Битва за Ленинград - Дмитрий Сергеевич Филиппов

квартире — кухня. Окна выходят во внутренний двор-колодец, нет нужды закрывать их фанерой. Вероятность попадания бомбы в колодец двора практически нулевая. Дядья откуда-то раздобыли буржуйку. Савичевы решили жить вместе, питаться вместе — одной большой семьей. Им казалось, что так легче обмануть смерть.

Водой приходилось запасаться впрок. Хорошо только дворнику: у него в дворницкой жилконтора поставила бак-кипятильник. Теперь там всегда тепло и есть горячая вода. Кипяток продается с часу до трех дня по одному литру на человека: 3 копейки за литр. Если выпить много горячей воды разом, то на какое-то время можно обмануть голод. Но такое злоупотребление приводит к водянке: начинают распухать руки и ноги, лицо становится отечным, как после похмелья.

По официальным данным, в ноябре от голода и бомбежек в Ленинграде умерло 11 085 человек, из них 2012 детей в возрасте до одного года. В декабре — 52 881 человек, детей до года — 5959…

Савичевы живут вместе… кроме Жени. Та по-прежнему ходит на работу из своей квартиры на Моховой. Ее норма служащей такая же, как у Тани — 125 граммов. Объяснение здесь только одно: она не хотела обременять семью своим присутствием, своим лишним ртом, как бы грубо это ни звучало!

На улице —30, отопление не работает, стоят трамваи, заметенные снегом. Люди бредут медленно, как тени из загробного мира, и это не фигура речи. Присаживаются в сугроб, чтобы отдохнуть несколько минут, и больше не встают никогда. Трупы свозят на пустырь возле Пискаревки. Там еще в 1939 году появилось кладбище — хоронили солдат, погибших на финской войне. Земля мерзлая, рвы взрывают динамитом. И штабеля трупов вокруг.

Жене все хуже.

Первую запись в блокноте Таня сделала 28 декабря. Умерла сестра Женя. Умерла в своей квартире на Моховой. За несколько дней до смерти ее навещала мать, Мария Игнатьевна. Женя уже не выходит на работу. Просто лежит на кровати, закутавшись в ворох одеял и пальто. Сил нет, чтобы затопить буржуйку. Сил нет, чтобы отоварить карточки. Взгляд ее безумен. Мать топит печурку обломками стульев, греет чай. Женя привстает, пьет горячую жидкость, взгляд ее не теплеет. Три дня назад увеличили норму выдачи хлеба на 50 граммов, но ее это уже не может спасти. Когда через несколько дней Нина вновь приходит навестить сестру — та угасает у нее на руках. Часы. Настенные. С боем. Время — 12.30.

Когда маленькой одиннадцатилетней девочке приходит мысль вести отчет смертям в блокноте? Когда и почему? Это не дневник в полном смысле этого слова. В нем больше нет никаких других записей. Только фиксация смерти.

Таня достает из шкафа тоненький блокнот, берет синий карандаш и пишет: «Женя умерла 28 дек в 12.30 час утра 1941 г». Немного думает и подчеркивает имя сестры: «Женя». Это будет первое и единственное подчеркивание в ее дневнике. Буквы не ровные, но еще такие, как учили в школе по прописям: вензель над буквой «т», в букве «р» орфографический крючок. Потом письмо станет небрежнее, жестче, и «т» превратится в «т», «р» станет кружочком с черточкой.

Одиннадцатилетняя девочка вдруг решает писать некролог собственной семьи. Эту мысль нам надо вместить в наше светлое и спокойное настоящее и понять простую вещь: сам Город пишет свою короткую и страшную летопись Таниной рукой. Потому что на девяти страницах блокнота — вся летопись Ленинградской блокады!

Карточки умерших полагалось сдавать вместе с другими документами, иначе не выдавали свидетельства о смерти. Смерть Жени скрывали два дня, получая за нее хлеб. Так делали многие ленинградцы в то время. Мертвые с того света помогали живым. Женю похоронили на Смоленском кладбище, там же, где лежали отец Николай Родионович и умершие от скарлатины брат и две сестренки.

В первых числах января Таня получила пригласительный билет на новогоднюю елку. Ленгорисполком на заседании от 23 декабря 1941 года протоколом № 57 п. 33 утвердил проведение в Ленинграде новогодних елок для детей. Были привлечены средства профсоюзов в размере 60 тысяч рублей. Обеды обеспечивал Ленглавресторан, подарки для детей — отдел торговли Ленгорсовета. Стоимость елки для детей составляла пять рублей, при этом были предусмотрены бесплатные билеты для семей военнослужащих, пенсионеров и остро нуждающихся[279]. Обед — горячая чечевичная похлебка, макароны с котлетой, хлеб и желе. Подарки — несколько шоколадных конфет и мандарин. История о том, как мандарины попали в блокадный Ленинград, обросла многими домыслами, подробностями. Но на самом деле все было просто и буднично, как на войне. Полуторку с мандаринами доставил по льду Ладожского озера водитель Максим Твердохлеб.

Двадцать четвертого января 1942 года прибавили еще 50 граммов к суточной норме хлеба. Это был праздник для всех Савичевых. Но длился он недолго. На следующий день умерла бабушка Тани, Евдокия Григорьевна, но в свидетельстве о смерти стоит дата 1 февраля. Почти неделю Савичевы пользовались ее хлебной карточкой. И жили в одной квартире с покойницей. Таня вновь открыла записную книжку, нашла букву «Б» и записала: «Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г». Это вторая запись в ее блокноте. Боялась ли Таня на него глядеть? Брала ли в руки в другие дни и часы? Или прятала в ящик комода и старалась забыть о нем, не думать, вычеркнуть из памяти, из настоящего? Я пытаюсь поставить себя на ее место. Этот блокнот должен жечь руки. Это не дневник. Это могильная плита. Книга мертвых. Но Таня находит в себе силы делать в нем записи.

Очередная прибавка блокадной нормы хлеба 11 февраля довела ее до всеобщей: рабочим — 500, служащим — 400, иждивенцам и детям — 300. Но дистрофия у тысяч людей уже была необратимой.

Со смертью бабушки дом обезлюдел. Дядья жили у себя в квартире этажом выше, Савичевы продолжали ходить друг к другу в гости, но пустоту уже было не спрятать.

В феврале 1942-го пропала Нина. Ушла на завод и не вернулась. Таня так и не узнала, что завод, на котором она работала, вместе с сотрудниками в срочном порядке эвакуировали. У нее не было времени и возможности сообщить об этом семье. Получается, пропала без вести. Как это бывает в Ленинграде сплошь и рядом. Умирают в сугробах, на производстве, просто пропадают без следа… Но Таня не знала об этом доподлинно, она не видела ее тела, ей никто не сообщил о смерти. И она не сделала в своем блокноте никакой записи по поводу Нины. Это может показаться странным, но если сам Город писал рукой девочки, то Город же и давал надежду. Сделать запись — это как вынести приговор. И Таня не трогает свой страшный блокнот.

«Чудо готовилось долго. В феврале начали