деле, большом и малом, как спасла, излечила от тяжкой раны, как приехала, уже уставшая от суеты земной и смертельно больная, из далёкого Иерусалима. Всю жизнь она была с ним где-то рядом, близко, он всегда ощущал её зримую и незримую поддержку.

И вот теперь в душе Мстислава внезапно что-то оборвалось, словно безвозвратно исчезла та ниточка, что связывала его с детством, сгорела тонкая свечечка, согревающая его, и вокруг воцарились тьма, равнодушие, холод. Ибо ушла из жизни мать, горячо любящая его, женщина, которая каждый час, каждое мгновение мысленно была с ним рядом, поддерживала его в тяжкие дни испытаний, радовалась всякому его успеху. Не выдержав, Мстислав поник головой и тихо разрыдался.

Глава 67

В 1108 году князь Владимир Мономах отправился в объезд своих обширных северо-восточных владений. Вместе с князем отбыли из Переяславля многие его дружинники, и в их числе были Олекса, Василий Бор и залечивший раны Эфраим.

Выехали ратники ещё зимой, но пока достигли Смоленска, пока пробирались затем через дремучие леса к Суздалю, стали сходить снега, зажурчали весёлые ручьи, замутились и вышли из берегов реки. Путь, и без того нелёгкий, превратился вовсе в тягостный и изнурительный. Тяжелее других приходилось пожилому пятидесятипятилетнему князю, но Владимир старался не подавать виду и, стиснув зубы, мужественно переносил боль в спине от беспрерывной многочасовой скачки.

Воины останавливались на короткие привалы в попутных сёлах и деревнях, а когда и их не оказывалось поблизости, по приказу Владимира разжигали костры и расставляли палатки-вежи.

В Суздаль они въехали уже в разгар весны. Ласково пригревало тёплое вешнее солнце, распускались на деревьях листья, щебетали в садах и рощах птицы, зеленела на лугах молодая трава.

…Владимира это была четвёртая поездка в Залесье. Впервые попал он сюда ещё совсем юным, тринадцатилетним отроком, во второй раз – три года спустя, вскоре после несчастной для русов битвы на Альте, в которой княжеские дружины были наголову разгромлены стремительной половецкой конницей. Тогда они с покойным отцом, князем Всеволодом Ярославичем, сначала бежали в Курск, а затем отец послал его с частью дружины в Ростов.

С грустной улыбкой вспоминал Владимир окские крутяки, брынские чащобы, еленские болота, язычников-вятичей[180], встреченных ими на пути, которые хмуро, исподлобья взирали на облачённых в кольчуги княжьих отроков.

Боже, сколь был он когда-то юн, полон сил, здоровья! А ныне… Так и тянет сесть вот здесь, на скамью у крыльца, подставив лицо ласково греющему солнцу, поразмышлять о бренности жизни, вспомнить лихую молодость, друзей, которых уже давно нет среди живых, мать, отца, дальние походы, ловы.

Но кто же тогда будет заниматься делами, вести хозяйство, кто станет за него укреплять и строить города, торить дороги, чинить суды, назначать тиунов? Сын Мстислав? Нет, у сына и без того немало забот в своём Новгороде.

Воеводы? Их надо непрестанно проверять, одёргивать – того и гляди, сотворят лихо, ибо привычны лишь махать мечом. Зачастую им не хватает мудрости, столь важной для человека державного. Да и не так слушают русские люди воеводу, как князя.

В третий раз побывал в Суздале Владимир шесть лет назад, в лютую годину, когда собирал дружинников и пешцев для предстоящего похода в степи. В тот год город являл собой жалкое и унылое зрелище – всюду виднелись сожжённые крамольником Гореславичем избы, амбары, церкви, сады. Чудом уцелел