Ночной сторож - Луиза Эрдрих

хозяйство. Кроме того, я один из охранников на военном заводе Черепашьей горы по производсту драгоценных подшипников.

Сенатор Уоткинс: Что это за подшипники?

Томас Важашк: Мы привезли экземпляр драгоценного подшипника, а также увеличительное стекло, которое вам понадобится, чтобы хорошенько разглядеть этот подшипник. У нас также есть специалист по этой работе. Мисс Патрис Паранто. Могу я ее пригласить, чтобы она выступила свидетелем-экспертом?

Сенатор Уоткинс: Она должна быть приведена к присяге, но да.

Патрис Паранто (после приведения к присяге; голова гудит от страха, держит в руках карточку, образец и увеличительное стекло): Эта маленькая проволочка, которую вы здесь видите, сделана из нержавеющей стали и вставляется в станок. Она вращается, пока вы, наконец, не просверлите отверстие в драгоценном камне. Через увеличительное стекло вы увидите, что в этом камне есть крошечное отверстие, и он отполирован как изнутри, так и снаружи. Он должен соответствовать определенным размерам, указанным на карточке, которую вы здесь видите, и имеет форму чаши, в которую поступает масло для смазки.

Сенатор Уоткинс (игнорируя Патрис и обращаясь к Томасу Важашку): И сколько зарабатывают прошедшие соответствующую подготовку люди, занятые на этой работе?

Томас Важашк: Я полагаю, средняя зарплата составляет от 75 до 90 центов в час. Что касается меня, то в неделю я получаю на руки тридцать восемь долларов с четвертью.

Сенатор Уоткинс: Некоторые индианки, у которых есть семьи, тоже там работают, не так ли?

Томас Важашк: Да, у большинства индианок, работающих там, есть семьи.

Сенатор Уоткинс: Почему на завод берут женщин, а не мужчин? У вас ведь есть много мужчин, не так ли?

Томас Важашк: Руководство завода организует тесты на проворство рук, и я считаю, женщины по этой части превосходят мужчин. А теперь позвольте мне воспользоваться возможностью и представить вам мисс Милли Клауд, которая приехала, чтобы огласить результаты своих исследований, посвященных социальным и экономическим условиям в резервации Черепашья гора.

Милли

– Если бы это можно было занести в протокол… – произнесла Милли.

Затем она начала.

Во время чтения своего исследования она была как в тумане.

Вопросов было много.

Так прошел час, потом следующий. Наконец настал перерыв.

Родерик

Помнишь, как ты умасливал того белого учителя? Величал его сэром, сэром таким, сэром сяким, постоянно благодарил, спрашивал совета. А потом украл ключи из кармана его костюма? Ты выпустил меня из подвала и засунул ключи обратно.

Томас

– Попробовать, что ли? – прошептал Томас.

Томас наблюдал, как сенатор Уоткинс идет по коридору. Со своей небольшой свитой он спустился по лестнице. Томас последовал за сенатором Уоткинсом вниз по ступенькам. Он нашел дверь с фамилией сенатора и вошел в приемную. Он уже собирался объяснить секретарше, кто он такой, когда сенатор Уоткинс вышел из кабинета.

– Это опять вы, – проговорил сенатор Уоткинс. – Что я могу для вас сделать?

– Я пришел, чтобы поблагодарить вас, – сказал Томас.

– Ну что вы, не стоит, – ответил сенатор.

– Я хочу поблагодарить вас за вашу заботу о нашем народе. Вы, очевидно, приняли нашу ситуацию близко к сердцу, и я был поражен добротой, проявленной к нам, когда вы нас так внимательно выслушали и вдумчиво взвесили наши показания по законопроекту о прекращении договоров.

– За все дни, проведенные в должности сенатора, никто никогда не благодарил меня за то, что я выслушал показания.

– Я бы назвал это упущением, – улыбнулся Томас.

