Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

в Мировой войне поражение Болгарии объединились в тайную организацию, главной мишенью которой стала Югославия – главный бенефициар послевоенного территориального передела на Балканах.

Европейская пресса не скрывала подозрений – не стоит ли Муссолини за этим убийством в Марселе? И действительно, картина вырисовывалась зловещая – как оказалось, болгарские террористы поддерживали самые тесные контакты с хорватскими усташами, еще одними радикалами на многострадальных Балканах. Хорваты, некогда верно служившие австрийским императорам, не желали жить в «сербской Югославии», и Белград немало волновало положение в самой западной провинции королевства. Масла в огонь подливало то, что все противники Югославии находили теплый прием и поддержку в Венгрии и Италии. Для заинтересованных лиц и раньше не являлось секретом, что итальянский диктатор всячески вредит сербам, действуя в тесном контакте с венгерским режимом адмирала Хорти, но еще никогда противникам Белграда не удавалось добиваться такого «успеха». По Европе поползли слухи о том, что в деле замешаны не только венгерское и итальянское правительства, но и германские национал-социалисты. Некоторые время в воздухе витало слово «война» – отношения между Белградом, Римом и Будапештом упали до нижайшей точки.

Однако к началу 1935 года кризис затух, так и не вспыхнув: несмотря на все подозрения, доказать действительную связь между террористами и официальным Римом и Будапештом было невозможно. Муссолини и в самом деле поддерживал сепаратизм в Югославии, но нет ни малейших доказательств его причастности к убийству сербского короля и французского министра. Его вина, что называется, не была конкретной: только как главы государства, укрывавшего террористов на своей территории и поддерживавшего их материально. Дуче не отдавал приказов хорватским или болгарским радикалам, он «всего лишь» поддерживал эти движения, желая ослабить своего главного балканского противника. Венгры в своей поддержке террористов зашли намного дальше, что же до «германского следа», то он так и остался журналистской «уткой».

Разумеется, Париж или Белград имели полное право использовать эти события как пресловутый «казус белли» – но если сербам напасть на Венгрию мешала Италия, решительно поддержавшая Будапешт, то у французов все обстояло еще сложнее. Дипломатия покойного министра не нравилась многим французским политикам, а ответственные государственные мужи считали безмерной глупостью нарываться на войну с Италией, имея под боком национал-социалистический рейх. И ради чего? Ради Югославии? Еще меньше энтузиазма проявили англичане, справедливо указавшие на то, что французы проявили всегдашнюю безалаберность в организации визита балканского монарха: меры безопасности, предпринятые хозяевами, не выдерживали ни малейшей критики.

В результате единственными пострадавшими (не считая, конечно, погибших в Марселе) оказались югославские венгры, которых белградское правительство принялось массово выдворять из страны. Будапешт скрепя сердце неофициально признал за собой часть ответственности за случившееся, пообещав строже относиться к «политическим эмигрантам» из Югославии. Официальный Рим не счел нужным предпринимать даже таких шагов навстречу Белграду – Муссолини считал подобные поступки проявлением слабости.

Эфиопская война привела к постепенному потеплению в итало-германских отношениях. Поддержка нацистами Италии во время «санкционной кампании» не была забыта Римом – в 1935 году делегация фашистов впервые посетила национал-социалистический съезд в Нюрнберге. В свою очередь фашистская пресса «не заметила» серии статей в германских газетах, достаточно критичных по отношению к итальянской внешней политике, а дуче сделал несколько публичных высказываний явно прогерманского характера. О защите Италии на Дунае уже не упоминалось, хотя порой Муссолини и продолжал выступать перед англо-французскими дипломатами в амплуа единственного европейского лидера, способного остановить Гитлера.

Но время шло, и к лету 1936 года многое в европейской политике изменилось. Германия уже открыто восстанавливала армию и свой суверенитет на Рейне, переживала медовый месяц в отношениях с Англией. Французы искали утешения в контактах с СССР и занимались укреплением межсоюзных отношений в рамках Малой Антанты.

Из Рима за этими процессами наблюдали со смесью ревнивого недовольства и опаски. Разрыв с англо-французами означал, что Италия может оказаться одинокой в попытках сохранить свое господствующее положение в Австрии. Если в 1934 году Муссолини готов был защищать Вену от Берлина, а Будапешт от Парижа, то к 1936 году возможности итальянской дипломатии в этом направлении были практически исчерпаны.

Несмотря на победу в Эфиопии (а на деле – благодаря ей), вдумчивый наблюдатель мог бы отметить уменьшение реального влияния Италии в Европе. Слишком дорого стоила эта война, слишком много ресурсов требовало удержание завоеванного. Несмотря на официальное завершение военной кампании в мае, еще осенью 1936 года итальянским войскам приходилось отражать атаки не сложивших оружия эфиопов прямо на улицах Аддис-Абебы. Партизанская война в Восточной Африке отвлекала десятки тысяч солдат, и военные возможности Италии оказались подорванными. Теперь уже бряцание оружием на австрийской границе не выглядело таким уж безопасным делом – особенно на фоне масштабной военной программы Германии.

Возрождающаяся мощь Германии и сепаратный (от англо-французов) курс Италии делали очевидным изменившийся баланс сил: и Австрия, и Венгрия постепенно переставали ориентироваться исключительно на Рим. У дуче явно не выходило выигрывать на всех досках одновременно: он хотел слишком многого сразу – и пропагандистской победы над бывшими союзниками, и сохранения Германии в прежнем веймарском военном бессилии, и господства Италии на Балканах и в Средиземном море.

Столкнувшись с возросшими трудностями, преисполненный презрения к демократическим правительствам Англии и Франции, Муссолини начинает коренной пересмотр всей внешней политики Италии. Зачем Риму таскать каштаны из огня для англо-французской буржуазии и рисковать войной с Германией из-за Австрии? Это бессмысленно, подлинные интересы империи лежат в бассейне Средиземного моря, Африке, на Балканах. И на всех этих направлениях Италии противостоит вовсе не Берлин, а Париж.

Муссолини приходит к мысли о необходимости новой войны, но уже не в Африке, а с Францией. Победа над такой страной не только вознесла бы престиж Италии на неслыханную высоту, но и полностью изменила бы положение сил в Европе и мире. Дуче мечтает о войне с французами, с последующим урегулированием старых территориальных споров в пользу Рима. Шаг за шагом Италия начинает подготавливаться к грядущему противостоянию – как обычно, сперва разворачивая пропагандистскую кампанию, а затем уже и военно-стратегическую. Тот факт, что подготовка эта велась «по-фашистски», то есть кое-как, не отменял главного – с 1936 года внешняя политика Рима исходила из того, что в будущем Италии неизбежно предстоит воевать с Францией. И конечно же, такая война была немыслима без надежных союзников – Муссолини, пусть и уверенный в несравненной военной мощи Италии, все же не предполагал сражаться с французами один на один. Требовался новый дипломатический курс.

Проводить в жизнь новую имперскую линию была призвана родственная кровь – муж старшей дочери Эдды граф Галеаццо Чиано. Прославившись в качестве пилота-добровольца на эфиопской