Красная Страна - Джо Аберкромби

— Я рискнул бы сказать, что лицо не более злобное, чем плащ. За ним человек и его действия, вот что считается.

— Несомненно. — Ламб на миг взглянул на Фаукина, а потом снова на себя. — И это лицо злобного ублюдка. Ты сделал лучшее из возможного. В том, с чем тебе пришлось работать, твоей вины нет.

— Я просто выполняю работу в точности так, как хотел бы, чтобы ее сделали для меня.

— Относись к людям так, как хочешь, чтобы относились к тебе, и ты не сможешь слишком накосячить, как говорил мне мой отец. Похоже, наши работы все-таки различаются. Моя цель — сделать другому человеку в точности то, что мне бы понравилось меньше всего.

— Ты готов? — Мэр тихо продрейфовала ближе и смотрела на них в зеркале.

Ламб пожал плечами. — Человек или всегда готов к такому, или никогда не будет.

— Неплохо. — Она подошла ближе и пожала руку Фаукину. Он почувствовал сильное желание отступить, но вцепился в свой пустой, любезный профессионализм еще на мгновение. — Еще работа на сегодня?

Фаукин сглотнул. — Только одна.

— Через улицу?

Он кивнул.

Мэр вжала монету в его ладонь и наклонилась ближе. — Быстро приближается время, когда каждый в Кризе будет должен выбрать одну сторону улицы. Надеюсь, твой выбор будет мудр.

Закат придал городу атмосферу карнавала. Толпы пьяных и алчных текли единым потоком к амфитеатру. Проходя, Фаукин видел Круг, отмеченный в центре на древних булыжниках, шести шагов в диаметре; на столбах вокруг были факелы, чтобы отметить границу и подсветить действие. Древние скамейки из камня и новые шатающиеся трибуны из плохо сколоченных досок уже кипели публикой, какой это место не видело века. Игроки визжали о предстоящем деле и рисовали мелом ставки на огромных досках. Продавцы продавали бутылки и горячие хрящи по ценам, возмутительным даже для этой родины возмутительных цен.

Фаукин смотрел на всех этих людей, кишащих друг на друге, большинство из которых вряд ли знали, что это за цирюльник, не говоря уже о его мыслях, о раздумьях в сотый раз за этот день, в тысячный раз за неделю, в миллионный раз с тех пор, как сюда приехал, что ему не следовало сюда приезжать; он крепко вцепился в свою сумку и поспешил.

Папа Ринг был одним из тех, кто тем меньше любит тратить деньги, чем больше их имеет. Его жилье было в самом деле скромным по сравнению с апартаментами Мэра; мебель была временной и расщепленной, низкий потолок бугристым, как старое покрывало. Глама Голден сидел перед треснувшим зеркалом, освещенным коптящими свечами; было что-то слегка абсурдное в этом огромном теле, водруженном на табуретку и покрытом изношенной простыней; его голова создавала впечатление качающейся на вершине, как вишенка на кремовом пироге.

Ринг стоял у окна в точности как Мэр, сжав большие кулаки за спиной, и сказал:

— Сбривай все.

— Кроме усов. — Голден приподнял простыню, чтобы ткнуть себя в верхнюю губу большим и указательным пальцем. — Они были у меня всю жизнь, и никуда не денутся.

— Весьма блестящий пример лицевых волос, — сказал Фаукин, хотя по правде говоря, в тусклом свете он мог видеть лишь несколько седых волосин. — Удалить их было бы большим сожалением.

Несмотря на то, что он был несомненным фаворитом в предстоящем поединке, в глазах Голдена была призрачная влажность, когда он встретился с глазами Фаукина в зеркале. — У тебя есть сожаления?

Фаукин на мгновение потерял свою пустую, любезную, профессиональную улыбку. — А разве у всех нас нет, сир? — Он начал стричь. — Но полагаю, сожаления по крайней мере позволяют не допускать повторения одних и тех же ошибок.

Голден нахмурился, глядя на себя в треснувшем зеркале. — Я обнаружил, что как бы много сожалений я не набрал, я все еще совершаю одни и те же ошибки снова и снова.

У Фаукина не было ответа на это, но у цирюльника в таких обстоятельствах было преимущество: он мог дать ножницам заполнить молчание. Вжик, вжик, и светлые пряди разбросаны по доскам привлекательными узорами, со смыслом, который невозможно ухватить.

— Уже был там, у Мэра? — крикнул Папа Ринг от окна.

— Да, сир, был.

— Как она выглядит?

Фаукин подумал о манерах Мэра и, что более важно, о том, что Папа Ринг хочет услышать. Хороший цирюльник никогда не ставит правду перед надеждами клиентов. — Она выглядит весьма напряженной.

Ринг оглянулся от окна, его пальцы нервно шевелились за спиной. — Думаю, она была бы.

— Что насчет другого? — спросил Голден. — Того, с кем я дерусь? — Фаукин на мгновение перестал стричь. — Он выглядел задумчивым. Печальным. Но сосредоточенным на цели. Если честно… он выглядит весьма похоже на вас. — Фаукин не упомянул о том, что сейчас только что произошло.

Что он с большой вероятностью сделал одному из них последнюю стрижку в жизни.

Би вытиралась, когда он прошел мимо двери. Она едва его видела, узнав по шагам. — Грега? — Она бросилась в холл, сердце застучало болезненно сильно. — Грега!

Он повернулся, вздрагивая, словно его тошнило от того, как она произносит его имя. Он выглядел усталым, более чем немного пьяным, и больным. Она всегда знала его настроение. — Чего?

Она придумывала всевозможные маленькие истории их воссоединения. В одной он обхватывал ее руками и говорил, что теперь они могли бы пожениться. В одной он был ранен, а она его вылечила. Или как они спорили, или как смеялись, или где он плакал и говорил, как ему жаль, что он так к ней относился.

Но она не выдумала истории, в которых ее просто игнорировали.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— А что еще? — Он даже не смотрел ей в глаза. — Я должен поговорить с Папой Рингом. — И он вышел из холла.

Она поймала его за руку. — Где дети? — Ее голос весь звенел и кровоточил от собственного разочарования.

— Занимайся своим делом.

— Я и занимаюсь. Ты заставил меня помогать, разве нет? Ты заставил меня приводить их!

— Ты могла сказать нет. — Она знала, что это правда. Она так стремилась угодить ему, что прыгнула бы в огонь, если б он сказал. Затем он слегка улыбнулся, словно подумал о чем-то забавном.

— Но если ты хочешь знать, я их продал.

Она почувствовала холод в животе. — Кому?

— Тем Духам в холмах. Тем Драконовым уебкам.

Ее горло сжалось, она с трудом могла говорить. — Что они с ними сделают?

— Я не знаю. Выебут? Съедят? Какая мне разница? А что ты думала, я собирался сделать, открыть приют? — Ее лицо горело, словно он ее ударил. — Ты такая тупая свинья. Не думаю, что встречал кого-то тупее тебя. Ты тупее чем…

И она прыгнула на него, царапая ему лицо ногтями, и возможно она бы его побила, если б он не ударил ее первым, прямо над глазом, и она отлетела в угол, ударившись лицом об пол.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});