Оттенки серого - Джаспер Ффорде

поглядывая на окно «Упавшего человека».

– Раз у нас теперь есть два билета, надо обязательно принять предложение цветчика, – пробормотал Северус. – Мы уедем воскресным поездом, сразу после того, как Имогена пройдет тест. – Последовала пауза. – Эдди…

– Да?

– Почему ты не уехал? Ты почти наверняка исчезнешь завтра в загородных полях. И я знаю, что ты, скорее всего, не хочешь жениться на Виолетте.

– Хочешь знать настоящий, честный, стопроцентно правдивый ответ?

Он кивнул.

– Здесь, в Восточном Кармине, есть кое-кто. Этот кое-кто – совершенно невозможный. Все это плохая идея и закончится самым худшим образом. Но не важно, потому что каждая минута, проведенная вместе с ней, делает мою жизнь полноценной.

– Да, – сказал Северус, глядя в окно на Имогену, – я знаю, о ком ты говоришь.

Несколько минут мы стояли в молчании.

– Еще печенья? – спросил он.

– Нет, спасибо.

Вернувшись домой, я написал несколько писем. Одно – Констанс, где говорилось, что я всегда собирался жениться на ней и что мы оба стали жертвами обмана со стороны более высокоцветных. Другое – отцу, о том, как сильно я его любил. Третье – Фентону, с извинениями за кролика и пятибалльной монетой в качестве компенсации. Сложив письма в верхний ящик, чтобы их нашли при уборке, я спустился вниз – состряпать ужин. Я приготовил больше, чем нужно, и разложил еду на два блюда: второе – для апокрифика и его лишнего.

Время от времени в дверь стучали. Мое сердце всякий раз подпрыгивало – вдруг это Джейн, которая передумала и решила отправиться со мной в Верхний Шафран? Но нет: это были жители города, которым было что-нибудь нужно в Верхнем Шафране: поискать Флойда Розоватого, пропавшего лет десять назад, или Джонсона Макхаки, сделавшего то же самое за двадцать три года до Флойда.

– Я выкрикну его имя, – пообещал я пожилой вдове Макхаки, которая, несомненно, получила бы первое место на конкурсе несбывшихся надежд.

Пришла Люси Охристая – пожелать мне удачи – и принесла записку из Серой зоны.

– У тебя новое имя: Тот, Кто Бегает с Ножницами в Руках.

Я слышал эту фразу раньше: отчасти то был намек на директиву «О безопасности внутри жилища и колюще-режущих предметах» в восьмом разделе Книги здравого смысла, но прежде всего – обозначение для человека, не задумывающегося о том, сколько вреда он причиняет своим эгоистическим стремлением к безнравственным идеалам. Человека, отвергающего простую чистоту радуги и, следовательно, несовместимого с миром Манселла. Другими словами, неисправимого, давно созревшего для перезагрузки. Со стороны серых – очевидный комплимент.

– Такая честь, – заметил я, – обычно оказывается посмертно.

– Я подумала, тебе будет приятно, пусть даже ненадолго.

– Как ты заботлива. Кто передал послание?

– Такая, со вздернутым носиком, очень драчливая. Как там у вас – дело сделано?

– Она не из тех девушек, которые «делают дела», мне кажется.

Люси согласилась, потом попросила меня взять маятник, чтобы провести в ходе экспедиции серию испытаний.

– Все мои расчеты показывают, что Верхний Шафран наполнен музыкальной энергией, достигающей своего пика вместе с появлением шаровых молний каждые тридцать семь дней.

Я заявил, что это очень интересно, но у меня дел и так выше крыши. Люси не стала возражать, крепко обняла меня, велела возвращаться живым и ушла.

– Томмо был прав, – сказал отец, придя с работы, – у де Мальва полно денег. За тебя дают десять штук, две из них авансом.

Мне надоело, что меня считают товаром.

– Аванс? – спросил я. – Чего ради?

– У Томмо настоящий талант посредника. Джордж де Мальва сказал мне, что отдаст дочь, как только увидит результат твоего теста. Я держу слово: половина суммы – твоя.

– А что, если я не вернусь?

– Мы сделаем так, что ты вернешься живым и невредимым, – тихо заметил он. – Только пока не знаем, как именно. Что собираешься делать сегодня вечером? Пойти на концерт Верди?

– Может, поиграем в скрэббл? – предложил я, решив быть дома на случай, если Джейн придет поговорить со мной.

Отец согласился, хоть и не очень любил скрэббл, и пошел за доской.

Остаток вечера видится мне сейчас, словно в тумане. Приходили префекты, чтобы пожелать мне удачи и дать бесполезные советы, которые можно было с удовольствием игнорировать. Явилась, приличий ради, даже Салли Гуммигут – ее уста произносили теплые слова, но глаза источали яд. Апокрифик любезно взял из двух блюд то, что было поменьше, и я только что получил тройное количество очков за слово «лазурь», когда раздался удар колокола, возвещающего о наступлении темноты.

– У меня назначена встреча с Виолеттой, – пробормотал я. – Так что я пойду.

– Рад, что ты свыкаешься с этой мыслью, – отозвался отец. – Она и вполовину не столь ужасна, какой кажется.

Однако я не пошел на свидание с Виолеттой, как предполагал отец, а спрятался в чулане, как и замыслил. Там я сидел, пока Виолетта искала меня по всему городу. В чулане оказалось тепло и удобно, и против собственных ожиданий я быстро заснул. Пробудился я лишь через два часа, с ударом другого колокола, после которого следовало тушить огни.

Я неслышно прокрался в свою постель и только успел влезть в пижаму, как мир опять погрузился во мрак. Некоторое время я лежал без сна, слушая морзянку по батарее. Болтали опять обо мне: кто я – тронутый или же роковым образом введенный в заблуждение, если вызвался идти добровольцем. Я немного послушал эту болтовню, различил пожелания удачи, а потом обратился к книге госпожи Ляпис-Лазурь. Она, как и обещала, продлила свою трансляцию, чтобы закончить главу.

Я слушал, пока выстукивание не прекратилось по всем каналам, потом решил все-таки поспать среди кромешной тьмы. Но сначала я встал и на ощупь подвинул стул – так, чтобы спинка его упиралась в ручку двери, не давая нажать на нее. Кто-то из горожан мог видеть в темноте, и я не хотел, чтобы этот человек входил ко мне.

Я не знал, кто это. Я вообще много чего не знал. Но на следующий день все изменилось. Я достиг просветления, и Джейн бросила меня на съедение дереву ятевео. Ничего личного – простая предосторожность.

Брачные планы

3.6.02.01.025: Развратные действия между партнерами, не состоящими в браке, строго запрещены. Штраф составляет пятьсот баллов.

Проснувшись, я обнаружил, что постель моя в полном беспорядке. Спал я плохо и просыпался от малейшего звука – моему одурманенному разуму все казалось угрозой. Очертания предметов только-только стали видны: на противоположной стене появился слабый отблеск солнца. Прикроватные часы показывали пять утра. Я выкатился из кровати, осторожно отодвинул стул, стоявший под