Комментарии к материалистическому пониманию истории - Дмитрий Евгеньевич Краснянский

эти умолчания и искажения относятся не только к новейшей истории России, но и к древности. Так, например, крупнейший советский историк Б.А. Рыбаков трактует дань, выплачиваемую вятичами и радимичами хазарам, как ежегодную выплату за провоз товара, по ходу замечая, о недоступности лесных племен хазарам.117 О других же племенах и вовсе не упоминает. В итоге складывается весьма лестное представление об изначальной независимости славян от хазарского каганата и подтверждается сомнительное утверждение Рыбакова об очень раннем возникновении русского государства. Но первое же обращение к источникам опровергает Рыбакова: «Идее Олег на северяне, и победи северяны, и възложи на нъ дань легъку, и не дасть им козаром дани платити, рек: «Аз им противен, а вам не чему».118 «….посла к радимичем, ръка: «Кому дань даете?». Они же реша: «Козарам». И рече им Олег: «Не дайте козаром, но мне дайте». И въдаша Ольгови по щълягу, яко и козаром даяху».119 «В. Н. Татищев сообщает о покорении радимичей с некоторыми подробностями, отсутствующими в Повести временных лет: «Послал Олег к родимичем, глаголя: «Кому дань даете?». Они же отвесчаша: «Даем козаром». И рече им Олег: «Не давайте козаром, но мне; ежели ж козары на вас придут, аз вас обороню». И они дали Ольгу по шлягу от плуга, яко же и козаром давали».120

Как видим, речь не идет о выплатах за провоз товара, поскольку Олег мог защитить славян от нападения, но не властен был освободить их от таможенных пошлин в хазарском каганате.

Книга Рыбакова наполнена умозрениями и искажениями. А ведь это – официальное лицо советской науки.

В этом отношении весьма характерен ответ одного историка. Когда я обнаружил массу вопиющих ляпов у Рыбакова по норманнской проблеме, обратившись за информацией к курсу истории Ключевского, я спросил знакомого историка: «Так кому же верить?» «Конечно, Ключевскому!» – ответил он. Это очень плохой признак для отечественной исторической науки: более достоверным оказывается историк второй половины XIX в. – начала ХХ века. В здоровой науке все обстоит прямо наоборот.

Фактически, за исключением нескольких десятилетий, российская историческая наука не могла развиваться свободно. Она с самого своего возникновения подвергалась мощнейшему давлению власти. В итоге – многое, слишком многое должно быть пересмотрено и изменено. Но, судя по всему, это возрождение состоится не скоро. Молодые историки воспитаны старыми «зубрами», которые не склонны что-либо менять. И часто попытки отойти от старых схем воспринимаются как бунт против власть имущих в науке. А такой бунт может крайне затруднить научную карьеру. Всякий, кто знаком с нынешними нравами академической среды, знает, сколь пышным цветом здесь цветет местничество, патернализм и кумовство.

Воспитанники этой среды достойны своих учителей. Вот еще один пример. Разговорился с молодым историком об использовании истории в целях патриотического воспитания молодежи. Мой собеседник настаивал на том, что история призвана воспитывать, прежде всего, патриотизм. Он настаивал на том, что русские всегда были горячими патриотами. Я усомнился в этом и упомянул, что и в первую мировую войну, и во вторую, Россия лидировала по количеству сдавшихся в плен – этот показатель характеризует уровень патриотизма. Историк уличил меня в незнании истории первой мировой войны, утверждая, что большинство сдалось в плен в конце войны из-за кризиса российского государства. Я несколько растерялся и попросил его предоставить мне цифры. По прошествии нескольких недель, не дождавшись цифр, я сам обратился к литературе и обнаружил, что в первую мировую войну 2 400 000 русских солдат оказалось в плену. Большая часть из них была пленена в первую половину войны. Например, с мая по сентябрь 1915 г. русская армия потеряла 976 000 человек пленными. Для сравнения:

В 1914 году в русской действующей армии было 3 341 000 солдат. Пленными потеряли: Германия – 617 922; Австро-Венгрия – 2 220 000; Франция – 446 000; Англия – 192 000.121

Как видите, с фактами и историей оказался не в ладах профессиональный историк. Но самое интересное впереди. К радости от собственной правоты у меня примешивалось беспокойство: как сказать историку, что его посрамил в знании истории философ? Как-то неудобно. Но мучения мои были напрасны. Наш историк спокойно выслушал мое сообщение, улыбнулся и ответил: «А Вы, Сергей Никитович, все равно не правы!»

– Но, позвольте, а как же цифры?!

– Ну, что цифры?! Все равно не правы!

И ныне он ходит довольный собой и пеняет мне за мой субъективный, предвзятый взгляд на историю России.

И это не единичный случай – это правило. Так что, если вы собираетесь ознакомиться с русской историей в ее аутентичности, то вам придется самому проводить расследование – имея дело с обобщающими трудами по этому предмету, никогда нельзя поручиться, что перед вами не очередной миф.122

В этом отношении вполне уместен вопрос: «Отчего же столь плачевно положение отечественной исторической науки?»

Я позволю себе высказать ряд соображений на этот счет.

1. Историческая наука в России почти никогда не была свободна от мощнейшего полицейского давления. Это очевидно и общеизвестно. Посему говорить об этом здесь нет смысла.

2. Ментальность. Наука – это не плод хитрого ума, которым может пользоваться, и который может свободно развивать любое общество. Наука – необходимое порождение западного общества, его структуры, его потребностей и его менталитета. Пересадка науки на иную почву возможна, но она будет тем более успешна, чем более модернизирована данная страна. Наука прижилась в России в той мере, в какой здесь удалось провести «западные» преобразования. Но они не полны и не радикальны. И если их еще хватает для процветания естественной науки, то их явно недостаточно для процветания наук социальных. Помимо всего прочего, здесь ряд установок ментального характера оказывает парализующее воздействие на социальную мысль. Это монологизм мышления, сильнейшая ориентация на ценности религиозного, политического и национального характера, мышление в стиле подданного деспотического государства со всеми вытекающими отсюда последствиями: ксенофобии; равнодушия к человеческой жизни; милитаризованного сознания; слияния своего Я с государственным целым и т. д.

Все перечисленные выше черты мышления отчасти свойственны и многим представителям западной науки, но в России они обостряются чрезмерно. Здесь большинство гуманитариев оказывается зараженными так называемым «патриотическим» духом. Горячая же любовь к родине является прекрасным мотивом для поиска исторической истины, но – большим препятствием для её обнаружения.

3. Есть и еще одна причина. Но она носит скорее универсальный, нежели региональный характер. К несчастью, историческая наука – любимое пристанище интеллигента «средней руки». Наука – это огромный мир теоретического мышления. До идей и понятий высшего порядка добираются немногие. Большинство же усваивает, как основные и исходные, понятия и идеи низшего порядка, то есть те, которые непосредственно граничат с чувственно-конкретной реальностью. Наиболее популярны в этом отношении идеи, связанные с этнической и