Мстислав, сын Мономаха - Олег Игоревич Яковлев

от таких мыслей.

– Что пригорюнился, друже? – спросил его князь Владимир. – Погляди лучше окрест, подыми главу. Экая дивная краса здесь! Вода чистая в реце, аж камушки видать, леса всюду, холмы высокие.

Олекса рассеянно смотрел по сторонам с грустной вымученной улыбкой. Что ему до сих красот, хорошо знакомых с раннего детства?!

…От устья Нерли они поднялись, дружно взмахивая вёслами, на несколько вёрст вверх по Клязьме. У крутого холма на левом берегу Владимир приказал пристать и легко, как молодой, спрыгнул с челна на песок.

– Эй, Олекса! – окликнул он молодца. – Пойдём-ка, друже, взберёмся на холм сей. Оглядим дали дальние.

Вдвоём они взошли на самую кручу, где росли могучие прямоствольные сосны, казалось, задевающие своими кронами белые кучевые облака.

Тяжело дыша, Владимир прислонился спиной к одной из сосен и устало вытер ладонью со лба пот.

– Глянь, Олекса, вниз. Видишь: Клязьма течёт, змейкою вьётся, видишь – брег песчаный. А за рекой лес дремучий, дали синие. Вот здесь, на сем месте, град поставим. Посажу тебя посадником в сем граде, ибо ратник ты добрый, да и из Суздаля сам, из низов, не боярского роду, стало быть, верно мне служить будешь. От града сего поплывут ладьи купеческие к булгарам, к черемисам, в Пермь[181] дальнюю по Каме и вниз по Волге до Саксина[182], до самого моря Хвалисского[183]. И посуху пути проложим. Земля в сих местах хоть и не столь добрая, как у нас на Переяславщине, но урожаи даёт немалые, в лесах же пушнины, животины разной невесть сколько. Станешь за всем назирать, суда торговые снаряжать, пути чрез леса торить. Да и ворогу любому по зубам дашь, коли сунется. Ибо немало охотников до чужого добра завелось нынче. За Святославичами глаз да глаз нужен, да и булгары, и мордвины иной раз, бывало, ратиться измыслят. Ну как, друже? Согласен ли сесть тут? Ратников тебе дам, людей призову лес рубить, стены, дома ставить. Из сёл окрест люд соберётся, из Суздаля артели плотничьи придут, из самого Новгорода тож.

Олекса долго молчал, ошеломлённый нежданным княжеским предложением, вдыхал полной грудью свежий вечерний воздух, глядел на багряную зарю за лесом. Вмиг незримо пронеслась перед молодцем вся прежняя его жизнь. Вот пылает охваченный всепожирающим пламенем Суздаль; вот горделиво высятся новгородские терема; вот князь Мстислав, пиры на Городище; вот Меньская неприступная твердыня; вот Перемышльский кром и предательская стрела из засады; вот Эстергом и серые, как северное озеро, очи незабвенной красавицы Предславы. Всё это осталось в прошлом, далеко за плечами, воскресая лишь время от времени в глубинках памяти. А что впереди? Новые походы, рати? О таком ли, собственно, мечтал он? Разве убивать, пускай даже злейшего из врагов, ради княжьей славы – столь уж великое, достойное деяние? Так не лучше ли остаться здесь, на этой земле, на которой он родился и вырос, и послужить ей, её людям, нет, не князьям, а именно – людям!

Слова как-то сами собой сорвались с уст Олексы.

– Да, княже, – тихо проговорил он, не замечая даже, как катится змейкой по щеке горькая слезинка.

…Когда они вернулись на челны, князь объявил дружинникам свою волю:

– Мыслю поставить на месте сем град крепок. Совета вашего испрашиваю. Как назовём сей град? – спросил он, обведя внимательным взглядом притихших воинов.

– Был князь Кий, и град создал он Киев. Был князь Избор – и поныне град, им ставленный, зовётся Изборском. Был князь Ярослав, и град, им основанный, наречён Ярославлем. Князь Святополк – и тот град на Вятичевом холме Святополчем назвал. Тако и сей град назвать надобно в честь твою, княже, Владимиром, – быстро нашёлся молодой воевода Фома Ратиборич. – Дабы память о тебе и делах твоих чрез века прошла!

– Верно, верно, Фома! – согласно загалдели дружинники. – Владимиром, Владимиром назови град, княже!

– Ну что ж, воля ваша, други, – улыбнулся одними уголками губ польщённый князь. – Посадником же во граде сем поставлю Олексу.

– Дозволь вопросить, княже, – развёл в недоумении руками Фома. – Достоин ли сын простолюдина посадником быти?

– То уж мне решать, кто чего достоин! – хмурясь, сердито перебил Фому Владимир. – Иные, как ты, родовитые, в Переяславле мне боле понадобитесь.

Князь отдал короткие приказания расставить на берегу вежи, разжечь костры и выслал в сёла и в Суздаль скорых гонцов – собирать народ.

Вскоре застучали в лесах топоры. Плотницкие артели из Суздаля, Ярославля, Ростова, Новгорода рубили крепкую древесину, волокли к месту будущей крепости огромные брёвна, возводили стены, врата, городни, башни, стрельницы, копали ров.

До осени князь Владимир пребывал на строительстве, без устали наставлял и учил Олексу, и, уже только когда величаво и мощно вознёсся над Клязьмой город, названный его именем, воротился в Переяславль. Часть воинов, в числе коих был и Эфраим, князь оставил под началом Олексы в крепости.

Для молодого посадника началась совсем новая жизнь, наполненная нескончаемыми хлопотами и заботами. Не будет отныне у него времени предаваться грусти, и только иногда, в короткие минуты отдыха, станут возникать пред мысленным его взором лица давно ушедших из его жизни людей, и тогда защемит, забьётся в волнении сердце, а на глазах проступят слёзы.

Но тотчас же опять придётся садиться Олексе в седло и, преодолевая холмы, яруги, разлившиеся реки, идти по жизненному пути через радости, невзгоды, разочарования, неся крест свой на этой земле, которая его вскормила и вырастила.

Глава 68

Медленно катил по укутанной снегом дороге длинный воинский обоз. Где-то впереди раздавались голоса возничих, слышались в морозном воздухе щелчки плетей, конское ржание – всё это Ходына уже почти не замечал. За долгие дни пути он привык к бесконечной тряске и к холоду. Кутаясь в старую свою потёртую шубейку, молодой гусляр с неизбывной тоской отрешённо смотрел по сторонам. Вот вдоль зимника потянулась стена зелёного хвойного леса, вон какой-то большой зверь – издали и не приметишь, кто, – испуганный шумом, метнулся в чащу, вот стая ворон закружила высоко в сером небе над дорогой, а возок всё едет и едет, и остаются за ним на снегу глубокие вмятины от полозьев.

Позади остались замёрзшие, обледеневшие до дна маленькие речки, каких встретилось им на дороге невесть сколько, тёплые постоялые дворы с хмельным, будоражившим кровь мёдом, топкие болота, которые приходилось объезжать, вечно петляя между деревьями. Кое-где попадались на пути мосты, как правило, маленькие и узкие, надрывно скрипящие, готовые, казалось, вот-вот развалиться. Плохи русские дороги – через такую глушь приходилось пробираться, что порой даже бывалые воины испытывали страх и набожно крестились.

Не проходило дня, чтобы