Битва за Ленинград - Дмитрий Сергеевич Филиппов

начальник штаба фронта генерал-лейтенант ХОЗИН»[259].

Письменного приказа Ломакин не получал, но к 12.00 18 сентября батальоны уже уходили из Пушкина. Кто-то скажет, что Ломакина вместе с бойцами должны были бы расстрелять, но в реальной истории ничего подобного, конечно же, не произошло. Еще, наверное, потому, что в приказе о Пушкине нет ни слова. Военный совет фронта понимал, что Пушкин уже не удержать. А немцы дошли до южного берега реки Кузьменки и окопались там на долгие годы у подножия Пулковских высот, вклинившись в советскую оборону маленьким участком земли под условным названием «Аппендицит»…

Потерявшие большую часть личного состава батальоны были расформированы 21 сентября 1941 года. Личный состав отправили в кадровые части, в ополчение. Часть бойцов зачислена в 20-ю отдельную истребительную роту НКВД, которая несла службу в районе Волковой деревни. Впереди были три года блокады.

Около 2/3 состава батальонов были убиты, ранены или пропали без вести. Такова цена обороны Пушкина, Пулковских высот, Ленинграда. Небольшой эпизод, называемый в военной науке «боями местного значения».

Также будет расформирована и 237-я стрелковая дивизия. Ее 2608 человек и матчасть будут переданы 55-му запасному стрелковому полку. 367-й отдельный саперный и 705-й отдельный автотранспортный батальоны с сохранением номера будут отправлены на укомплектование соединений 55-й армии.

После расформирования батальонов Ломакин продолжал воевать в частях НКВД, стал начальником отделения штаба истребительных батальонов в Управлении НКВД по Ленинградской области. После войны еще служил какое-то время, а в 1953 году в звании подполковника вышел в отставку.

29 сентября 1969 года в Александровском парке был торжественно открыт памятник, посвященный подвигу истребительных батальонов. На открытии присутствовали подполковник Ломакин, его бывший начштаба Гедройц, другие ветераны батальонов, которым посчастливилось пройти всю войну.

В живых из бойцов батальона на сегодняшний день не осталось никого. Но память о них останется на этих страницах, а значит, войдет в маленькую историю подвига маленьких еще людей, делавших первые шаги во взрослой жизни.

Девять страниц

Таня Савичева, ленинградская школьница

Этот очерк — самый короткий и самый страшный. Потому что отчетливее всего безнадежность и ужас войны проявляются тогда, когда гибнут ни в чем не повинные дети. Потому что не хватит сердца принять тот выбор, который в конце ноября встал перед правительством Ленинграда: снизить смертность от голода среди бойцов, или спасти будущее города — детей. Выбор был сделан в пользу солдат РККА. Он понятен: не будет солдат — не будет и города, не будет и никакого будущего. Логика войны и власти диктовала безжалостные условия.

«Во избежание перебоев в обеспечении хлебом войск фронта и населения Ленинграда установить с 20 ноября 1941 г. следующие нормы отпуска хлеба:

— рабочим и ИТР 250 г;

— служащим, иждивенцам и детям 125 г;

— частям первой линии и боевым кораблям 500 г;

— летно-техническому составу ВВС 500 г;

— всем остальным воинским частям 300 г.» (Постановление Военного совета Ленинградского фронта № 00409).

Выбор этот можно понять, но нельзя принять.

Дневник Тани Савичевой, девять страниц, написанных размашистым детским почерком в маленькой записной книжке, оставшейся от сестры, стал символом Блокады, ее бесконечной болью, незаживаемой раной. Эта рана к нашим сытым и спокойным дням зарубцевалась, но она никогда не зарастет на сердце. Вот такой убийственной силой обладают эти девять страниц. Дневник стал известен потому, что отразил в своих скупых строчках участь тысяч блокадных семей. Маленькая девочка, не умея, верно, литературно оформить свои переживания, не имея места в маленьком, обтянутом шелком блокноте, закричала на весь мир своими простыми словами. И мир содрогнулся от этого крика.

«Этот небольшой блокнотик, подаренный братом Леонидом (Лекой) сестре Нине, служил рабочим справочником чертежника-конструктора. Половину его страниц Нина заполнила данными котловой арматуры: задвижек, клапанов, вентилей, а другая половина этого самодельного справочника, с алфавитом, оставалась чистой. Этой незаполненной алфавитной части записной книжки и суждено было стать скорбным дневником, в котором синим карандашом сестры Таня делала ставшие бессмертными записи»[260].

Появившийся в конкретном месте в определенное время, будучи связан крепче канатных узлов с трагедией миллионов советских людей, дневник Тани Савичевой стал легендой, знаменем, практически мифом. За ним простому обывателю уже сложно увидеть обычного ребенка, который умел смеяться, любил музыку, радовался успехам в школе, не всегда слушался маму, обожал своих старших братьев и сестер, — словом, жил обычной жизнью маленького человека одиннадцати лет от роду. Наверняка ей уже нравились мальчики тем первым робким детским чувством, в котором еще нет ничего пошлого, а только чистая симпатия и учащенное сердцебиение при мыслях о предмете воздыхания. Возможно, она нравилась мальчикам той же самой детской симпатией. Об этом мы уже никогда не узнаем.

Таня была восьмым, самым младшим и любимым ребенком в семье Николая Родионовича Савичева и Марии Игнатьевны Федоровой. У Тани было две сестры — старшие Евгения и Нина, а также два старших брата — Леонид «Лека» и Михаил. Еще трое детей Савичевых умерли в младенческом возрасте от скарлатины до рождения Тани.

Семья была большой и дружной, было в ней что-то от дореволюционной традиции купеческих семей: совместные чаепития, музицирование, поездки летом на дачу.

Николай Родионович по современным понятиям был мелким предпринимателем. В 1910 году он вместе с братьями открыл «Трудовую Артель братьев Савичевых». При артели также были открыты пекарня и булочная-кондитерская, располагавшиеся на 2-й линии Васильевского острова в доме 13/6. На предприятии трудились сам Николай Родионович с женой Марией и трое братьев: Дмитрий, Василий и Алексей.

В этом же доме Савичевы и жили. В одной квартире — семья Николая Родионовича и Марии Игнатьевны, этажом выше — брат Дмитрий с женой Марией Михайловной и два брата-холостяка Василий и Алексей. Удивительно, как в послереволюционное время семью не расселили, но все же каток репрессий коснулся и Савичевых.

В 1935 году артель братьев Савичевых, как пережиток нэпа, была ликвидирована. «Дядя Вася — человек разносторонне образованный — стал директором магазина „Букинист“ на Петроградской стороне, а дядя Леша до пенсии работал заводским снабженцем. Только отец Тани Николай Родионович до конца своей жизни оставался непревзойденным мастером хлебопечения. За свою коммерческую деятельность… попал в ту пору в категорию „лишенцев“ и был выслан с семьей из города [за 101-й километр под Лугу. — Д. Ф.]. Правда, вскоре решение о высылке семьи было пересмотрено, и они смогли вернуться в Ленинград, в свою квартиру, но без отца. В 1936 году Николай Родионович приехал сюда на лечение уже безнадежно больным, будто предчувствовал свой печальный конец. 5 марта его не стало, он умер от рака»[261].

Тане было пять лет, это была первая смерть близкого ей человека.

Дата рождения самой Тани обросла мифическими предположениями. Мария Игнатьевна, мать Тани, на последнем месяце беременности отправилась к своей