Оттенки серого - Джаспер Ффорде

секунд. Мне удалось добежать от парадной двери до чулана меньше чем за четыре секунды. Я вышел из своего убежища, весьма довольный собой, и тут раздался голос, заставивший меня подпрыгнуть.

– Во имя темно-синего, молодой человек, что вы делаете?

То была госпожа Ляпис-Лазурь. Вероятно, она неслышно для меня вошла через заднюю дверь.

– Я… эхм… тренируюсь для игры в прятки.

– Хмм, – голос ее звучал странно-повелительно, как в случаях, когда она рассказывала истории или говорила о библиотеке, – это не прятки от Виолетты, случайно?

– Может быть.

Улыбка озарила ее строгое лицо.

– Я вас не виню. Виолетта – ужасное дитя, страшно избалованное. Я слышала, вы собираетесь в Верхний Шафран?

Я подтвердил, что это так. Библиотекарша еще раз напомнила, что, по ее мнению, там должна прятаться библиотека – в густых дубово-рододендроновых зарослях – и мне надо не забывать об этом.

– Я сражен вашим оптимизмом, – заметил я. – Никто больше не верит, что у меня есть хоть малейший шанс вернуться.

– А… – Она была слегка сконфужена. – Я… э-э-э… кое-что приготовила на этот случай. Можно я объясню?

Я вздохнул.

– Давайте.

Она протянула мне красивую деревянную шкатулочку размером с гусиное яйцо, не больше.

– Здесь два слизня, способных возвращаться домой, каждый в своем отделении. Первый помечен как «Ура, это библиотека», второй – «Вот невезение, это не она». На каждом есть таксономический номер. Вам надо только выпустить нужного слизня, когда вы окажетесь в Верхнем Шафране. Надо повторить еще раз?

– Думаю, я все понял. Вы знаете, что Верхний Шафран более чем в сорока милях отсюда?

Госпожа Ляпис-Лазурь улыбнулась.

– Я не доживу до возвращения слизня. Но библиотекари, которые придут вслед за мной, доживут. Время определенно на нашей стороне. Что бы вы хотели получить в обмен на услугу?

Я задумался на секунду.

– Я хотел бы услышать конец «Ренфру» сегодня вечером. Поймает он того, кто ограбил поезд, или нет?

Она улыбнулась.

– Не знаю, кто там использует систему центрального отопления не по назначению, причем самым возмутительным образом, но, уверена, мне удастся призвать их к порядку.

– Очень вам благодарен, – ответил я. – А теперь извините…

В дом через парадную дверь вошел апокрифик. Я отыскал его в гостиной: он смотрел отсутствующим взором на одно из полотен Веттриано.

– Правда? – сказал он, когда я сообщил ему о джеме. – Покажите мне.

При виде малюсенькой баночки он скорчил гримасу – но обещание надо было выполнять. Мы уселись на диван.

– Вчера вы говорили, что застали времена до модели «Т», когда все предпочитали «форды» с боковым расположением клапанов.

– Да?

– Я проверил по Книге скачков назад. Моторы с боковым расположением клапанов были запрещены в ходе Третьего Великого скачка назад. С тех пор прошло сто девяносто шесть лет.

– Так в чем же вопрос?

– Сколько вам лет?

Он подумал и стал загибать пальцы.

– В августе мне исполняется четыреста пятьдесят два. Было бы здорово получить открытку, а о подарке не стоит беспокоиться. Если это не джем, конечно.

– Как вам удалось прожить так долго?

– Не умирая. Видите?

Он задрал рубашку. На месте почтового кода стояло НС-Б4.

– Это означает «Незначительное старение – Бакстер 4». Моя фамилия – Бакстер. Итак, если вам надо спроектировать историка, какие параметры вы заложите?

Я поразмыслил.

– Интеллект, чтобы анализировать происходящее.

– Очень любезно с вашей стороны.

– Превосходная память.

– Подлиза. Что еще?

– Долгожительство?

Он улыбнулся.

– Именно. Я совсем не подвержен дряхлению – этому бичу человечества.

Какое-то время я смотрел на него, не в силах ничего сказать.

– Вы, должно быть, видели много всего.

Он кивнул.

– Не много всего – я видел все. Помните, я говорил, что был историком? Я солгал – я до сих пор остаюсь им. Но Бакстеры не учат, Бакстеры наблюдают. Записывают, накапливают сведения, составляют отчеты.

– Для кого?

– Для Главной конторы.

– Но если никто больше не изучает историю, – заметил я, – для чего сохранять информацию?

– Вы все неправильно понимаете, – медленно произнес он. – Это не я существую, чтобы сохранять информацию о вас. Это вы существуете, чтобы поставлять мне информацию.

То была интересная идея – хотя, очевидно, совершенно сумасшедшая. Можно точно так же предположить, что мы существуем лишь для того, чтобы дома были обитаемы, или для того, чтобы было кому продавать овалтин и веревки.

– Значит, если я правильно понимаю, – пробормотал я, – мы здесь лишь для того, чтобы у вас был предмет для изучения?

– В точку. Удивительно, что вы так спокойно восприняли идею. Те, кто дает себе труд задумываться о смысле жизни, обычно расстраиваются, представив себе все это.

– В таком случае, – мне пришлось соображать быстро, – в чем же смысл вашей жизни?

Апокрифик рассмеялся.

– В том, чтобы изучать всех вас, разумеется. Это идеальный симбиоз. Когда мои исследования будут завершены, меня отзовут в Смарагдский университет, где я представлю полученные результаты.

– И когда же?

– Когда исследования будут завершены.

– А как вы узнаете, что они завершены?

– Меня отзовут в Смарагд.

– Это безумие!

– Поглядите вокруг: почти всё – безумие.

С этим я не мог не согласиться. Но апокрифик, которому, видимо, редко выпадал шанс выговориться, продолжил:

– Изначально Бакстеров было десять, но отчаяние унесло всех, кроме одного. Самый слабовольный должен был остаться последним из нас. Увы, это оказался я. Мне пришлось одному нести груз ответственности.

– Какой ответственности?

– Без меня жизнь любого человека не имеет смысла.

– Кажется, Манселл говорил, что смысл нашей жизни придает цвет?

– Он придает лишь видимость смысла. Это сбивающая с толку абстракция, вставной номер на ярмарке увеселений. Пока все заняты своим хроматическим продвижением, у них в голове не остается места для других, разрушительных мыслей. Понимаете?

– Не совсем. – Необычные воззрения Бакстера на окружающую действительность смутили меня. – А То, Что Случилось, – чем оно было?

– Я родился после Явления. Я не знаю, что случилось. Но если хотите выяснить это, надо отправиться в Ржавый Холм и продолжить дело Зейна и Охристого.

– Картины на потолке?

– Там, на потолке, изображено всё, – сказал Бакстер. – Нужен лишь ключ.

У меня возникло сильнейшее предчувствие – такое же, как при появлении призрака. Панель, скрытая в перпетулите, колебания, движущие моторами, теперь это: мир был гораздо разнообразнее, чем воображал я, а человечество, возможно, – еще разнообразнее.

– Но…

Я не закончил фразу: в дверь три раза громко постучали. Никто не должен был видеть, что я замечаю присутствие Бакстера и уже тем более разговариваю с ним. Поэтому я пошел посмотреть, кто явился. Это оказался Кортленд Гуммигут – один. Вид у него был… деловой.

– Двадцать две минуты.

– Не понял?

– Двадцать две минуты, – повторил он, – до отхода поезда. Ты