Выходя из кабинета сенатора, он подумал: «Я и мои люди абсолютно беспомощны и находимся в отчаянии. Это признак того, насколько плохо все обстоит. Я готов поступиться своим достоинством, чтобы умасливать тебя, пока не добьюсь своего. Я надеюсь, это поможет нашему делу».

Прощание

На следующий день, после дачи показаний, их маленькая делегация покинула Капитолий. Им не терпелось сделать это поскорей, и тем не менее они медлили, как будто их присутствие все еще могло иметь какое-то значение.

Дорога домой

Томас

В поезде, по дороге домой, когда темные поля серого снега пролетали мимо, а похожие на пятна птицы, собравшись в огромные стаи, закручивающиеся в жуткие спирали, бесновались и кружились над головой, когда Томас видел мельком, притихший, бесчисленное количество заколоченных или занавешенных окон, шатких пожарных лестниц, грязных мусорных свалок, почерневших кирпичных стен и помоек, он анализировал каждое мгновение, каждое слово. Сказал ли он то-то и то-то? Когда сенатор поправил очки, что это означало? Как все пойдет дальше? Томас был убежден, что свел на нет все их шансы. Он не мог точно объяснить, как он это сделал, но он знал. И еще кое-что. Сенатор спрашивал у каждого индейца, дававшего показания, о том, сколько индейской крови течет в его жилах. Самое смешное было то, что никто этого точно не знал. Никто не назвал ее количество в процентах. Это было не то, за чем они внимательно следили. На самом деле Томас мало знал о своих собственных предках и не задумывался, кто из них был индейцем на четверть, кто наполовину, кто на три четверти, а кто был чистокровным чиппева. То же самое можно было сказать и обо всех его знакомых. По мере того как мили пролетали за окнами, это начинало его беспокоить. Все знали, индейцы они или не индейцы, независимо от того, что говорилось в списках или что заявляло правительство. Это было данностью. Давным-давно один парень в баре составил для него генеалогическое древо. Когда Томас посмотрел на него, то подчеркнул индейцев и получился чистокровным, хотя знал, что где-то в его роду затесались и французы. Затем парень несколько раз опять начертил древо, делая Томаса то более белым, то более индейцем, то опять более белым. Это превратилось в игру. Игра оставалась игрой, но теперь она интересовала сенатора Уоткинса, а это означало, что это была игра, которая могла стереть их с лица земли.

Все они купили газеты, чтобы сохранить их в качестве сувениров. В газетах было написано о случившемся в палате представителей. Никто из конгрессменов не погиб, но один находился в тяжелом состоянии. Теперь им казалось удивительным, что слушания не отменили. И что на следующий день их лишь слегка обыскали, хотя повсюду стояло много дополнительных охранников, выглядевших бдительными и даже свирепыми.

Патрис

Теперь я знаю. Знаю, что чувствовал Лесистая Гора после боя с Уобблом, подумала она. Чувствовал не физически, конечно, а духовно. То же произошло и с ней. Весь адреналин улетучился, вся страсть борьбы покинула ее, но каждый момент слушаний остался в памяти ясным и выразительным, а лица сенаторов запомнились в мельчайших подробностях. Особенно лицо сенатора Уоткинса. Слово «надменное» годилось для него лучше всего. Рот Уоткинса походил на кошелек с монетами. Все в сенаторе дышало самодовольством. То, как он держался, излучая некую вибрацию. Наполняя воздух ханжеством. Вот еще одно слово, которое всплыло у нее в голове.

В газетах было довольно много информации о Пуэрто-Рико, так что Патрис получила ответ на свой вопрос. Газеты напечатали большую фотографию женщины, которая вскочила на ноги и принялась стрелять из пистолета. Ее сияющие, горящие глаза, полоска накрашенного рта, который на бумаге выглядел размытым. Патрис провела рукой по зернистой фотографии и аккуратно спрятала газету в чемодан. Она