Письма. Том II. 1855–1865 - Святитель, митрополит Московский Иннокентий

видеть Вас в последний раз, так что, если писать и описывать все, то не достанет ни времени, ни терпения ни у меня, ни у Вашего Сиятельства. И потому скажу только о себе и кое-что об Амуре.

Из Якутска я совсем выехал 11 февраля 1860 г. Во время пребывания моего в Иркутске я участвовал в хиротонии епископа Якутского Павла (который, благодарение Господу, оказался на деле именно таким, какого требует край). В конце дета 1860 года я предпринимал было путешествие в Камчатку, но по позднему времени и главное по худому качеству судна должен был воротиться в Николаевск, где и зимовал, и почти всю зиму хворал. В лете 1861 года я путешествовал по Амуру и по Уссури. По первой доходил до Кумары, а по последней до р. Имы, и видел, и любовался я местами Уссурийскими и особенно хлебами, которые готовы были уже к снятию. Но — пришла вода — и все затопила, как это уже известно Вашему Сиятельству.

В августе отправился я опять в Камчатку. И опять чуть-чуть не возвратился в Николаевск по причине известного уже Вашему Сиятельству повреждения «Гайдамака». В первый раз от роду пришлось мне быть, как говорят, на разбитии. И точно, мы были в немалой опасности: выкинь судно несклькими саженями ниже, и тогда, если бы люди и спаслись, то груз и судно, наверное, погибли бы. Но благодарение Господу, хранящему меня во всех путях моих, собственно на меня капля не канула во время бури, и ноги не замочил я, сходя с судна. Пострадали только некоторые мои вещи, и то потому, что команда, выгружавшая судно, утомилась. Совсем уже я решился было возвратиться в Николаевск и отложить свою поездку в Камчатку, даже навсегда. Но, благодаря Ивану Федоровичу Лихачеву, он, прибыв из Николаевска на «Америке» к нам, предложил мне идти с ним в Хакодате, где он обещал дать нам судно для отвоза в Камчатку; и я принял его предложение. На пути мы заходили в Де-Кастри и в залив Ольги, и потом пришли в Хакодате, где мне пришлось прожить ровно 18 суток. И, между прочим, отслужить литургию в церкви, при нашем консульстве устроенной.

Из Хакодате в Камчатку мы перешли очень скоро на судне «Калевала», и здесь я прожил до первого зимнего пути, т. е. до 14-го ноября. Здесь я встретил моего любимого протеже Хмелевского, который со всею энергиею действовал во время голодовки и в то же время со всею осторожностью. Славный человек! Даром, что поляк.

В Петропавловске, можно сказать, ничего не осталось из того, что строил В. С. Завойко. После войны оставалась казарма, но и ту разрушило бурею.

Нынешнее мое путешествие по Камчатке было очень продолжительно по причине сначала дождей, а потом сильных ветров, так что тем же самым путем, каким я ехал во второе мое путешествие из Камчатки в Гижигу — ныне пришлось ехать ровно в три раза дольше: два раза случилось, что мы, не имея никакой возможности развести огня, по 42 часа сряду были без чаю, чего никогда я не испытал. По Охотскому берегу была другая беда — от весьма малого привала летом рыбы в речке, едва могли запасти пищи для людей, и то на ползимы. А потому почти все собаки переколели, но если бы не добрые тунгусы (крещенные) и оленные коряки (некрещенные), то мне пришлось бы дожидаться лета в Гижиге, которую спасло только то, что судно, на котором был груз в Охотск, приходило с ним и оставило у них два груза. Наконец, добрался я до Якутска 21-го апреля, где и прожил до 20-го июня, отдыхая от пути, и именно только отдыхая; потому что я во все время был не только совершенно здоров, но даже не чувствовал (даже до декабря 1862 года) и тех самых болей, какие я давно уже чувствую хронически. Так что здоровье мое от этой дороги укрепилось. И потому я еще непрочь от путешествий.

В Иркутске я недолго жил, но все-таки не один раз был на даче у Михайла Семеновича[149], который по своей любви ко мне позаботился также и о катере для сплытия моего по Шилке и Амуру: но мне лично не пришлось воспользоваться этим катером. Ныне Шилка так была мала, что во многих местах через нее были броды, и я плыл в лодке. И тут приходилось перетаскивать в некоторых местах. Но о себе довольно! Теперь позвольте сказать Вашему Сиятельству кое-что об Амуре. Вы уже конечно, изволите знать о не удачных осенних плаваниях пароходов по причине маловодия. Значит, подобные случаи могут повторяться. Значит, торговля может хромать, или, по крайней мере, торгующие должны всегда иметь в расчете это. А имея этот случай в расчете и лиманские мели, они не могут продавать товаров дешево. Примером тому бедный купец Чез. Все, что он приобрел, пропало при входе в Лиман, даже тогда, когда сам Адмирал помогал ему. А что было, то может опять повториться. Следовательно, что Вы ни говорите, и как ни хлопочите о южных гаванях, но если Вы не сделаете торгового пути между Кастри и Софийском — торговля вся будет хромать. Так напр., будь нынешнего лета дорога из Кастри в Софийск, хотя бы то шоссейная, — все привезенные товары для Иркутска могли бы быть поднятыми по Амуру и по Шилке тогда, когда в них было полноводье. А теперь? Кроме убытков купцам нет ничего. Дорога через Уссури, как бы она ни была устроена хорошо будет дорога не коммерческая, а военная. Конечно, тронды-блонды и другие дорогие можно будет провозить из южных гаваней на Амур. Но с Амура туда решительно ничего нельзя будет возить, хот бы цены были баснословно малы. И притом NB. NB. NB. около наших южных гаваней, даже при всяком ветре, cтоят туманы стеною и большею частью так густы, что с гота не видать на биве. А при таких туманах как ходить купеческим судам, когда и винтовые суда на небольших переходах[150] с трудом и даже с повреждениями отыскивают берега?

Но довольно об Амуре; иначе и в целый день не напишешь того, что можно писать. Скажу только, что Верхнеамурцы, т. е. самые плохие поселенцы, вот уже другой год едят свой хлеб и начинают уже кормить других; а мы, Благовещенцы, благоденствуем. Чего у нас? И что у нас дорого? Кроме привозных из Америки.

Теперь позвольте мне обратиться к Вашему Сиятельству с моею покорнейшею просьбою. Вы, Вероятно, уже слышали,